Крысиная тропа. Любовь, ложь и правосудие по следу беглого нациста - Филипп Сэндс

рождения и обещала собрать посылку с пижамой и другими вещами, о которых он просил. Она собиралась приехать 20 июля, если все еще будет ему нужна. «Остановиться мне негде, и лучше избежать таких трат, но я это сделаю, если ты захочешь. Однажды у меня тоже была желтуха, — напоминала она ему. — Это было ужасно, но я не теряла надежды. Помни, Хюмми часто болела и даже стояла на пороге смерти и не могла позвать Хюмстена, потому что он был недоступен»[623].

От нее будет больше пользы потом, когда он начнет выздоравливать. Пока он в больнице, она сможет навещать его только в отведенные для посещения больных часы. «Что мне делать в такую жару?» Она спрашивала, кто за ним ухаживает и откуда взялась болезнь, этот «злобный недуг».

В понедельник 11 июля она забеспокоилась сильнее. Пришло его письмо от 5 июля, со стихотворением, немного ее приободрившее, но она все еще не могла ни на что решиться. Если у него заразная болезнь, то она даже не сможет с ним видеться и разговаривать. Лучше дождаться диагноза. Не малярия ли это? Это может быть что-то инфекционное. «Все время тверди себе, что я отчаянно в тебе нуждаюсь, что не могу без тебя жить»[624]. Она знала, что ее место в Риме, но не могла забыть обиду. «Боже, как я болела раньше, а Хюмми меня не навещал. Я должна была выкарабкиваться сама. Это было тяжело. В Лемберге мне тоже было тяжко, но Хюмми мне не верил». В тот день медосмотр показал, что Хорсту не хватает 8 кг веса, кожа да кости. Может быть, ей следует отправить детей в Рим, к Отто и к римскому папе.

Во вторник 12 июля она написала ему снова. Отто-младший упал с велосипеда и сильно расшибся. Дети зарабатывают продажей раков. Она тревожится, но не хочет ехать в Рим в такую жару лишь затем, чтобы убедиться, что ничем не может помочь. «Больше решимости, выздоравливай скорее».

Это письмо разминулось с новым письмом от врача, написанным на его старом бланке, с зачеркнутыми чернилами словами «врач германского посольства». «Я только что от Франци, — писал он, — она очень-очень слаба»[625]. За ней ухаживают в больнице Святого Духа, в «просторной палате с высоким потолком», где «приятная прохлада». Он приносит все, что позволяют доктора, больную ежедневно навещает «добрая синьора». К ней почти каждый день приходит «наш епископ». И никаких имен. Он поделился всем, что знал. Франци «страдала от острой инфекции, вызвавшей сильное воспаление печени. Несколько дней у нее была высокая температура, что потребовало стационарного лечения. Больничного осмотра еще не было. Будет сделано все, чтобы поставить ее на ноги. Хотя она очень-очень слаба, мы надеемся, что она выздоровеет. Но пока что мы еще не выкарабкались. По-моему, вам необязательно совершать дорогостоящую поездку, которая не повлияет на ход событий».

Он будет держать ее в курсе. Он прочел Франци одно из писем Шарлотты и намерен прочесть следующие, написанные 10 и 11 июля… Доктора Маркезани прервал срочный телефонный звонок. Дальше он написал другой ручкой: «Мне только что позвонила фрау Дюпре, навещавшая Франци. Она без сознания, мы опасаемся худшего. Вам решать, конечно, ехать или нет. Знаю, как вам трудно приехать»[626]. Если она приедет, пусть сразу позвонит фрау Дюпре с римского вокзала.

В среду 13 июля Шарлотта получила письмо Отто от 6 июля. Почерк было трудно разобрать, она так и не поняла, что к чему. Отчаянно дожидаясь вестей, она надеялась на звонок в конце недели, который ее успокоит. Все дети, кроме Отто, отсутствовали. «Прошу, напиши, хотя бы коротко, только внятно, что-нибудь нарисуй».

Примерно в воловине восьмого того же вечера доктор Маркезани прислал в Зальцбург короткую срочную телеграмму, всего два слова и подпись: «ПОЛОЖЕНИЕ СЕРЬЕЗНОЕ — МАРКЕЗАНИ». Следующим утром, 14 июля, Шарлотта опять пишет письмо. Она сидит у телефона в ожидании звонка из Граца, чтобы убедиться, что за детьми присмотрят, когда она уедет в Рим. Она поедет на поезде через Триест и позвонит Маркезани. В подписи она шлет мужу «тысячи поцелуев»[627].

Днем Шарлотта села на зальцбургском вокзале на поезд до Триеста, там пересела на поезд до Рима. Все двенадцать с лишним часов поездки она не имела никаких вестей о больном. Утром 15 июля она приехала на римский вокзал Термини, где ее встретил низкорослый пожилой господин в очках.

— Баронесса В.?[628] — спросил он.

— Да, с кем имею честь?

— Доктор Маркезани, мы говорили по телефону. Сейчас мы поедем к Грете Тиле, у нее большой отель в центре[629], она с радостью окажет вам гостеприимство.

— Как Отто? — спросила Шарлотта. — Нельзя ли сразу поехать к нему?

Доктор не ответил, Шарлота настаивала.

— Поздно, он скончался ночью в среду 13 июля на руках у епископа Худала.

«Весь мой мир рухнул, — вспоминает Шарлотта. — Я сидела не шевелясь, как мертвая».

Часть IV. Смерть

Разве вы не шпион? А раз так, то, может, вы предпочтете шпионить для нас? Если же вы просто преступник, то…

Джон Ле Карре. Идеальный шпион, 1986

31. Пять погребений О. В

Жизнь Отто оборвалась вечером 13 июля 1949 года. Шарлотта приехала в Рим через два дня и следующим утром, 16 июля, встретилась с человеком, на руках у которого скончался ее муж.

Он вручил ей уведомление на официальном бланке с шапкой-девизом Ecclesiӕ et Nationi, «За Церковь и Нацию», адресом и штампом Assistenza Austriaca, «Австрийская помощь». «Настоящим подтверждаю, что д-р Отто Густав барон фон Вехтер, расстался с жизнью 13 июля в 23 часа в больнице Святого Духа у меня на руках, в мире с Господом». И уверенная разборчивая подпись: «епископ Алоиз Худал»[630].

Шарлотта хранила этот документ в папке с другими, связанными с ним, включая соболезнования, в том числе от бургомистра Вены[631], и письма, в том числе от Альберта Шнеца, генерала Кессельринга и Ганса — теперь Хуана — Фишбёка[632], проживавшего в Буэнос-Айресе на авеню Бельграно. Там же лежали газетные вырезки, включая вырезку из австрийской газеты «Арбайтер Цайтунг» от марта 1951 года с интригующим заголовком: «Жив ли участник Июльского путча Вехтер?»[633] В статье сообщалось о