Опыт путешествий - Адриан Гилл

Река продолжает течь сквозь романтический пейзаж виноградников и фруктовых садов, абрикосы и сливы, пасторальные деревни, аккуратные фермы, богатые земли с большими беременными житницами. Она плывет сквозь зеленое знамя сердечности, земледелия, обильных урожаев и глубоко консервативного процветания. Здесь, на возвышении, стоит огромный монастырь Мельк — барочная ледяная глыба католицизма. Библиотека монастыря хранит серию исключительно жестоких и глубоко преданных германскому духу картин кисти Йорга Броя. Также здесь есть церковь, наполненная золотом так, что напоминает содержимое рта гигантского рэппера. Невольно задумаешься, сколько корзин слив и абрикосов, бутылок сладкого вина, коровьих туш и яблочных штруделей ушло у местных крестьян на строительство и поддержание этого шика. На алтаре видна надпись на латыни: «Без сражения нет славы» — громогласное выражение сильной церкви как корпоративного полицейского папы. В тот момент, когда наши рты открываются при виде столь сильной экстравагантности, Мельк дотягивается до нас и вытаскивает молитвы из наших глоток как аденоиды.

Ниже по реке стоит Дюрнштайн — замок, в котором трубадур Блондель пел свои песни, чтобы найти Ричарда Львиное Сердце, похищенного ради выкупа при возвращении из третьего крестового похода. Замок производит впечатление какой-то идеализированной романтической ерунды, поставленной здесь для ублажения акварелистов-любителей и проезжающих мимо австрийских старцев. Где-то в этих краях была найдена виллендорфская Венера, которая старше (ей около 30 000 лет) Венеры греческой более чем на 20 000 лет. Эта женщина — символ плодородия с огромными грудями и корзиной или бобом вместо головы — сделана из слоновой кости[174]. Самое древнее изображение человека — мать всего сущего, образ самосознания, первый образец символизма. Найти ее в южной Австрии было крайне маловероятно, однако это подтверждает, что и в самые древние времени люди уже жили где-то в этих краях.

По мере того как наш корабль приближается к Вене, я вглядываюсь в берег и удивляюсь, где же город. Венцы не имеют с рекой почти ничего общего — возможно, из-за того, что она ассоциируется с моряками, сквернословием, жестким и неблагодарным делом торговли и сексом. Город основан как гарнизон римской кавалерии. «Австрия» означает «восточная граница» — именно здесь она и проходила. Дух римлян жив и поныне. Это очень странное место, одинаково (а порой и одновременно) очаровательное и отталкивающее. Город выглядит так, будто построен для гигантских полубогов, которые в наши дни исчезли, а вместо них здесь поселились члены ордена чопорных кураторов. В городе все либо огромное и мистическое, либо нагое и жестокое, либо до приторности слащаво, будто сделано из марципана. Национальный музей искусств представляет собой бредовое и садомахозистское отображение борьбы с Реформацией[175]; огромные полотна изображают эротичные членовредительства и экстатическую агонию. Вена — самая дальняя точка распространения ислама. В 1683 году ненасытные турки были остановлены у ворот Вены. Их смогли остановить на последнем рубеже во многом благодаря вмешательству польского короля Яна Собеского, поручившего собственную страну заботам Девы Марии и выступившего на защиту всего христианского мира. Он руководил самой крупной кавалерийской атакой в истории. Бежавшие турки оставили венцам запасы кофе. Именно в Вене были изобретены капучино и круассаны, форма которых имитировала оттоманские полумесяцы. Турки бросили и свои музыкальные инструменты, подарив тем самым Западу достаточно сомнительное культурное преимущество в виде военных духовых оркестров. Вена наглядно увидела падение железного занавеса. Вплоть до 1989 года любые корабли, плывшие вниз по течению, рисковали нарваться на обстрел.

Земля в этих краях начинает меняться, становится более жесткой, бедной, разбитой и заброшенной. До следующей столицы ехать всего ничего. Лидерская роль пришла к Братиславе внезапно, будто кто-то позвонил ей в дверь рано утром и сказал: «Поздравляем, вас выбрали столицей нового независимого государства Словакия. Удачи!» Развод с Чешской Республикой был добросердечным, либеральным и даже дружеским. Когда я упомянул об этом паре местных жителей, те в ответ закатили глаза. «Не будьте так доверчивы. Они раскололи страну, потому что не могли договориться, кто получит все деньги, прежде принадлежавшие коммунистам, захватит предприятия, кому пойдут международные займы и инвестиции. Две страны — в два раза больше коррумпированных политиков, борющихся за свое место у кормушки».

Первое, что замечаешь в Братиславе, это до судорог отвратительное строение — мост, из которого торчит высокий треножник с НЛО на верхушке. Внутри НЛО ресторан и дискотека. Бывшие коммунистические страны почему-то очень любят дискотеки; это считается современным и модным, здесь играет прежде запрещенная импортная музыка и царит распущенность. Но вход преграждают привычные очереди, а внутри царят социалистический шик и дискомфорт. Говорят, что сверху отличный вид на город. Но дискотека была закрыта. Говорят, что в городе есть интересный еврейский музей. Оказалось, что и он закрыт. В крошечном центре города, выстроенном в стиле барокко, можно найти комнату, в которой Наполеон подписал мирный договор после битвы при Аустерлице. Комната на реставрации. В центре города проводился фестиваль музыки хэви-метал, и им наслаждалось никак не меньше полудюжины лиц. Одним из зрителей был лысый человек в камуфляже, на голове которого сидела живая шиншилла. Я не знаю, кто из знаменитостей родился в Словакии, однако в пересчете на душу населения страна производит больше автомобилей, чем любое другое государство мира.

Я нахожу свободное местечко в водном трамвае, забитом компанейским народом, жарко дышащим потом, чесночным соусом, луком и сливовицей. Хрюкая и кряхтя, трамвай спускается вниз по реке в направлении столицы Венгрии — Королевы Дуная. Будапешт — что-то совсем иное, город из другого мира. Долгое время он был младшим партнером царственной Вены, однако благодаря национальной гордости и природной яркости жители смогли выстроить достаточно буйный и поражающий воображение город. Здание парламента выстроено по мотивам Вестминстера и накачано архитектурным ботоксом, к которому добавился огромный купол. Оно было построено до того, как Венгрия стала независимой страной. Будапешт представляет собой калейдоскоп других мест — где-то он похож на Лондон, где-то на Париж, Берлин или Милан. Барокко перемешивается с фантастическими зданиями в стиле сецес-сион[176]. Здесь можно увидеть замки, соборы, лучшие в мире мосты через реку и попасть в настоящую Вальгаллу музыки. После обеда я побывал на прощальном концерте Альфреда Бренделя[177] в концертном зале имени Листа.

Гуляя по городу, я внезапно понимаю, чего ему не хватает, что остается нормированным в наши времена — это смех и чувство юмора. Место это достаточно забавное. Тут много едят и пьют, разговаривают, спорят, хвастаются и размахивают руками. Это город разума и галерей, центр фотографии и журналистики. В большинстве своем этот энтузиазм — результат множества бедствий. Венгрии не повезло в войне, мирное время оказалось ничуть не лучше, национальное возрождение было прервано и за его попытку настигло жестокое возмездие. Венгры посвятили царившему в стране террору целый музей. Это один из лучших музеев, посвященных идеям, которые мне довелось видеть. Однако нам приходится оторваться от паприки и цыганских скрипок и продолжить свой путь вниз по течению. Во второй половине дня я остановился на юге Венгрии и прокатился на велосипеде вдоль берега реки, по маковым, ржаным и пшеничным полям. Я проезжал мимо пугал, виноградных лоз и бобовых полей, а на горизонте виднелись башни далекого собора. Моим компаньоном в этом путешествии была река, и это было прекрасно.

Настоящим шоком для меня стал Вуковар. Хорватский городок среднего размера, окруженный с трех сторон Сербией, подвергся осаде в годы балканской войны. Выгоревшие дома и магазины пышно заросли сиренью и шиповником. Разбитый город закрылся в своей раковине, как моллюск, и время в нем остановилось. Прошло двадцать лет — жизнь целого поколения — с тех пор, как сербские ополченцы опустошили госпиталь, вывезли раненых и больных на расположенную неподалеку ферму и зверски всех убили. Подвал госпиталя превратился в естественный памятник отчаянию. В городе сохранилась водонапорная башня, устоявшая даже после взрыва, и ее до сих пор видно с территории Сербии. Город тих и угрюм. В лесах можно множество могил. Река неспособна смыть эту память.

В ста километрах ниже по течению — Белград, столица Сербии. Город вырос в месте слияния Дуная и Савы. Я стою на зубцах городского замка, рассматривая еще одну панораму, а мой гид — впечатлительный преподаватель, рассказывающий истории только с одной, своекорыстной позиции, — с гордостью говорит, что Белград был единственным городом в Западной Европе, который действительно нещадно бомбили. В течение XX века это происходило пять раз: дважды во время Первой мировой войны (которую, кстати, они же и начали) — Австрия при содействии Германии; дважды во время Второй мировой войны — сначала немцы, затем союзники; а потом НАТО. Несмотря на количество принятых на себя ударов, Белград остался красивым городом, с огромными соборами, обязательными оперными театрами, парками и бульварами. Но основные его черты — безбрежная жалость по отношению к себе и чувство жуткой несправедливости. Сербия всегда хотела стать одной из ведущих стран Европы, однако при этом считала, что ее постоянно преследует зависть и недоброжелательность противников — оттоманов, австрийцев, германцев, русских, а также коварство союзников — французов, итальянцев, а потом и НАТО. Сюда же стоит добавить неблагодарность всех остальных балканских стран. Иными словами, в Европе вряд ли найдется страна, не боровшаяся с тщеславием Сербии. Я не хочу влезать в споры, поэтому меняю тему и говорю о том, насколько прекрасны сербские женщины. А они в самом деле красивы — неулыбчивые и вселяющие ужас блондинки в плотно облегающей одежде. Пища здесь на удивление хороша, а жители — космополитичны, дружелюбны, веселы и кокетливы, но лишь до тех пор, пока речь не коснется Косово. Мне особенно понравилась могила маршала Тито, рядом с которой выставлена его коллекция жезлов и охотничьих ружей. И, разумеется, зоопарк, в котором живут только белые животные.