Путь в Европу - Сборник статей

Ежи Рутковский:

До сих пор 20% ВВП приходится в Польше на государственный сектор. В нем занято 28% работников. Некоторые эксперты считают, что в данном отношении мы похожи на африканские страны. Как бы то ни было, этой частью экономики – притом, что она национальная, – мы гордиться не можем.

Производительность труда на государственных предприятиях вдвое ниже, чем на частных. Я имею в виду весь частный сектор, а не только его иностранную часть. Кстати, эффективность деятельности польских фирм если и уступает эффективности деятельности фирм иностранных, то очень незначительно. А вот государственные предприятия несопоставимы по эффективности ни с теми, ни с другими.

Мы не смогли по ряду причин эти предприятия вовремя приватизировать, но в 2007 году значительно в данном направлении продвинулись: в той или иной степени приватизировано 87% государственных фирм. И для нас, как здесь уже говорилось, вопрос не стоит так, как вы его ставите. Нам важно не то, кому принадлежат предприятия, а то, чтобы они были конкурентоспособны.

Ярослав Браткевич:

У нас действительно нет такой сверхзадачи – во что бы то ни стало сохранять национальную экономику. Идеология экономического национализма с его торговыми войнами, протекционизмом и всем прочим – это для страны, входящей в Европейский союз, не может быть актуальным. Став членом ЕС, мы интегрировались в более широкую общность, чем национальная. В ней не действуют прежние представления о государственном суверенитете, характерные, скажем, для ХIХ века. Представления, которым вполне соответствовала и идеология экономического национализма. И это, кстати, не уход поляков и других народов Европы от своей истории, а в каком-то смысле возвращение в нее.

Польша начинала свою историю тысячу лет назад как часть средневековой Священной Римской империи. Культура к нам пришла из Германии – в основном через Чехию. Сегодня Европа, объединившись, в каком-то смысле возвращается на тот старый исторический круг. Тогда его пройти до конца не удалось. Священная Римская империя осталась аморфным образованием, ее консолидирующий потенциал оказался недостаточным. Теперь мы переживаем второй цикл интеграции стран, в каждой из которых в течение столетий сформировалась своя национальная идентичность. И для поляков, как и для других народов, очень важно определить, как соотносятся между собой национальная идентичность и европейская.

Я хочу здесь признаться в том, что в последние годы неожиданно почувствовал и осознал культурную близость поляков к немцам. Гораздо большую, чем к украинцам и белорусам, несмотря на наше общее славянство, сходство языков и многое другое. Несмотря на все это, я чувствую, что наши глубинные культурные коды уже разные. А в общении с немцами такого ощущения не возникает. Культурно мы с ними совместимы гораздо больше.

Не знаю, откуда это идет. Может быть, сказываются очень давние немецкие истоки польской культуры. А может быть, это идет со времен Речи Посполитой, которая была многонациональным государством, причем в городах большинство составляли именно немцы, которые со временем ополячивались. Как бы то ни было, в поисках синтеза польской идентичности и европейской эта наша культурная близость с немцами может сыграть определенную роль. Впрочем, как и влияние, которое столетиями оказывали на нас культуры французская и итальянская.

Евгений Ясин: Все это очень интересно, но вы слишком уж далеко отклонились от заданного вопроса…

Ярослав Браткевич:

Извините, увлекся. Наверное, потому, что вопрос о национальной экономике – это для меня в конечном счете вопрос о национальной идентичности. Иностранный капитал ей ничем не угрожает; он является одним из каналов, через которые происходит ее соединение с идентичностью европейской. Он ей не угрожает, потому что никакой иностранный капитал не может убить то, что является нашим национальным экономическим лейблом, не может убить наш мелкий и средний бизнес.

Массовая предрасположенность к его ведению – одно из самых существенных проявлений польского менталитета. И этим мы отличаемся от россиян: если ваш бизнес можно сравнить с несколькими ледоколами, то наш – с множеством лодок. Кстати – отвлекусь еще раз, – средний и мелкий бизнес – это ведь и основа гражданского общества. Аристотель, напомню, видел опору афинской демократии в массовом слое среднедостаточных крестьян. Сегодня можно добавить: и среднедостаточных горожан. И если такие крестьяне и горожане, т. е. средний класс, в стране доминируют, если средний и мелкий бизнес составляет его основу (а в Польше это именно так), то никакой иностранный капитал нашей национальной идентичности не угрожает.

Наша идентичность не в том, чтобы возвышаться над другими и поражать их воображение. У нас установка на то, чтобы быть средними, быть mediocracy, быть, если угодно, посредственными. Мы не только не стесняемся этой посредственности, но гордимся ею. Потому что она и предприимчивая, и демократичная. В ней нет уже того, что культивировалось в Речи Посполитой, – нет ни аристократического менталитета шляхтичей, ни менталитета крепостных крестьян. Польское общество сегодня – это общество среднего состояния. Именно здесь, повторяю, и основа нашей идентичности, и главное условие ее сохранения.

Динамичная национальная экономика, о которой вы спрашиваете, концентрируется у нас не на неэффективных крупных государственных предприятиях, доставшихся нам с коммунистических времен и рано или поздно обреченных быть приватизированными, а в среднем и малом бизнесе. Если же экспортная продукция производится в основном на предприятиях, принадлежащих иностранному капиталу, то что здесь плохого? Ведь сам приход к нам этого капитала свидетельствует о привлекательности польской экономики для иностранного бизнеса, чем тоже можно гордиться. К тому же и польский капитал идет в другие страны ЕС, что тоже в порядке вещей.

Андрей Липский: Какова доля малого и среднего бизнеса в польской экономике? Как то, что вы о нем говорили, выглядит в цифрах? Наверное, это вопрос к господину Рутковскому, который, насколько могу судить, прекрасно владеет статистической информацией.

Ежи Рутковский: Прежде всего хочу отметить, что становление малого предпринимательства в Польше – в отличие, например, от России – начиналось не с нулевой отметки. Этот вид частного бизнеса устоял у нас и при коммунистах: его вклад в польскую экономику составлял около 20%. Либеральные рыночные реформы и открывшиеся благодаря им новые возможности стали мощным стимулятором для нашего малого предпринимательства. Ко времени вступления в Евросоюз доля малого бизнеса в ВВП составляла свыше 40%. В нем было занято – постоянно либо по совместительству – около 70% работников.