Рыжая из Освенцима. Она верила, что сможет выжить, и у нее получилось - Нехама Бирнбаум

своего тела. Им нужна была энергия, которую могла дать только еда и вода. Мои клетки были лишены абсолютно всего. Я так устала, что не могла сделать и шага.

– Марш! Марш! – надрывались эсэсовцы, подгоняя нас дубинками. – Шагайте быстрее!

Лия почувствовала, что я падаю, и подхватила, помогая двигаться. Во мне не осталось силы.

– Лия, больше не могу, – прошептала я. – Не могу сделать ни шагу.

Еще одна девушка рухнула на обочину. Эсэсовец подскочил к ней и ударил прикладом в грудь. Она не шевелилась, и он оставил ее медленно умирать. Но она хотя бы могла лечь. Никто не жалел ее.

Лия поддерживала меня за руку – я и не знала, что она такая сильная.

– Ты должна, Рози, – сказала она.

Я несколько дней ничего не ела. Кости мои превратились в свинец. Стоило мне поставить ногу на землю, и я уже не могла ее поднять. Мышцы мои плавились. Меня тошнило. В желудке не было ничего, кроме желчи и воздуха.

– Не могу, Лия. Я сдаюсь.

– Рози, мне все равно! Ты должна идти!

– Пожалуйста, дай мне лечь! Все кончится – я даже не замечу, а после не буду ничего чувствовать.

– Они застрелят тебя или изобьют, и ты будешь медленно умирать! Ты не должна ложиться!

– Мне все равно! Мне надо лечь, больше не вынесу. Не хочется умирать, но больше не могу, просто не могу…

Я медленно стала валиться вперед. Небо закружилось, маня меня к себе. Лия сильно ущипнула меня за руку, линия горизонта снова встала на место.

– Слушай меня, Рози, – решительно сказала Лия, – и слушай внимательно. Ты не ляжешь. Все почти кончилось. Мы будем свободны. Ты заставила меня прожить все это, и ты не можешь сдаться сейчас. Если бы ты хотела спать, ты позволила бы мне заснуть давным-давно. Но не сейчас. Сейчас ты пойдешь.

Я посмотрела на дорогу перед собой. На согбенных девушек, которые еле волочили ноги. На эсэсовцев, которые все еще шагали решительно и гордо. Дорога казалась бесконечной. Сделать еще один шаг было все равно, что подняться на высокую гору. Мне хотелось кричать, но я слишком устала, поэтому лишь захныкала. Слеза скатилась из уголка глаза – надо же, в моем теле еще есть вода!

– Больше не могу…

– Ты можешь, Рози…

– Не могу…

– Не дури! Ты должна!

Я снова хныкнула, а потом с неизвестно откуда взявшейся силой подняла правую ногу. Мне казалось, что на плечах моих лежит тяжкий груз, что на моих тощих плечах лежит весь груз мира. Но сделала шаг.

Неожиданно кто-то подхватил меня справа и слева. Я посмотрела, но никого не увидела. И все же ощущала кого-то рядом со мной. Чувствовала, как поднимают мою правую ногу, потом левую. Это не походило на галлюцинации на военном заводе. Тогда я знала, что грежу, бегу от реальности. Теперь все было по-другому. Те, кто находился справа и слева, были сильными и уверенными. Они уверенно отрывали меня от земли. Я скользила в воздухе вместе с ними. Ноги мои не касались земли. И они не отпустили меня, пока мы не добрались.

Глава 38

Ты посылал на меня многие и лютые беды,

но и опять оживлял меня и из бездн земли

опять выводил меня.

Псалтирь 70:20

Терезиенштадт. 26 Апреля – 8 мая 1945.

Мы пришли к воротам другого лагеря. Мы стояли и ждали, когда нас впустят. Земля дрожала под ногами, но не от бомб, а от мерного шага сотен узников, которые выглядели в точности как мы. Их деревянные сабо били о землю. Бум, бум, бум, бум, бум. Скелеты маршировали один за другим. Их были тысячи. Впалые щеки, запавшие глаза, рваная одежда – кожа и кости.

Вместе с тысячами узников мы вошли в лагерь. Нас повели к большой крепости. Эсэсовец открыл тяжелую деревянную дверь, и нас втолкнули в бункер. Мы повалились на тонкие матрасы. Эсэсовец закрыл двери, и мы оказались в темноте. Нас похоронили заживо.

Мы лежали так несколько дней. Мы не поднимались – только за едой, которую иногда бросали сквозь дверь.

Некоторые девушки разговаривали между собой.

– Они хотят удушить нас газом. Ты слышала? Они удушат нас газом.

– Они хотят убить нас.

– Мы сами этого хотим.

У меня не было сил разговаривать. Я лежала молча.

Однажды ночью началась бомбардировка и стрельба.

Бах! Наш бункер содрогнулся.

– Может быть, это русские пытаются нас освободить…

– Может быть, это американцы…

– Может быть, это немцы, и они побеждают…

Мы умолкли. Нас уже похоронили. Мы уже были мертвы. Мы слышали, как свистят пули, как вдали взрываются бомбы. До нас доносились звуки стрельбы.

Той ночью канонада звучала непрерывно. А потом сквозь щель в двери пробился тонкий луч света. Шум прекратился.

Мы не шевелились.

Через несколько часов кто-то открыл двери и спустился к нам.

– Люди! – произнес чей-то голос.

Никто не двигался.

– Люди! Вы свободны!

Мы непонимающе смотрели на этого человека.

– Дети мои! – произнес он. – Вы свободны! Русские освободили нас. Вы свободны!

– Он сошел с ума, – сказал кто-то. – О чем он говорит?

Мы смотрели друг на друга с жестких дощатых нар.

– Дети мои, это правда! Вы свободны!

– Свободны? – спросила Лия. – Свободны? Мы свободны?

– Свободны? – повторил кто-то. – Что значит, свободны?

– Да, дети! Вы свободны!

– Что значит, мы свободны?

Мы не могли поверить. Наш мозг не воспринимал этих слов.

Человек поднялся и распахнул тяжелые двери. Ослепительный солнечный свет залил наш бункер. В воздухе кружилась пыль и грязь. Я поднялась и медленно направилась к двери. Вышла. Я восстала из могилы. Мы свободны и все еще живы. Живы? Мне хотелось хохотать!

Я помогала другим выбраться из бункера, и вот все мы оказались на улице. Живые скелеты восстают из общей могилы. На нас совсем не осталось плоти. Мы были грязные, в тряпье, но живые!

На солнечном свете все беспомощно моргали и оглядывались. Никто не двигался. Нас окружала буйная растительность – зеленая трава и кусты повсюду, даже на крыше бункера, где нас держали. Мы привыкли к свету, и мир обрел резкость. Невозможно поверить собственным глазам. Вокруг нас росли цветы! В траве я увидела множество крохотных синих цветочков – фиолетово-синих, с идеальным желтым кружочком в середине. Они торчали из земли маленькими букетиками по три штучки. Рядом росли оранжевые колокольчики, очень скромные и милые. На стеблях цвели розовые цветы – сначала они торчали