Проклятье Пифоса (ЛП) - Дэвид Эннендейл

Но не изгнать его.

В глубины шахты по спирали уходила рампа, выступающая из стен, каменная полоса, достаточно широкая, чтобы вместить двух космодесантников плечом к плечу. Спуск был крутым, и Каншеллу показалось, что, если он ступит на пандус, то немедленно понесется вниз, споткнется и свалится в бездну за край. Камень выглядел гладким, словно мрамор.

Серв отступил от края и посмотрел на колонистов, пытаясь придумать, как можно объяснить их чудесное спасение. Заметив, что у главной ложи снова собирается толпа, он слегка подтолкнул Танауру и показал в ту сторону.

— Опять собираются на богослужение.

— Почему сейчас? — отозвалась Агнес. — Ещё даже не полдень, а ты говорил, что их службы всегда проходят по вечерам.

— Может, это из-за того, что мы здесь? — предположил Йерун. — Возможно, они молятся за нас.

Он взглянул на шахту.

— Потому что мы собираемся спуститься туда.

Танаура по-прежнему смотрела на ложу.

— Там ты оставил «Лектицио Дивинитатус»?

— Да.

— Интересно, зачем его украли?

— Я никогда не говорил такого, оно… просто пропало.

— А что ещё могло произойти? — Агнес помрачнела. — Очень хотелось бы знать, зачем им нужна эта книга.

— Тебе надо было увидеть церемонию.

— Ага, — судя по голосу, Танаура не горела желанием.

— Ты не понимаешь, — настаивал Каншелл. — Меня там коснулось нечто божественное, я стал ближе к Императору.

Агнес скептически хмыкнула.

— Почему ты сомневаешься во мне? — спросил Йерун.

— Я не сомневаюсь ни в тебе, ни в испытанном тобою. Меня беспокоит, что ты мог неправильно понять произошедшее.

— Как это?

— Кто-нибудь из этих людей говорил прямо, что они поклоняются Императору?

— Нет, — признал Каншелл. — Но все они должны были погибнуть — и обрели спасение. Разве это не знак Его промысла?

Отвернувшись от ложи, Танаура многозначительно посмотрела на собеседника.

— Уверен?

Тут же её внимание отвлекло нечто за спиной Йеруна, и женщина склонила голову в знак уважения. Повернувшись, Каншелл увидел, что к ним подошли Гальба и Аттик.

— Мои господа, — поклонился серв.

— У тебя есть друзья среди этих людей, — сказал Аттик.

— Думаю, что да, — согласился Йерун, вспомнив Ске Врис.

— В религиозной касте?

— Да, господин капитан.

Дурун повернулся к Гальбе.

— Я доверяю твоему решению, брат-сержант. Делай, как договорено, и постоянно оставайся на связи.

— Так точно, брат-капитан. И… я благодарен вам.

Коротко кивнув подчиненному, Аттик двинулся к вершине спиральной рампы. Антон и стоявшие рядом бойцы его отделения остались на месте.

— Мы бы хотели, чтобы ты кое-что сделал, Йерун, — произнес Гальба.

«Громовые ястребы» описывали узкие круги над плато — «Несгибаемый» оставался за линией частокола, а «Удар молота» Саламандр вошел в воздушное пространство поселения. Что до «Поборников», то «Мотор ярости» охранял ворота, а «Сила Медузы», словно передвижная баррикада, остановился с другой стороны плато. Аттик не верил, что деревянная стена устоит перед действительно мощной атакой ящеров, и танк должен был превратить любого прорвавшегося хищника в пятна крови и жженые осколки костей.

Сейчас пушки «Разрушитель» смотрели в сторону джунглей, но не составило бы труда перенаправить орудия и обрушить их чудовищную ярость на поселение. Капитан не оставлял приказов на этот случай, легионеры и так всё понимали. Никто из Железных Рук не доверял чудесному спасению колонистов.

Недоверие было полезным, но неинформативным, и поэтому, стоя у края шахты, Антон обратился к Аттику со словами: «Я не думаю, что стоит оставлять их без присмотра, пока идет спуск».

Дурун согласился, хотя ещё вчера идея о необходимости арьергардного заслона показалась бы просто смешной. Колонисты были толпой плохо вооруженных смертных, к тому же едва умеющих обращаться с лазганами. От них не могла исходить угроза — но ещё вчера на орбите Пифоса был «Веритас феррум».

В итоге Аттик повел большую часть 111-й роты вниз по шахте ксеносов. Туда же отправились Гвардейцы Ворона, при помощи прыжковых ранцев быстро спускавшиеся по виткам спирали. Антон остался на поверхности, имея в своем распоряжении танки, штурмовые корабли, отделение Железных Рук, сервов и собственные подозрения.

А также Кхи’дема — если его братья наблюдали за ситуацией с воздуха, из «Удара молота», сержант предпочел остаться на земле.

— Присматривай за людьми, ради спасения которых ты сражался, — сказал ему Дурун. — Убедись, что твои усилия того стоили.

Гальба приказал сервам рассредоточиться по периметру деревни, лицом внутрь. Тем временем колонисты разбились на две группы, одна из которых поднялась к ложе — толпа оказалась большой, но, в отличие от прошедших вечеров, всё верующие поместились внутри здания. Вторая часть поселенцев, намного более многочисленная, собралась у ворот, и смертные уважительно держались поодаль от «Мотора ярости». Колонисты молча переминались с ноги на ногу, и Антону показалось, что они ожидают чего-то.

Возможности исполнить предначертанное.

Вместе с воинами своего отделения сержант направлялся к ложе, ведомый встревоженным Каншеллом.

— Уверенность, с которой эти люди говорили о своем выживании, была обоснованной, — заметил шедший рядом Кхи’дем.

— Точно, — отозвался Гальба. — Похоже, на Пифосе только они ничему не удивляются.

— Верно.

— Тебя радует то, как обернулись наши добрые дела? — вдруг разозлился Антон, которого все ещё изводили мысли о том, как ловко им манипулировали. Облегчением стало лишь то, что Аттик не потерял веру в сержанта — возможно, потому, что врагу удалось заставить их совершить ужасную ошибку, замаскировав её под логичное решение. И всё же, Гальба жаждал отмщения. Быстрое согласие капитана на предложение Антона могло означать, что Дурун хотел таким образом испытать его.

«Или же, — подумал сержант, — он посылает прокаженного разбираться с прокаженными».

Гальбе хотелось сорваться на ком-нибудь. Он проклинал плоть колонистов, выстоявшую перед немыслимым ударом, так что само её существование теперь вызывало подозрения. Антон проклинал свое прежнее милосердие к этим смертным, жалость, которую воплощали Кхи’дем и прочие Саламандры. Сейчас сержант, как и все остальные, нуждался во враге, которого можно убить.

Если неприятелем окажутся эти счастливчики-дикари, пусть будет так.

— Не знаю, рад ли я, — ответил Кхи’дем. — Я удовлетворен, что мы поступили правильно.

— Даже если нас обвели вокруг пальца?

— Мы действовали, исходя из того, что знали тогда. Бросив этих людей на погибель, мы поступили бы бесчестно, утратили бы достоинство. В этой войне на кону стоит нечто большее, чем обычная победа силой оружия.

— Смешно, — фыркнул Гальба. Легионеры уже подходили к холму.

— Правда? Ты сделаешь всё, чтобы победить предателей?

— Да.

— И неважно, насколько ты унизишься при этом? Как сильно отдалишься от прежнего себя? На «Каллидоре» мы с тобой видели одни и те же вещи. Готов ли ты превратиться в мерзость, подобную Детям Императора?

Антон промолчал, ему нечем было ответить Саламандру. Нет, Железные Руки никогда не пойдут по пути Третьего легиона; и да, ничто не должно препятствовать ведению войны любыми возможными способами.

Кхи’дем ещё не закончил.

— Эта война ведется в нас самих. Если мы откажемся от прежних идеалов, то, даже если победим в битвах, что тогда останется от мечты Императора? Поймем ли мы, что сотворили с Империумом?

У основания холма Гальба остановился, отыскав ответ, единственный выход из тупика.

— Мы примем благословение машины, — произнес он, вынужденно повысив голос — из ложи доносились песнопения, почти оглушающие в своей воодушевленности.

— Не понимаю.

— Дети Императора — рабы своих страстей. Мы изгоним желания из наших разумов, наши решения не будут основаны на эмоциях. Железные Руки объединят тотальную рациональность с тотальной войной.

Ноктюрнец выглядел скорее опечаленным, чем шокированным.

— Ты подтверждаешь худшие из моих опасений. Когда мы встретились, в тебе не было такого отторжения человечности, как у капитана.

— Я понял, что ошибался, — ответил Антон, надевая шлем.

Невральные разъемы подключились к коре головного мозга, ещё более отдаляя легионера от плоти, наделяя его улучшенным зрениям и чувствами из царства машин. Гальба посмотрел на вход в ложу и церемонию, идущую за дверью.