Вор весны - Кетрин Макдональд

Я ничего не говорила Папе или Имоджен, но, думаю, они знали. Я открыла стопку поздравительных писем на кухонном столе, но остановилась на полпути, потому что с абсолютной уверенностью знала, что открытки от моей матери так нет.

Я начала плакать, и не могла вынести слез перед папой, который сделал так много, чтобы этот день был таким замечательным, и который заслуживал гораздо большего, чем дочь, которой его было недостаточно. Это разозлило меня больше, чем когда-либо. Я злюсь на себя за то, что не была сильнее или благодарнее, и злюсь на свою мать за то, что она исчезла, не сказав ни слова, и заставила меня чувствовать себя так в первую очередь.

Думаю, в тот момент я впервые ее возненавидела.

Я вскочила со своего места, давясь слезами, чувствуя, что меня вот-вот вырвет от их силы. Я побежала в свою комнату, бросилась на кровать и зарылась головой в подушки, чтобы закричать.

Ко мне подошла тетя Имоджен, погладила меня по спине и волосам. Когда рыдания немного стихли, она сделала обычное: напомнила мне, что моя семья любит меня, что они всегда будут рядом, что у моей матери, должно быть, была веская причина и т. д. и т. п.

Затем, крепко положив руку мне на плечо, она сказала: " Мы — нечто большее, чем то, что люди с нами делают. Мы намного большее, чем то, что другие заставляют нас чувствовать.

Она вручила мне только что доставленный подарок — прекрасно иллюстрированный экземпляр «Питера Пэна», который вновь пробудил во мне опасную надежду.

Если подумать, то, вероятно, все это устроила тетя Имоджен. Не совсем ложь. Или добрый человек, если такой был.

— Сефи? — Аид касается моего плеча. — Все в порядке?

Я прислоняюсь к нему. Он него веет теплом, чем-то тихим и прочным в этом мире, который сейчас не имеет большого смысла.

— Прошлая ночь была ужасной, — говорю я ему. — Я думала, со мной все в порядке, но теперь я так не думаю. А должна быть, ведь я не ранена, и ты не ранен, и никто не умер, но я была так, так напугана, и я…

И я в ужасе. В ужасе от твоего брата и того, что начинаю к тебе чувствовать, я в ужасе от возвращения домой и необходимости быть Старой Сефи. Я скучаю по своему отцу и, думаю, ненавижу свою мать. И себя немного за то, что не была храбрее или сильнее.

Аид притягивает меня а свои объятия, когда я растворяюсь в шумных, гортанных рыданиях, из разряда тех, что обрушиваются на твою грудь, раздувая твои щеки и глаза. Тех рыданий, от которых чувствуешь, что вот-вот сломаешься.

Но по мне не пробегают трещины. Он удерживает меня, крепко прижимая к своей груди.

В конце концов, рыдания стихают. Он протягивает мне носовой платок, призывает себе новую рубашку взамен промокшей от соплей, в которую я превратила его старую, и ничего не говорит.

Я вытираю глаза, желая быть в коконе его объятий.

— А теперь скажи мне кое-что.

— Ты уже…

— Я знаю, что тебе снятся кошмары. Не знаю, о чем. И тебе не нужно мне ничего рассказывать. Но я хочу знать, что происходит между тобой, твоей матерью и братом. Кажется, он намекал… что хочет что-то у тебя отобрать.

Аид вздыхает, полу изнуренный, полу облегченный.

— Моя мать зачала Ареса сто пятьдесят лет назад. Он также сын предыдущего Аида. Она готовила его к этой роли. Не думаю, что она планировала иметь еще одного ребенка, особенно с ним, но он, по-видимому, «магнетически притягательным».

— Как жаль, что это не передается по наследству…

Он не смеется.

— Не думаю, что она родила бы меня, но поскольку дети фэйри так редки — незаконно прерывать их рождение или скрывать их после рождения.

— Да, для нее это отстой, но, очевидно, я очень рада, что ты здесь.

Над этим он тоже не смеется.

— Моя мать не совсем понимала, что со мной делать. Она очень любит планировать, и я не вписывался ни в один из ее планов. Мое детство было не особо счастливым.

— А что насчет… твоего отца?

— Я едва его знал. Как и многие из нашего вида, он не особо интересовался детьми и не знал, как с ними разговаривать. С возрастом стало немного лучше, но…

— Он умер.

— Да.

— Кто… что случилось?

— Точно не знаю. Об был ранен, о чем Эметрия каким-то узнала первой и перетащила меня на свою сторону. Было… много крови. Эметрия — хороший целитель. Я уверен… я думаю, возможно, она спасла бы его. Но вместо этого они переговорили, и она сказала, что не может позволить ему рисковать тем, что Зерон — бывший Арес — унаследует корону. Зерон уже был отмечен. И единственным способом быстро снять метку… было убить его. Поэтому они оба попросили меня сделать это.

— Ты его не убивал. Кто бы его ни ранил…

— Но я этого не знаю. Не знаю, мог ли он выжить, не знаю, кто отдал приказ нападать — возможно, Валериан. Мама. Арес. Может, даже Эметрия. Не понимаю, как она узнала об этом раньше остальных, почему решила забрать меня в первую очередь…

— Я говорила с ней прошлой ночью, — говорю я ему. — Она сказала мне, что сделала это, чтобы защитить тебя.