Крысиная тропа. Любовь, ложь и правосудие по следу беглого нациста - Филипп Сэндс
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
К вечеру воскресенья ему казалось, будто кровь вот-вот закипит, ему так недоставало бесценной Хюмхен, которая сделала бы холодный компресс. Вечером «добрый старый товарищ» привез из ближнего монастыря горькие таблетки, что-то вроде хинина. Они сбили температуру до 39,5. Отто остался еще на ночь, его рвало. Утром в понедельник, не дождавшись улучшения, он кое-как добрался до Рима, простояв полчаса на подгибающихся ногах в переполненном автобусе.
«Я отправился прямиком к врачу-немцу»[613], давнему знакомому. — написал он Шарлотте, опять не назвав имени. Осмотрев его, врач не нашел ничего ни в легких, ни в других органах. Вероятно, простуда, решил врач, обычное дело для Рима, где это случается чаще, чем на севере Италии. В полуденный зной Отто потащился назад на Винья Пиа, горько жалея самого себя. Вымывшись холодной водой, он лег в постель. Под конец дня его навестил местный врач, «итальянец до мозга костей», посоветовавший не волноваться из-за жара, пить чай и надеяться, что назавтра все пройдет, и прописавший некий «слабительный лимонад», Limonade purgative de Rogé[614].
Важнее всего здоровье, написал Отто Шарлотте. Его порадовало поздравление от Трауте со скорым днем рождения: «Всего наилучшего, еще 55 лет. 10 000 000 000 000 поцелуев»[615]. «Как мне хочется к тебе, — написала от себя Шарлотта. — Если бы снова можно было оказаться вместе, все было бы чудесно». Его отец Йозеф «еле волочит ноги», продолжала она, зато в австрийской политике повеяло переменами. «Пусть Франци сидит спокойно и терпит до сентября». Ожидались хорошие новости: поговаривали о скорой всеобщей амнистии.
До вторника 5 июля у Отто скакала температура. Ночью был жар, к утру температура опускалась до 38,5 и еще ниже, а потом «немного вверх». Он надеялся, что худшее уже позади, ведь он принимал противогриппозное и хинин. От слабости он с трудом добирался до туалета. Врач обещал еще пять дней жара. Все к нему добры, заглядывал падре, ему не так уж плохо. Он послал жене стихотворение:
Бедный Хюмми лежит
Здесь в голой келье,
Мучимый бесами,
Ему одиноко, у него жар[616].
Чувствуя себя, «как дитя», он мечтал о ее «ласковых руках» и благодарил за то, что она его не бросила «несмотря на все трудности». Возможно, в один прекрасный день к ним вернется удача. И подпись — слово «Он».
Вечер вторника был ужасным. Утром в среду 6 июля Отто собрал все силы, чтобы написать письмо. Рука так дрожала, что почерк едва удается разобрать. У него побывали два врача, итальянец и немец, и оба развели руками. «Возможно, тиф или что-то желудочное, не исключена желтуха»[617], но это неточно, так как отсутствует характерная желтизна. От сильного слабительного средства ему немного полегчало, однако изо рта дурно пахло, язык и десны «обложены». Во второй половине дня состояние ухудшилось, не прекращались рвота и отрыжка. Ничего хорошего.
После трех почти бессонных ночей у Отто пропал аппетит. Он не мог влить в себя больше кружки молока и очень ослаб. Поговаривали об «американском чудо-лекарстве» пенициллине[618], но врач-итальянец, наведя справки, сказал, что оно здесь не подойдет. Отто расхваливал этого врача Шарлотте, говоря, что он «был за фашистов». Теперь он назвал ей имя врача-немца — Вилли Маркезани[619] («на всякий случай») и даже указал его адрес и номер телефона.
Подробностей в письме немного. До 11 часов утра он «лежал спокойно»[620], считая, что ему легче. «Температура 38,5. Голова не болит, ясная, приходят самые странные мысли!» Врачитальянец застал его в волнении. Шарлотта «давно не писала», пожаловался ему Отто, грустный будет день рождения. Доктор Маркезани добавил от себя несколько слов о высокой температуре, вызванной, возможно, кишечной инфекцией. Он не знает, как долго это продлится, но надеется вскоре прислать «добрые вести». Позже он добавил кое-что более тревожное: Отто просит, чтобы рядом с ним была она, ему требуется больше внимания и ухода, чем ему могут оказать в Винья Пиа. «Ваш муж был бы рад, если бы вы поскорее приехали». Если она выедет из Зальцбурга, то пусть заранее пошлет ему телеграмму, чтобы он устроил ей встречу на вокзале: «Приедет маленькая темная машина, за рулем будет священник — здоровое, пухлое лицо». Он позаботится о размещении ее у монахинь. Пусть она позвонит ему по римскому номеру 35 265 между 7 и 9 утра.
В пятницу 8 июля Отто исполнилось 48 лет. Ему становилось все хуже, и ранним утром брат Габриэле и еще один итальянский монах решили перевезти его из Винья Пиа в больницу Святого Духа (Ospedale di Santo Spirito)[621]. Это финансируемое Ватиканом лечебное учреждение находилось на берегу Тибра, из его окон был виден собор Святого Петра. Отто положили в палату Бальиви на койку номер девять.
Доктор Маркезани отбил в Зальцбург телеграмму: «Франци в больнице, жду маму на вокзале с такси».
В воскресенье 10 июля Шарлотта, сильно встревоженная телеграммой, безуспешно пыталась дозвониться в Рим. Не получая уже некоторое время писем, она находилась в «состоянии постоянной тревоги», застигнутая врасплох таким поворотом событий: «Я боялась, что тебя раскрыли». Новость, что муж попал в больницу, прозвучала «как взрыв бомбы». До этого она чувствовала себя гораздо лучше и спокойнее.
Тем не менее Шарлотта не сознавала всей тяжести положения. Она написала, что не может выехать немедленно, потому что должна смотреть за детьми. Нельзя взять и все бросить, лучше она отправится в Рим через неделю, если по-прежнему будет ему нужна. Не стоит забывать и о себе, слишком напряжены у нее нервы.
Пока она писала письмо, раздался звонок из Рима: доктор Маркезани сообщил, что температура пошла вниз, но у Отто, похоже, отравление и желтуха. Терпение, написала мужу Шарлотта, она отменит поездку к сестре и приедет через неделю ухаживать за ним. «Поскорее выздоравливай и я тобой займусь»[622].
В то же воскресенье она напечатала на машинке еще одно письмо: «Ты крепкий орешек, ты поправишься». Она отправила деньги «фрау Д» на его день
