От сессии до сессии - Николай Иванович Хрипков
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Паренек с застенчивой улыбкой. Таким она его запомнила навсегда. Молодым, светлоглазым. Успели поцеловаться с ним два раза. Он даже стеснялся обнять ее, прижать к себе. Анечка выпила с разведчиками неразбавленного спирта. Всё внутри горело.
Ей хотелось реветь. По-бабьи. Но она удерживала себя. Отворачивалась и вытирала мокрые глаза. Она знала, что плакать нельзя. Она же не баба какая-нибудь, а разведчик. Один из разведчиков протянул ей папиросу. И Анечка поняла, что это как раз то, что ей нужно. Да, это был «Беломорканал». Тот самый, ленинградский. Доступный далеко не всем на фронте. Курили в основном махорку. А у разведки были папиросы и немецкие сигареты.
Не всегда она была такой грузной. И не всегда у нее была солдатская походка. Но теперь не было человека, которому она хотела бы нравиться, выглядеть в его глазах женственной. На фронте мужчины всегда чувствуют, к кому можно подкатить, а кому нет. А то самое малое, что схлопочешь по морде. Но бывали случаи и тяжелее.
К Анечке не подкатывали. Видели, что ей, кроме Саши, никого не нужно. Даже когда его не стало.
Симпатичная девушка. Хрупкая. В университете к ней пытались, как говорится, подбить клинья. Чего ж, думали мужики, добру пропадать. Были и безусые юноши и те, кто вернулся с войны. Перехватив ее взгляд, тут же прекращали всякое ухаживание. Взгляд у нее был спокойный и твердый, никакого волнения. Никакого смущения. Когда она так смотрела на очередного ухажера, то он чувствовал, что ему на шею набросили удавку и душат. После этого никакого желания подкатить к ней уже не оставалось.
Она, конечно, не вышла замуж. А вот дети у нее были. Много детей. На огромной территории. Ради них она теперь жила. И относилась к ним по-матерински.
Анна Степановна стала делать то, что как-то не соответствовала линии партии и государства в отношении малых народов Севера. Хотя вступила в партию еще на фронте. Линия была такая: идем к единой советской общности — советскому народу, где национальные различия постепенно стираются. Малые народы надо поднимать, оцивилизовывать, окультуривать, чтобы все у них было как у русских и у других народов Союза: школы, больницы, благоустроенные квартиры в городах и поселках, свои механизаторы, учителя, врачи, работники культуры. Выдирать их из этой дикости.
Анна Степановна стала говорить и писать, и публиковать свое мнение о том, что попытки цивилизовать малые народности разрушают традиционный уклад их жизни. И в конечном счете это приведет к их исчезновению, растворению среди больших народов. Их не будет, они исчезнут. То, что для русского бутылка водки — всего лишь бутылка водки, для эвенка, кета, селькупа — это уже алкоголизм, уничтожение личности. И ранняя могила. Ну, иначе они устроены, их организм, нет у них в желудке, крови продуктов брожения, которые мы получаем с раннего детства вместе с хлебом, овощами и фруктами. У них нет ни малейшего иммунитета против спиртного.
Большую часть года дети оторваны от своих родителей, они живут в школах-интернатах, где постепенно начинают забывать родной язык, презирать своих родителей, их занятие. Они уверены, что поднялись на более высокий уровень. Хотят стать такими же, как и русские. Через год — два многие ребятишки начинают носить очки, чаще болеют, поскольку организм их ослаблен. Они дети оленеводов, охотников, которые за сотни метров увидят птаху или мелкого зверька и метко попадут в него. Дети уже ничего этого не увидят. Они стыдятся своих родителей. И чем меньше народ, тем он быстрее вымирает, ассимилируется, растворяется среди других более крупных народов. Мы даже не знаем, сколько народов уже исчезло с карты Сибири. Молодые уже не будут говорить на языке своих родителей, петь песни, которые пели их предки.
Позиция Анны Степановны вызвала недоумение, непонимание. Ее вызывали, прорабатывали, указывали на то, что ее взгляды расходятся с официальными. Получила партийный выговор. Но Анна Степановна с солдатской прямотой продолжала гнуть свою линию. И с годами упорство ее только нарастало. Предложили причислить ее к диссидентам, тем более, что в зарубежных странах она общается с разной публикой, среди которой, вероятно, есть и антисоветчики. Предложение не встретило понимания.
— А вы знаете, сколько у нее боевых наград? — спросил первый секретарь райкома парт ии. — И такого человека вы называете диссидентом?
На этом и заткнулись. Тем более, что Анна Степановна в карман за словом не лезла. Чудачка! Может быть, немного и того! Вот и живет одна и в брюках ходит. Курит папиросы, как сапожник. Даже на лекциях. На замечания реагирует негативно. Оправдывается тем, что курит в форточку и вреда здоровью никому не наносит. Любого может послать подальше по-простому, по-солдатски. Даже на официальных собраниях могла разразиться площадной бранью.
Махнули рукой. Смирились. Тем более, что ученый с мировым именем. Ученый мир ее хорошо знает, на разных конференциях бывает и на иностранных языках говорит. Делает одна за целый институт. Из тайги и тундры не вылезает. Говорят, даже на медведя ходила с рогатиной. Глядя на нее, поверишь в это.
Первокурснику сдавали свою первую сессию. Анна Степановна в это время мчалась на оленьей упряжке в стойбище к знакомому эвенку, который был для нее и братом и сыном. В стойбище уже знали, что она едет и готовились к встрече. Они в ней видели родственную душу. Анна Степановна знала каждого ребенка по имени, знала, как каждому угодить, сделать приятное. Подарков был целый мешок.
Мороз за сорок. Но это для нас мороз, когда каждый выход на улицу воспринимаешь как подвиг. Для человека тайги и тундры — это обычное явление. Он даже удивится, когда ему скажут, что это мороз. Да и понятия мороза для него не существует.
В лицо бил ветер. На бровях Анны Степановны висела снежная гирлянда. От упряжки шел пар. Оленям на бегу было даже жарко. И они время от времени хватали снег.
Анне Степановне было хорошо. Ей хотелось смеяться и бить в ладоши, как озорной девчонке. Не то, что в душных помещениях городка, где все официально и чинно. Скоро она будет сидеть в чуме на почетном месте. Пить чай. Слушать бесконечные рассказы о том, что произошло после ее последнего приезда. Время от времени Анна Степановна будет вытряхивать очередную папироску из пачки. Не торопясь, разминать ее, сжимать крест на крест конец мундштука. Никто ее, женщину, не осудит за курение. В стойбище
