Наваждение - Вениамин Ефимович Кисилевский

держится. Немного, правда, скучноват, любитель детективов, зато «Жигуленок» у него работает как хронометр, а домик на «шести сотках» построил, всё своими руками, от первого до последнего гвоздя, — залюбуешься. Чего еще желать нормальной умной женщине? Жили душа в душу, подрастала дочь, в отца старательная, рассудительная, — ни облачка над головой. А что подтрунивал супруг над неистребимой Маргаритиной страстью к поэзии, цветочкам-лепесточкам, что просыпалась иногда среди ночи, охваченная смутным томлением, так пусть, как любила говаривать моя мама, больше горя не будет.

И появился я. Не в том дело, хуже или лучше, — другой. Какой нужен был Маргарите. Возможно, не вообще нужен — в то совпавшее время. Конечно, поначалу наверняка идеализировала меня, страдала от необходимости вести двойную, неведомую раньше жизнь, но привязалась накрепко, существовала от встречи до встречи. Не могла уже без меня — без наших разговоров, без наших тайн, без наших поцелуев.

Еще одна любопытная деталь — я никогда не был половым гигантом и несомненно уступал в возможностях ее законному супругу, более молодому, сильному, без моих утомительных комплексов. Мы старались в беседах с Маргаритой не затрагивать такую щекотливую тему, но однажды она проговорилась — не в укор мне, мимоходом. И даже с неодобрением к мужу. Ох уж эти извечные проблемы физиологии, противостояние коры и подкорки…

Она жила с двумя мужчинами, изменить что-либо было нельзя. Вернее, можно было изменить, Маргарита мечтала об этом — конечно же ее смущала и тяготила необходимость каждодневно лгать, выкручиваться, все время что-нибудь придумывать, сбегая из дому. Но это я не хотел жениться, ее не в чем упрекнуть. Мысль, что Маргарита засыпает в объятиях другого мужчины, не доставляла мне радости, порой просто бесила, но приходилось мириться — я сам выбрал такую судьбу. И речь сейчас о другом — Маргарита бегала ко мне не оттого, что не хватало ей мужской ласки, не в поисках приключений. Это, на мой взгляд, самый весомый комплимент мужчине…

Да, поначалу она идеализировала меня, при ближайшем рассмотрении я оказался, опять же, увы, менее совершенным. «Великий хирург» в непорочно белом халате и с печатью мудрости во лбу, вершитель судеб и небожитель, частенько впадал в хандру, придирался к мелочам, мучился головными болями, обожал круто посоленный репчатый лук в подсолнечном масле, носил «дедовские» просторные трусы. Но и эти, и многие другие мои слабости не разочаровывали Маргариту, разве что делали более снисходительной, придавали иногда ее чувству слегка покровительственный, материнский оттенок. Может быть, именно это и есть любовь женщины к мужчине? А если нет — что тогда любовь?

Вечера оставляли мне слишком много свободного времени для размышлений о собственной жизни. Мне шел пятый десяток, еще не время подводить итоги, но можно уже было потихоньку начинать собирать камни. После сорока мужчина, замечает он это или нет, меняется. Есть вещи очевидные, не заметить которые невозможно. То родинка невесть откуда возьмется, то нарост какой-нибудь вырастет на коже, то волосок вдруг пробьется там, где вовсе ему быть не положено. Страшней не замечаемое — коварно подкрадывавшаяся вялость, леность ума и тела. Когда телефон предпочтительней встреч с друзьями, когда поваляться на диване с газеткой, в тишине, чтобы никто не приставал, не трогал, — наслаждение. Никому пока это не ведомо, даже сам еще не осознаешь, но тот самый колокольчик уже звякнул.

Женское увядание протекает иначе. И до поры до времени — для посторонних глаз менее заметно. Женщины обладают могучим защитным оружием — косметикой. Умело пользуясь ею, грамотно одеваясь, они способны долго сохранять моложавость. Та же Маргарита, приближаясь к роковому сороковнику, дала бы фору многим тридцатилетним. Но все это при условии, что жизнь неплохо задалась, была спокойна и благополучна — беспощадней даже болезни женщин старят горечи. Вот только разнежиться, разлениться, как нам, мужикам, женщинам редко удается — неисчислимые супружеские и материнские хлопоты, каторжный, изматывающий домашний труд с утра до ночи, вечная озабоченность, как сохранить, накормить, ублажить семью. А это хорошего здоровья требует. Женщины выносливей мужчин, живут дольше, но если поставить рядом подавляющее большинство одногодков разного пола — в тридцать, в сорок, в пятьдесят, в шестьдесят, — сравнение будет явно не в пользу женщин.

Прописные истины, и я не стал бы их повторять, если бы не смыкались они вплотную с другой ипостасью — неистребимой человеческой потребностью любить и быть любимым, в любом возрасте. Сорок пять, баба ягодка опять — это лишь для рифмы. Не ягодка она ни в сорок пять, ни даже в двадцать пять — просто по каким-то странным, причудливым законам природы раскрывается вдруг навстречу ожиданию новой любви. Весь прошлый чувственный опыт кажется отцветшим, увядшим, и не так уж необходима сама новая любовь, как волнует, томит ее ожидание. Девяносто из ста несвихнутых замужних женщин все равно не рискнут броситься очертя голову в этот опасный водоворот, но без такого ожидания жизнь порой становится бесцельной и пресной. А главное — прожитой.

Маргарита, как и я, подоспела в нужное, совпавшее время. Лариса исчезла, оставив меня одного в затаившейся, онемевшей и оглохшей квартире. Бытовые проблемы мало тяготили, наоборот, позволяли худо-бедно заполнить длиннющие зимние вечера — не всё же читать и в телевизор пялиться. Для меня и раньше не было проблемой выстирать и погладить не только рубашки, но и постельное белье. Я неплохо готовлю, хотя редко баловал себя конструктивными блюдами, — я неприхотлив и вполне довольствуюсь бутербродами, яичницей, консервами, лишь бы кофе в доме не переводился. Но тосковал. Особенно в первые дни одиночества. Тосковал по женщине. Не в постели — в доме. После дочкиного ухода места себе не находил, изводился… Маргарита пришла в воскресенье, утром. Когда прозвенел звонок, я в ванной стирал рубашки. Думал, кто-нибудь из соседей — мне, как любому доктору, частенько от них доставалось, если заболевали, — направился к двери, вытирая на ходу полотенцем мыльную пену с рук. Открыл — и всполошился, увидев Маргариту. Неделю назад она выписалась домой, в полном, что называется, здравии, ее неожиданное появление могло быть связано с каким-либо нежелательным осложнением. Незваная гостья была в шубе, но без шапки и в тапочках — долго ли из подъезда в подъезд перебежать. Длинный фланелевый халат выглядывал из-под нижнего края шубы. К меховой груди она прижимала трехлитровый баллон с чем-то коричневатым, похоже, растительным маслом.

Но все это я разглядел мельком, прежде всего обратил внимание на ее глаза, страдальческие, неспокойные — почему и заподозрил неладное…

Расставались мы нехорошо. Маргарита зашла ко мне в ординаторскую — улучила момент, когда никого