Русские старожилы Сибири: Социальные и символические аспекты самосознания - Николай Вахтин

Основная задача ассоциации – поддержать людей. Ассоциация купила два мотора, возили людей на рыбалку. Помогали способным детям поступать в вузы, ходатайствовали перед администрацией. Сейчас это уже не нужно, так как администрация сама дает направление на учебу. Ассоциация занималась и политической деятельностью. В 1990 году на выборах председателя поссовета мы поддержали <нынешнего председателя> против <его конкурента>, собрали за ночь много подписей, и NN выиграл с перевесом в несколько голосов. В 1994 году ассоциация опять поддержала <нынешнего главу администрации> против <второго кандидата-чуванца> и <другого – приезжего> на выборах главы администрации. Мы буквально с каждым депутатом отдельно говорили, и NN победил. Наше село под давлением ассоциации заключило договор с золотопромышленниками. По этому договору те обязаны предоставлять селу рабочие места, развивать его инфраструктуру, беречь природу и платить в фонд села 2% от выручки. У золотопромышленников есть лицензия, но добычу золота они пока не начали, поэтому никаких денег мы пока не получаем. Вначале, когда золотопромышленники приехали к нам, был сход жителей села, и все были против разработок [по экологическим причинам, видимо], потом приехал их генеральный директор, встретился сначала с руководством ассоциации, потом с администрацией, потом с жителями. Мы объяснили сходу, что это нам выгодно, и заключили договор.

Этой ассоциации, конечно, еще далеко до того сельского схода, который решал в начале века ежедневные проблемы жизни села, однако это явный шаг на пути к самоуправлению, причем самоуправлению по территориальному признаку, что для марковских старожилов и знакомо, и понятно. Распад централизованной советской системы оказал прямое воздействие и на структуру «марковского куста», и на самосознание людей, живущих здесь. По мнению наших информантов, в период существования колхозов жители Маркова, Чуванского, Ламутского «жили отдельно», а после объединения всех в один совхоз в 1960 году все смешалось, и прежде всего потому, что с закрытием колхозов в более мелких селах закрыли и школы и все дети стали учиться в марковском интернате:

Все, и ламутские, и чуванские, учились в марковской школе, жили в интернате, и сейчас дети и внуки… все женятся друг на друге, все перемешались. Думаю, что когда были отдельные колхозы в Чуванском и Ламутском – они жили отдельно. А когда в марте 1960 года создали совхоз «Марковский» с отделениями – тут началось смешение, потому что появилось одно единое хозяйство. А до этого, думаю, жили более обособленно. Детдом, интернат – это все заставляет людей больше соприкасаться (м 40 МК).

К этой централизации постепенно привыкли, и наступивший после 1991 года организационный хаос, когда каждый поселок был предоставлен самому себе, воспринимается как зло. На территории «марковского куста» остается сейчас одна объединяющая структура – управление жилищно-коммунального хозяйства (ЖКХ), которая и обеспечивает связи и совместную борьбу за выживание, но, конечно, не способна как-либо повлиять на конфигурацию identity живущих здесь людей:

В 1990-е годы центр экономической жизни сместился от совхоза в ЖКХ: теперь все вертится вокруг них. Это единственное, что осталось от централизации: поселки Чуванское, Ламутское, Марково объединены в единый ЖКХ. Администрация в каждом поселке своя, а ЖКХ единый, везде участки. Только благодаря этому эти поселки живут (м 48 МК).

Несмотря на постоянно подчеркиваемое и нашими информантами, и нами в этой книге единство территории «марковского куста», современная ситуация, прежде всего экономическая, в разных поселках все же несколько различается. Прежде всего, Марково по-прежнему считается центром всего «куста» и выполняет в каком-то отношении ту же роль, что поселок Провидения, центр Провиденского района, – для поселков Юго-Восточной Чукотки или поселок Лаврентия, центр Чукотского района, для поселков Северо-Восточной Чукотки: из небольших сел, спасаясь от безработицы и голода, жители норовят перебраться в райцентр, а жители райцентра – в столицу округа или, в случае Маркова, в соседний Магадан. Возникает цепочка переездов из мелких поселков в крупные, из крупных – в райцентры, из райцентров – в Анадырь. Впереди этого «великого переселения» еще в конце 1980-х – начале 1990-х годов прошла мощная волна русских, выехавшая из Анадыря, Маркова и других мест на материк и освободившая большое количество жилья и рабочих мест, которые теперь по мере сил заполняются прежде всего старожилами. В результате этих переселений старожилы оказались основной, титульной этнической группой Маркова – того самого Маркова, где решаются все вопросы и куда жители окрестных сел стремятся переехать.

Во-вторых, складывается впечатление, что в отношении оленеводства есть обратная зависимость между тем, насколько далеко то или иное село продвинулось по советскому пути в предшествующие десятилетия, и современным положением этого села: чем более было советизировано село, чем более успешно развивалась его экономика в условиях государственных дотаций, тем более резкой и болезненной была утрата в одночасье этой государственной поддержки; напротив, чем традиционнее и упорнее в своей традиционности было село, тем легче ему было после 1991 года сохранить хотя бы какое-то подобие работающей экономики.

К сожалению, мы не имеем собственных наблюдений на этот счет, поскольку поработать в Ламутском, Чуванском и других мелких селах нам не удалось; однако наши информанты единодушны в этом вопросе.

Один из наших собеседников, рассуждая вслух, пытался понять, почему в селе Усть-Белая, где живут «одни чукчи» и где ему в 1970-е годы, в бытность его совхозным специалистом, было так трудно объяснить оленеводам, как нужно правильно оформлять отчетность и «делать экономический анализ», тем не менее сегодня все олени сохранены в целости – хотя эти оленеводы явно менее грамотны, чем в Чуванском. Напротив, в чуванских стадах «каждый оленевод может самостоятельно составить месячный отчет» – а стада растеряли. Результаты его размышлений для него парадоксальны:

В Усть-Белой люди с виду забитые, несмелые… Зато у них олени почти все целы. Потому что там силен патриархальный уклад. Там в тундре старики, женщины, бабки, деды, отцы, сыновья, внуки – все вместе. Т. е. там полноценная семья, полноценная среда. Здесь же у нас женщины из тундры бегут, полно холостяков, даже женатые мужчины зиму в тундре проводят одни. Стариков кормить в тундре невыгодно, они получают пенсию, их в поселок отправляют. Но зато, с другой стороны, все наши оленеводы грамотные, каждый может самостоятельно составить месячный отчет. А в Усть-Белой этого не сумеет сделать никто, только специалист. Наверное, нигде по Чукотке нет таких грамотных оленеводов, как у нас… И при этом эта грамотность, это образование сыграли отрицательную роль. И так плохо, и так нехорошо… (м 40 МК).

Другой собеседник отмечал, что положение в Чуванском и Ламутском разное. В Чуванском сегодня многие дети недоедают, в Ламутском лучше: там сильные традиции, если кто-то добыл на охоте мясо – он обязан поделиться со всеми. В Чуванском – каждый за себя, потому что много пришлого населения: многие женщины привозят с собой мужей, когда возвращаются с учебы. А вот высказывание о Ваегах:

Оленеводческий совхоз [в Ваегах] был хороший, сейчас все порушилось… совхоз в очень тяжелом положении, на грани краха. Когда совхоз все объединял, Ваеги было очень процветающее село. Совхоз держал детский сад, школу, больницу, было строительство. А сейчас… в 1994 году поселок был на грани замерзания, мы чудом его удержали. Сейчас перевели на жидкое топливо, стало полегче. Но у нас есть средства только на минимальное поддержание жизни (м 40 МК).

На особую традиционность, патриархальность Ламутского указывали по разным поводам практически все наши собеседники; не исключено, что относительно благополучное положение в этом селе (по сравнению с Чуванским и Ваегами) связано именно с этим. Естественно, говорить о благополучии можно лишь с очень большими оговорками: фактически речь идет не более чем о выживании села с помощью оленеводства. Однако тот факт, что в «традиционном» Ламутском (и в чукотском поселке Усть-Белая) состояние оленеводства удовлетворительное, а в «прогрессивном» Чуванском (и в чукотском поселке Ваеги) оленеводство в гораздо более тяжелом положении, нельзя обойти вниманием.

В этом отношении и само Марково значительно благополучнее, чем многие другие села Чукотки, прежде всего благодаря особому, уникальному климату, позволяющему заниматься огородничеством и – шире – сельским хозяйством, т. е. особой, не похожей ни на оленеводство коренных, ни на работу за зарплату русских деятельностью, развитость которой явно является еще одним способом поддержания своего «старожильческого самосознания».