Российский колокол №7-8 2019 - Альманах Российский колокол

тебя Элъцин), а в Верховном Совете – Хасбулатов. Известно, что в истории нет сослагательных наклонений. Тем не менее Мегсинт разворачивает перед нами ослепительную панораму процветающей страны, с подробным перечислением экономических, духовных и социальных благ, которое принесло бы правление государственников: президента Власова и премьер-министра Павлова или Примакова – их колесо биографий. Но бревном в эти биографии всунулся чеченец – невольник горской чести и своей благодарности к Элъцину – последний затеял войну и залил кровью Родину Хасбулатова. Руслан Хасбулатов («Клаузура», «Берг-Пресс» и газета «Версия» недавно дали вашу беседу) трижды спасал разрушителей Красной империи СССР: Эльцина, Горби и Шеварднадзе от политической смерти. И колесо истории треснуло, разлетелось к чёртовой бабушке. В романной встрече Жукова и Королёва опять возникает машина времени – «Ловондатр».

Но эта машина, в отличие от безликого Мегсинта, имеет у тебя точнейшую технологическую привязку и принцип действия: генератор с частотами 1–0,5-0,25, создаётся электромагнитный вектор, он нейтрализует гравитацию, включается двигатель – лазерная пушка, при разности потенциалов получается ток с напряжением в 50 тысяч вольт, здесь же слои плоских электромагнитов, скрученных в виде эллипсоидов один в другом – по принципу «матрёшки»…

В итоге автор добивает читателя сугубой конкретикой: бабочка-подёнка в «Ловондатре» (изготовленном в космоимперии Королёва) проживала за минуты несколько своих жизней, старилась и молодела за 5–6 часов. Мы что, действительно имели реальную машину времени с таким эффектом – поймали за хвост, как Жар-птицу, принцип действия?

Е. Ч. Имели в 1966-м. Прикинь, что мы могли бы иметь сейчас, спустя сорок с лишним лет – без двуглавой гидры Горбэльцина, именно она спустила на страну геноцид и технологический концлагерь восьмидесятых и девяностых.

В. Б. Выходит, мог быть и Мегсинт, которым ты оперируешь в сюжетных коллизиях?

Е. Ч. Почему «мог быть»? Я встраиваю в плоть романа эти конструкции, трансформирующие время, с вполне конкретной задачей: если есть возможность заглянуть в будущее с помощью Мегсинта, «Ловондатра» или экстрасенсорного озарения Нострадамуса, Ванги, то это стоит делать с единственно стоящей целью – видоизменить будущий негатив и социопатологию корректировкой настоящего. Это древнейшая практика в системе асуров, гипербореев и отдельных индоариев под названием Кундалини. Этой системой воспользовался бог Энки, когда увидел в будущем катастрофические последствия ошибочной конструкции Ноева ковчега и внёс изменения в чертежи корабля во время его строительства. Системой Кундалини пользовался Иисус при оживлении Лазаря. Он обучался этому священнодействию в индийских храмах Капилавасту и Джаганнатху, когда ещё не был Христосом…

В. Б. Этой же системой пользуется и твой Евген при оживлении Тихоненко.

Образ Чукалина, пожалуй, центральный в романе.

Е. Ч. Согласен. Более того, весь роман работает на то, чтобы донести этот индиго-образ до молодых мозгов, ещё не впавших в клиническую зацикленность на пивном, айфонном и порнорефлексах.

В. Б. Припоминая русскую литературу последних ста лет, я не вижу в ней подобного персонажа. Ты взял сравнительно короткий временной отрезок – пять лет – и втиснул в них глыбистую фигуру студента, которому явно тесно в XX веке. Идеальной назвать её сложно: чудовищная духовная и физическая мощь Чукалина нередко прорывает грань между жесткостью бойца и жестокостью убийцы – когда он сталкивается с патологиями и мерзостью бытия. Интеллект этого воина-индиго шокирует своей непримиримостью и бескомпромиссностью.

Е. Ч. Не оттого ли, что в нас веками вдалбливали воцерковлённые коммерческие золоторизники: ударили по левой щеке – подставь правую, содрали с тебя рубаху – отдай и портки?

В. Б. Может быть. Но ты выстроил маяк, к духовным и физическим высотам сейчас вряд ли кто-либо дотянется… да и захотят ли тянуться?

Е. Ч. К маяку продуктивнее не тянуться, а использовать пульсары его света, чтобы не сойти с фарватера и не напороться на рифы. Скажи, Евген Чукалин в романе – картонный, неживой шаблон?

В. Б. Напротив. К его характеристике вполне подходит идиома Маяковского «Живее всех живых». Особенно в сцене овладения Виолеттой – это прямо-таки апофеоз русской или индоарийской Камасутры.

Е. Ч. Главное, что эта Камасутра затеяна с единственной целью – зачать наследника Рода – ребёнка. Я предлагаю противовес, альтернативу нынешней практике тотальных случек в «продвинутой» молодёжной среде.

В. Б. Поговорим об идентификации. Ты, автор, и твой герой Евген будто выломились из единой матрицы. Ты – потомок терских казаков и Орловых-Чесменских. Евген – тоже. Евген заканчивает спортфакулътет Грозненского пединститута. Автор тоже из этой альма-матер. Романный Чукалин за время учёбы спел на оперной сцене Гремина из «Евгения Онегина», Мефистофеля, освоил фортепиано до уровня «Аппассионаты» Бетховена и «Прелюдии» Рахманинова, сочинил собственного виртуозного «Сонатёныша». Ему покорилось супер-улътра-си акробатики: двойное сальто прогнувшись – в то время практически никто не крутил даже двойное согнувшись. Автор – матрос Чебалин – тренирует на спортбазе ККФ самбистов и ватерполистов, кроме того, судя по концертным программкам Ансамбля песни и пляски ККФ, где дослуживал третий год, поёт куплеты Мефистофеля, играет «Аппассионату» на кремлёвской сцене (юбилейный гала-концерт армейского фестиваля в 1965-м году) и исполняет силовой акробатический этюд. Что осталось в «загашниках» сейчас, спустя сорок лет?

Е. Ч. Практически всё в вокале и фортепиано… кое-что в силовых видах… но уже несколько лет назад я заменил силовую акробатику плаванием, плаваю, подводно охочусь в камышовых джунглях Волги с ластами и маской.

В. Б. Есть ли в реальном писателе Чебалине остальные качества, присущие его романному персонажу Чукалину? Кто этот персонаж – ЧУКБАЛИН?

Е. Ч. Нужно ли вгрызаться в эту тему? Идентификация – вещь скользкая.

В. Б. Почему?

Е. Ч. В этом случае, что нам мешает порассуждать: потребляют ли отхожие «субпродукты» Сорокин и Войнович – как их персонажи Чонкин и К°?

Оставим эту тему в покое.

В. Б. Тогда главный вопрос по Евгену. Тебя не грызли сомнения, когда работал над главой «оживляжа» Тихоненко? Ты и НЕЧТО наделили Евгена способностью воскрешать усопшего. В романе НЕЧТО обретает конкретные очертания – это родовой казачий эгрегор Чукалиных-Орловых. Он вливает в своего потомка сверхъестественные возможности, подключает к Инсайту, встраивает в систему Кундалини асуров и гипербореев. Сцена оживления уже остывшего тела Тихоненко написана чудовищно скрупулёзно, с физиологическими, магическими и мистическими подробностями, подобными оживлению Лазаря Иисусом. Ты вторгся в запретную Христовую тему…

Е. Ч. В литературе нет запретных тем. Есть запретные приёмы вскрытия этих тем. Сомнения были. Поэтому перед главой надолго зарылся в научные источники о жизни и смерти, в «Евангелие от Водолея», в «Авесту», «Свято-русские Веды», в «Бхагавад-гиту», в молитвы и пост. Работать начал, когда пришла уверенность: можно. Кстати, после этого единым махом была написана глава об