Маска времени - Мариус Габриэль

– Может быть, мама придет в себя к твоему возвращению.

– Да. Может быть, может быть, – в голосе Эвелин не прозвучало ни одной даже притворной ноты надежды.

– А в какую больницу кладут тебя?

– Ньюкасл дженерал. В отделение женской хирургии. Я дам тебе телефон. Анна, подожди, не вешай трубку.

«Как всегда, не говорит мне правду, насколько она больна, – подумала Анна, – а успокаивает, что ни о чем беспокоиться не надо. Но это – третья операция в течение последних пяти лет».

Эвелин продиктовала номер телефона, Анна записала его:

– Когда я смогу позвонить?

– В пятницу утром. Если не разрешат поговорить, то хотя бы передадут твои слова.

– Бабушка, пожалуйста, слышишь, пожалуйста, постарайся не волноваться из-за мамы. У тебя и своих переживаний предостаточно.

– Как и у тебя, дитя мое, – в голосе старой леди послышалась какая-то безнадежная усталость.

Попрощавшись и повесив трубку, Анна еще долго продолжала сидеть у телефона, почти физически ощущая, как неожиданно свалившаяся на нее ответственность пригибает ее своей тяжестью к земле. Жизнь Анны в Америке была такой легкой и свободной: снятые квартиры, машины напрокат, совсем немного собственности, которая почти вся укладывалась в дорожный чемодан, да кредитные карточки. Прибавить сюда несколько любовных историй без каких-либо серьезных обязательств обеих сторон – вот ее прошлое. Критическое состояние матери заставляет ее изменить свою жизнь до неузнаваемости, и прежде всего – повзрослеть.

Когда Анна переступила порог палаты, две медсестры в белых халатах стояли у постели матери. Она увидела, что мать отключили от аппарата с кислородом и никаких трубок около рта не было. И хотя голову покрывала белая повязка, вид больной был теперь не такой пугающий. Конечно, она все равно выглядела очень хрупкой в окружении всех этих приборов.

Сестры занимались больной. Анна сидела у постели, пока они отсасывали жидкость изо рта и носа, закапывали какое-то лекарство в неподвижные глаза матери и заменяли сумку катетера. Но когда женщины принялись массировать руки и ноги больной, Анна решительно встала с места.

– Это я могу и сама, – предложила она. Медсестры показали, что нужно делать, и оставили Анну одну с матерью. Нежно поцеловав Кейт в бровь, дочь начала мягко массировать материнские руки и ноги. Кожа была мягкой, а мышечный тонус просто великолепным. Как долго еще может сохраниться подобное состояние, перед тем как медленно, но верно тело начнет разрушаться?

– Где, черт возьми, тебя носило, мама? – не выдержала Анна. – Что ты собиралась найти? – Она изучала безжизненное лицо Кейт, пытаясь обнаружить хоть малейшие признаки эмоций. – Мне все время казалось, что я понимаю тебя. Почему же ты не доверяла мне своих секретов?

Подойдя к магнитофону, Анна поставила кассету и поднесла динамик к самому уху больной. Светлая радостная музыка скрипичного концерта Вивальди буквально взорвала воздух и рассыпалась искрами.

– Я бы помогла тебе, мам. Ведь я журналист, расследование – моя работа. Да к тому же я твоя дочь. Кто этот таинственный человек, следы которого ты искала в России? Как он оказался в нацистском лагере? И как все это могло произойти с ним? Мы найдем его, мама. Когда ты поправишься, мы узнаем друг друга лучше и будем искать незнакомца вместе.

Анна взяла безжизненную руку матери и стала ее гладить.

– А сейчас я отправлюсь в магазин, чтобы заменить все поломанные вещи в квартире на новые. Страховой агент оказался очень милым человеком. Он дал мне для начала приличную сумму. И сегодня я уже видела очень неплохие диваны.

Музыка Вивальди продолжала звучать, а пальцы Анны нежно касались бровей Кейт.

– Филипп Уэстуорд пригласил меня на ужин. Надеюсь, ты не против? Я чувствую, что он заинтересовался мною. Это видно по выражению его глаз. Но и он мне интересен, мам. Он самый привлекательный мужчина из всех, кого я встречала в жизни. Мне хочется узнать о нем все. Не знаю, тот ли он, за кого выдает себя. Он ангел или дьявол, этот преуспевающий бизнесмен?

Анна не отрываясь смотрела в лицо матери, уверяя себя, что Кейт все слышит, находясь где-то очень глубоко, на самом дне темного, непроницаемого водоема.

Ей так хотелось верить, что в неподвижном теле по-прежнему заключена человеческая живая сущность, которая так любила ее, Анну, так заботилась о ней.

В отель «Граф ризот» она попыталась проникнуть незаметно, чтобы сначала побывать на рабочем месте матери, а затем увидеть Конни. Но это оказалось непросто: около десятка знакомых остановили Анну вопросами в холле, причем каждый хотел поговорить с ней, высказать самые теплые слова. Она была тронута до глубины души таким искренним выражением человеческого участия.

Около получаса она добиралась до нужного этажа, и здесь Анна встретила Элейн Броуди и Лука Милтона.

Оба сослуживца Кейт обняли Анну, и она увидела слезы на глазах Элейн.

– Пожалуйста, не плачьте.

– Но это ужасно, – не унималась Элейн. – Чтобы такое случилось здесь, в Вейле.

– Чем мы можем вам помочь? – быстро спросил Лук. – Скажите, Анна.

Они и раньше звонили по телефону и предлагали помощь, но Элейн и Лук вряд ли чем-нибудь могли ей помочь.

Дженнифер Прескотт, словно призрак, выплыла из кабинета, всем видом выражая молчаливое сочувствие. Если новое назначение на место Кейт ее и устраивало, то она изо всех сил старалась скрыть это. Было похоже, что Дженнифер удручена и даже ошеломлена происшедшим.

Еще с полчаса Анне пришлось поддерживать разговор с сослуживцами матери в поминально-похоронном тоне и лишь затем пройти в кабинет Конни Граф.

Конни была для Кейт последние одиннадцать лет не просто работодателем, но и проверенным, очень близким другом. В ее присутствии Анна чувствовала себя несколько напряженно, потому что Конни Граф напоминала ей Эвелин Годболд.

Окна просторного кабинета выходили на заснеженные горные склоны.

– Я чувствую себя такой беспомощной, – ответила Анна на вопросы Конни. – Доктора уверяют, что мама уже никогда не поднимется с постели. Но я не хочу верить в это. А помочь ничем не могу. Ничем!

– Тогда молись, – произнесла Конни в своей обычной суровой манере.

– Джоргенсен думает, что во всем виноват Кемпбелл.

– Возможно. Последнее время он никак не мог смириться с теми изменениями, которые произошли с Кейт. Впрочем, как и я. Но меня-то возмущало, что она начала пренебрегать работой, и весьма серьезно.

– Поэтому я пришла к вам. Хочу спросить, что вы знаете о той перемене, которая произошла с моей матерью.

– Могу поделиться тем, что знаю. Сначала – о том, что рассказала мне сама бедняга Кейт, а затем уже – мое личное мнение.

– Что же она вам рассказала?

Прежде чем начать, Конни попросила принести чашку кофе для Анны и стакан с каким-то настоем из трав для себя. Стакан стоял перед Конни, переливаясь янтарным блеском в лучах яркого солнца. Она подняла стакан в серебряном подстаканнике, но не отпила ни капли:

– Все началось с дневника.

– Какого дневника?

– Так ты о нем ничего не знаешь?

– Кажется, я вообще ничего не знаю о жизни собственной матери. Она ухитрилась все держать в тайне от меня. Просто взяла и вычеркнула дочь из своей жизни.

Конни Граф только понимающе улыбнулась в ответ.

– Что ж, теперь ты вполне можешь понять и мои чувства и чувства Кемпбелла – мы все оказались выброшены из жизни Кейт. Твоя мать родилась в деревенском доме на берегу озера Гарда, что на востоке от Милана, в Италии. Думаю, ты там бывала.

– Мать как-то возила меня туда несколько лет назад. Все превратилось в развалины, но очень живописное местечко.

– Я думаю, что дом разрушился, потому что она не имела ни малейшей привязанности к месту своего рождения. Слишком мрачные воспоминания остались в душе Кейт. Но природа там действительно великолепна. Озеро Гарда – известный курорт. Еще в прошлом году местный строитель уговорил твою мать продать ему развалины, чтобы восстановить их и пустить в дело. И пока велись подготовительные работы, один из рабочих нашел старую тетрадь, спрятанную под черепицей. Новый хозяин отослал ее Кейт. Это был дневник военного времени, он принадлежал женщине по имени Кандида Киприани.

Анна подняла голову от неожиданности:

– Но ведь это имя матери Кейт.

– Да. Кейт была уверена, что дневник велся в 1943–1945 годы. В последние годы жизни Кандиды.

– Уверена? – как эхо повторила Анна.

– Сама я его ни разу не видела. Это все, что я знаю. Кейт пришла в большое возбуждение, после того как прочитала его. Ты знаешь, она не относится к числу восторженных женщин, но в таком состоянии подъема я никогда не видела ее. Кейт все время повторяла, что это открытие позволило ей по-новому взглянуть на свое происхождение. С этого момента она начала меняться прямо на глазах. Всю жизнь Кейт старалась не вспоминать свою семью, свое прошлое, и вдруг ее как будто заворожили. И хотя подобное увлечение явно мешало работе, оно не выходило вначале за рамки обыкновенного хобби. Но вдруг Кейт совсем потеряла чувство реальности.