Стальная империя - Сергей Александрович Васильев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Дзен
Майор Фукусима Ясумаса, большую часть жизни проводя в Европе, к японским историческим традициям относился с почтением, но без фанатизма. Немецкий орднунг, который он искренне и глубоко уважал, входил в явное противоречие со школами Сото и Риндзай, требующими отстраненности и созерцательности как составной части философии Нихондзинрон – японской теории уникальности. Но сегодня майор отдал себя полностью во власть родной восточной культуре, и в его голове вместо параграфов, уставов и инструкций непрерывно крутилась хокку поэта Мацуо Басё:
Старый пруд.Прыгнула в воду лягушка.Всплеск в тишине.В голове барона сами собой всплывали уж совсем еретические сравнения себя с лягушкой, а старого пруда – с этой огромной дикой северной страной. Ему казалось, что он изучил её до самого последнего камушка, думал, что знает всё про страхи и радости гайдзинов, населяющих эти суровые края. Но то, что он ощущал сейчас, шло полностью и абсолютно вразрез с его накопленными знаниями и устоявшимся мнением. Лягушка прыгнула в пруд, слабый шлепок – и нет её, как будто и не было. А пруд стоит так же, на том же месте, и даже круги по воде маскирует зеленая ряска.
Барон, освобождённый от пут, сидел в кабинете полковника Потапова и уже не менее часа смотрел на огромный, во всю стену, лист белёной фанеры, на котором аккуратно, чёрной тушью была нарисована структура всего японского генерального штаба. Строго засекреченные управления и отделы, не менее конфиденциальные фамилии руководителей и заместителей, их звания, титулы, подчиненность, даже их личные психологические портреты были прописаны сухим канцелярским языком и представляли собой не просто стратегическую информацию. Эти сведения – тайна даже для японского генералитета. Фукусима был осведомлен максимум о четверти изложенного на этом наглядном пособии, свободно висящем в русской контрразведке провинциального Владивостока… А что же тогда за карты висят в Петербурге? Что тогда известно русскому императору? И главное – кто поставляет такие сведения русским? Какой пост он должен занимать в Токио? От этих вопросов мозг барона вскипал, мысли путались, и он с головой уходил в спасительную медитацию. Это был полный, абсолютный и беспощадный дзен, хотя барон знал, что в России простолюдины такое состояние называют совсем другим словом.
Полковник Потапов, казалось, вовсе не замечал неподвижно сидящего на стуле майора. Русская контрразведка жила своей жизнью. С донесениями и письмами прибегали вестовые, с короткими докладами входили подчиненные, среди которых майор заметил даже женщин – небывалое дело не только для Японии, но и для всего остального мира. Складывалось впечатление, что такая фигура, как майор разведки Ясумаса, вообще не очень-то был здесь интересен, ни в общем, ни в частности. И действительно, что он может сообщить нового, если сам не знает и части той информации, что уже известна русскому разведывательному корпусу о самых секретных службах Японии.
– Господин барон, – вытащил майора из уютного дзена уже привычный баритон Потапова, – я могу вас отпустить немедленно и дать в сопровождение конвой, чтобы исключить попадание в подобные неловкие ситуации на русской территории. Кроме этого, хотел бы принести извинения за действия моих подчиненных. Их манеры не страдают изысканностью, зато отличаются простотой и эффективностью, что необходимо для работы в грубых местных условиях. К тому же откуда взяться хорошим манерам, если в контрразведке и жандармском управлении на одного потомственного дворянина сегодня приходится пятеро представителей низших сословий…
Барону показалось, что Потапов акцентировал его внимание на последних словах и специально сделал паузу, чтобы сказанные цифры глубже врезались в память. Но для чего? Что это за игры? Что он потребует взамен?
– Взамен я попрошу вас после возвращения в Токио честно и подробно рассказать всё, что вы видели и слышали у нас, в том числе в этом кабинете, – продолжил контрразведчик, и легкий кивок Потапова в сторону карты исключил всякое двусмысленное толкование его слов. – Кроме того, можете доложить, что вы завербовали полковника русской контрразведки, готового поставлять вам информацию стратегического характера…
«Божественная Аматерасу, – мысленно взмолился японский разведчик, – что происходит? Что они со мной делают? Ну да, конечно, как я мог забыть! Это же Византия! Великая восточная империя, известная на весь свет своим многоэтажным коварством, где значение даже обычных слов никогда не соответствовало их привычному пониманию. Везде, в каждом действии, каждом предложении присутствует скрытый смысл. Они наслаиваются один на другой, маскируя истинные намерения говорящего. При этом думает он совсем не то, что обещает, а обещает совсем не то, что делает, хотя внешне всё выглядит до приторности прилично и правдоподобно… Эти технологии введения в заблуждение и подавления врага были известны и отточены за тысячу лет до возникновения Японской империи, а мы решили на щелчок пальцев оставить с носом прямых наследников Византии. Какая наивность! Наивность и безысходность, потому что сейчас он, барон Ясумаса, поставлен в условия, где любой вариант ухудшает его положение. Отказываться идти на свободу? Более чем глупо. Соглашаться на предложение Потапова – значит принять условия врага, даже не понимая его истинных целей. Утаить от начальства всё, что он видел и слышал, – ещё более глупо, тем более что…
– Господин полковник, – произнес Фукусима максимально ровным тоном, – разрешите спросить?
– Весь внимание, барон!
– Кому ещё вы делали подобное предложение?
– Дорогой майор, – Потапов явно ожидал этого вопроса, – неужели вы думаете, что я знаю все действия наших русских спецслужб так же, как знаю все действия ваших, японских?
Насладившись эффектом от фразы, прозвучавшей ещё одной звонкой пощёчиной японскому профессионализму, Потапов встал, не спеша обошёл вокруг стула, на котором с идеально ровной спиной, не поворачивая головы, сидел разведчик, взял с комода резной ларец, инкрустированный красным деревом, и широким жестом предложил собеседнику сигары «Перфекто», уложенные, как снаряды в зарядном ящике. Фукусима непонимающе посмотрел на Потапова, на ларец и медленно покрутил головой, отказываясь от предложения.
Полковник снисходительно улыбнулся, достал спрятанную в углублении ларца сигарную гильотину, ловко отрезал кончики, чиркнул спичку и с наслаждением раскурил изделие «Hoyo De Monterrey», глядя в окно на потрясающий по красоте зимний пейзаж бухты Золотой Рог.
– Один монах-францисканец Уильям Оккама еще в тринадцатом веке сказал: «Не следует множить сущее без необходимости», – будто разговаривая с собой, медленно произнёс Потапов. – Не надо искать везде скрытый смысл. Иногда сигара – это просто сигара…[64]
– Но простите, господин полковник, – Фукусима решил, что время сохранять лицо прошло и требуется получить хоть какую-то дополнительную информацию для своего мозга, готового взорваться от противоречивых взаимоисключающих фактов, – вы лично чем-то не удовлетворены? Вам кажется неверной политика вашего монарха?
Потапов безжалостно оставил сигару «умирать» в серебряной
