Цветы для Чирика - Геннадий Прашкевич

Дикий сон.

Жуткий.

Валентин просыпался в холодном поту.

Казарма, смертельно надоевшая за год, казалась ему дворцом.

За стеной угрюмо тянули одну ноту обезьяны-ревуны, напоминая приближение сразу нескольких полицейских машин. Но мерзкий угрюмый рев обезьян казался Валентину фанфарами. Он напоминал ему, что что Николая Петровича нет, совсем нет, что он не в России, очень далеко от России, да и сама Россия сейчас, наверное, сильно изменилась, и ему хотелось попасть в Россию.

Именно сейчас.

Увидеть деревянный дом в Лодыгино, увидеть соседей. Ни от кого не прячась повозиться с ребятишками, покопаться в огороде. Вдохнуть запах поздней сухой осени, дыма, ползущего над полями, над тихой рекой с отраженными в ней березами… Но сама мысль, что для этого, как в постоянном жутко повторяющемся сне, придется подниматься на борт «Каравеллы», летящей рейсом Париж-Москва, пугала Валентина до дрожи.

Жуткий сон.

Сон, порожденный тем, через что ему в свое время пришлось пройти. Сон, порожденный тем, через что в свое время пришлось пройти его друзьям, в том числе и Джону Куделькину-старшему.

А Куделькин-младший в это время никак не мог попасть ключом в замочную скважину.

Наконец, попал.

Дверь распахнулась.

Пахнуло из темноты духотой закрытого помещения. В конце длинного коридора тускло блеснуло зеркало.

Плотно прикрыв за собой дверь, Куделькин включил свет.

Да, покачал он головой. Крутой дед Рогожин за свою долгую, честно прожитую жизнь заработал только однокомнатную квартиру. На большую ровеснику Октября, видимо, лет не хватило. Дать ему еще восемьдесят, ухмыльнулся Куделькин-младший, заработал бы, возможно, трехкомнатную. Да и с этой деду повезло. Дед получил ее перед самой перестройкой.

Так сказать, ускорение.

Годом позже крутой дед ничего бы уже не получил.

Все эти крутые деды, подумал Куделькин, мастера только стучать кулаками по столу.

Он прошел в комнату и осторожно поставил черный потертый «дипломат» возле ножек стола, как об этом просил Лыгин.

И осмотрелся.

Выцветший ковер на стене.

На секретере и на полке несколько толстых книг.

Похоже, крутой дед читает только толстые книги. Видно, в них больше мудрости. Старый сервант с посудой. Продавленный диван, застланный вытертым пледом в клетку. Два продавленных кресла. Стулья. Картинки и фотографии на стенах. В коридоре старое трюмо с тусклым зеркалом.

Обыкновенная, удручающе обыкновенная обстановка.

Лет пять назад, вспомнил Куделькин-младший, крутой дед Рогожин подрабатывал в какой-то клинике. Кажется, на Серебренниковской. Самым обыкновенным работягой на подхвате. Свезти в морг мертвеца. Что-то поднести. Посторожить. Нашлась какая-то добрая душа, пристроила к делу деда.

Поморщившись, Куделькин-младший вспомнил одну из бесчисленных, рассказанных Рогожиным историй.

Однажды в клинике в поварском цеху травили тараканов.

Понятно, рабочие обрадовались, что начальство ушло, что никого нет, и устроили в отравленном цеху пьянку.

Сами себе хозяева!

Когда крутой дед Рогожин пришел утром на службу, он увидел страшную картину. На полу кучи дохлых тараканов, и там же, на полу, в тех же самых тараканьих позах валялись рабочие. Передохли, испугался крутой дед. Но опытная сестра-хозяйка быстро растолкала спящих. Это была очень опытная сестра-хозяйка. Вот ведь как водочка взяла, довольно озирались рабочие, поднимаясь и дружелюбно поглядывая на сестру-хозяйку. С дихлофосом, оно лучше усваивается.

Крутой дед плюнул и отправился на рабочее место.

В тот день все как-то шло наперекосяк. В коридоре клиники дед Рогожин сразу наткнулся на горбатую старуху с дочерью.

Увидев деда, горбатая старуха хрипло спросила:

«Милок, как тут попасть в реанимацию?»

«Да рано тебе, бабка, в реанимацию», – неудачно пошутил дед.

«Старик там у нас…».

Дед все понял.

Еще прошлым вечером он слышал, что в реанимации скончался какой-то старик.

Странное чувство охватило крутого деда Рогожина, рассказывал он позже Куделькину. Вот он, дед Рогожин, уверенно знает, что старика уже нет, а горбатая старуха и ее дочь наоборот так же уверенно знают, что их старик жив, что он где-то здесь неподалеку, правда, в какой-то реанимации. Они даже передачку своему старику принесли.

Ни крутой дед Рогожин еще не видел мертвого старика, ни старуха с дочкой его, понятно, не видели, но у каждого об этом несчастном старике было какое-то свое особенное уверенное знание.

Впрочем, старик в реанимации оказался всех хитрей.

Старик скончался, никого не дождавшись. Ни родственников. Ни рабочих из морга.

К черту! – пьяно выругался Куделькин.

И вдруг явственно увидел перед собой лицо Зимина.

По мертвому бледному лицу полковника Зимина деловито, даже как-то хозяйственно бежал муравей.

К черту! Пора кончать с сентиментами! Сколько ни вытравляешь их из себя, они всегда вылазят. «Же сюи рюс…». Вот тебе и «же сюи»… Говорят, отравленный ядом таракан заново оживает, если попадет в воду.

А жизнь, она как вода.

Для людей, отравленных воспоминаниями.

Гуманисты сраные! Все поколение отца и поколение бывшего чемпиона Кудимы, сплюнул Куделькин, – поколение сплошных неудачников. Чем скорее мы от всех них избавимся, тем лучше. Стряхнуть всех к такой-то матери! «Же сюи рюс…». Иностранное гражданство бывшего знаменитого чемпиона почему-то сильно задевало Куделькина. Всем им действительно надо резать языки, когда они трусливо бегут из России. Чтобы не распространяли всякое дерьмо. Чтобы не трепались. Чтоб не подставляли Родину. Всем резать поганые языки.

И крутой дед Рогожин ничуть не лучше.

Наверное, гордо ходил по клинике в драном синем халате, кто ему даст другой? И гордо обедал где-нибудь в грузовом лифте для транспортировки покойников… Конечно… Где еще ему разместиться такому крутому деду с его нищими бутербродами?

Когда крутой дед Рогожин собирается выпить, вспомнил Куделькин, он непременно приходит именно к нему, к Куделькину, и спрашивает, что ему лучше купить в магазине, а то ведь он, видите ли, совсем не разбирается в нынешнем питье. Посоветуешь деду, а он все равно купит свою бутылку на углу за семь тысяч. Потом отравится до блевотины и сильно удивляется, чем же это нынче таким торгуют? А удивляться, в принципе, надо совсем другому. Например, как так? Как это он, Рогожин, выжил в очередной раз?

Куделькин приподнял «дипломат» и подержал его на весу. Не пустой.

Уходя, прежде, чем выключить свет, оглянулся. На секретере крутого деда Рогожина среди толстых книг лежала одна совсем уж совсем толстая книга в черном переплете. Но на нее Куделькин-младший не обратил внимания.

Глава XI

Подарок для Джона

– Вы что поднялись так рано? – удивился Куделькин.

Сам он выглядел он, как ни странно, свежо. Кажется, наконец, выспался. И удивился Куделькин по-настоящему, не из вежливости.

– Уезжаю, – грубовато ответил Валентин. Сон ему действительно приснился. Жуткий и страшный, как всегда. Поэтому и выглядел Валентин хмуро. – Давай сюда подарок для Джона. Считай, я уже исчез.

– Да ну? – растерялся Куделькин. – К чему такая спешка?

– Полечу дневным.

– Но утро еще! Даже на дневной рано.

– Не уговаривай. Загостился, – так же грубовато, стараясь тоном замять возникшую неловкость, ответил Валентин. – Если честно, мне тут у вас не очень понравилось. Наверное, не мой город. Ты, Юра, тут не при чем. Не бери в голову. Просто мне у вас не понравилось.

– Так вы ж почти ничего видели! – возмутился Куделькин. – Ну, видели мутантов с балкона, ну, реку, да еще это дурацкое кафе с Лёлькой Кирш и с господином жуликом Фельтоном.

– Зато кафе видел дважды.

– Тоже мне, удача! У нас есть на что посмотреть.

– Я пирамиды видел. И еще кое-что. А если ты о музеях, то у меня на музеи идиосинкразия.

– Ну, как скажете.

Они замолчали.

Ни Валентин, ни Куделькин не собирались скрывать, что вчерашние пьяные разговоры в кафе, а особенно их продолжение дома под ночной коньяк их не сблизили, более того, оставили у обоих несколько тягостное воспоминание. Но опять же, ни Валентин, ни Куделькин, никто не собирался это обсуждать или приносить извинения.

Зачем?

Как в купе скорого поезда.

Встретились часов на двадцать два случайных попутчика, досыта наговорились, намахались руками, может даже почти поссорились. Но вот станция. И одному из попутчиков пора выходить. Какой смысл извиняться или продолжать споры? Все равно станция. Все равно выходить.

Думая так, но качая укоризненно головой, Куделькин быстро и ловко соорудил завтрак.

– По коньячку, дядя Валя? – предложил он. – Нет?.. Ну, а я приму грамм пятьдесят… Пейте кофе… Кофе ничему не мешает… Я вкусно варю кофе, у меня особый рецепт, к тому же, зерна покупаю качественные… И еще, значит, так… – усмехнулся он. – Уговаривать, конечно, не буду, а совет дам… Сразу вам ехать в аэропорт не стоит. Что вам делать в аэропорту? Пиво жрать? Так это гораздо приятнее делать в городе. Тем более, что нормальное местечко у нас вполне можно отыскать. Без особых изысков, но нормальное. Нынче у нас все есть. В том числе и нормальные местечки. Побродите по Красному, загляните в какой-нибудь ресторанчик, посидите в кафе… Куда торопиться?.. Может, город вам и правда не понравился, но на свете он один такой… Других таких нет… Уехать всегда успеете… Какой смысл сидеть в аэропорту?..