Цветы для Чирика - Геннадий Прашкевич

Тоня растерянно покивала:

«Но Николай Петрович…».

«Да плюнь ты на своего Николая Петровича! – рассердился Валентин. – Научит он тебя! К черту твоего Николая Петровича!»

Тоня ошеломленно замолчала.

«Это Николай Петрович подсовывает тебе такие объяснения?»

«Почему подсовывает?» – обиделась Тоня.

«Да потому, что самой надо думать».

«Кудима!»

А чем кончилось?..

Прав оказался Николай Петрович.

Нельзя влюбляться в служебную шлюху. Получается не по делу. Вот он, Кудимов, и вылетел из спорта. Больше того, вылетел из страны. Больше того, сама страна в трубу вылетела.

А Тоня…

А Тоня вылетела из жизни.

Тоня лежит на Митинском кладбище.

Все кончилось. Ничего не осталось. Ни друзей в стране. Ни самой страны.

Вообще ничего не осталось, подумал Валентин без горечи, равнодушно. Остался крутой дед Рогожин, доживающий жизнь. Остался бомж с баксами. Остался пацан Губанов, любящий рисовать свастики на стенах. Вот и все. Ну, правда, остался еще Куделькин-младший… «Всех шлюх нам оставили…». А куда их было девать?

Впрочем, отца Куделькин-младший любит, подумал Валентин и у него потеплело на сердце. Черт знает, чем он там занимается, этот Куделькин-младший, но отца он любит… Просто путаница у него в голове страшенная… Как когда-то у Тони… Все в нем перекорежено… Это уж постарались всякие николаи петровичи… Не без этого… Но отца Юрка любит… Конечно, издевается над отцом, подпускает всякие шпильки, но любит, любит, подумал Валентин, мимолетно глянув на брошенный на заднее сиденье черный потрепанный «дипломат». Вот еще одно доказательство. Ругает отца, но шлет Джону подарочки.

Все образуется.

Так Валентин подумал и вдруг вспомнил капрала Тардье.

«Если ты никогда не жил в Кайенне, – грубо выругался капрал, когда они впервые высаживались в аэропорту Рошамбо из военного транспортного самолета, – значит, ты вообще еще не жил. А если ты жил в Кайенне, значит, ты жил хреново. Все, как всегда. Ты понял?»

«Оставь, капрал. Вид у тебя цветущий».

«Это потому, что я еще не живу в Кайенне».

Капрал грубо выругался:

«Помнишь рыжего сейлсмена из Чикаго?»

«Райзахер?»

«Вот именно. Меняла. Именно за фамилию рыжего прозвали Менялой».

«Помню».

«Завтра мы его увидим».

«Завтра? Какого черта? Все знают, что Меняла дерьмо. Самое настоящее дерьмо. Есть ребята, которые сильно хотели бы с ним посчитаться. Мерде! – грубо выругался Валентин. И еще грубее добавил: – Салоп! Вот кто он, этот Меняла! Я считал, его давно отчислили из легиона. Не думаю, что ему сильно будет приятно увидеть некоторых наших ребят…».

«Наверное, – кивнул капрал. – Очень даже наверное, что ему сейчас сильно не по себе. Но он здесь».

«Как он оказался в Кайенне?»

«Так же, как мы. По приказу, – выругался и капрал. – Бывший сейлсмен Райзахер, он же рыжий Меняла, уже как год несет службу охраны ракетно-космического центра „Куру“ и воюет с лесными неграми. Говорят, у него и здесь хватает конфликтов. Но как бы то ни было, завтра мы увидим Менялу. Более того, работать мы будем вместе».

Капрал подумал и засмеялся:

«Хорошо Меняле не будет. Кому-кому, а Меняле не будет хорошо. Ты правильно сказал, кое-кто хотел бы посчитаться с Менялой».

Везде одно и то же, подумал Валентин равнодушно. Вчера я с таким жаром говорил о легионе, что Куделькин-младший вполне мог понять меня неверно. До него мог не дойти истинный тон. Он вполне мог решить, что мутное болото легиона это чуть ли не рай. Но как может быть раем мутное болото. Тем более, что оно доверху напичкано такими типами, как Меняла? Именно такие типы, как Меняла, лучше всего приспособились к мерзким испарениям такого мутного и грязного болота, как легион».

К черту!

Приехав в аэропорт, Валентин уточнил время регистрации.

Пять часов, оставшихся до регистрации, нисколько его не испугали.

Лучше жрать пиво в аэропорту, усмехнулся он про себя, чем коньяк у компьютерщика Куделькина-младшего… Кто может заранее предсказать, что там уже через час может приключиться с неким продавцом компьютеров Куделькиным-младшим?..

Впрочем, он ни в чем не винил Куделькина.

Парень занимается тем, чем занимается, сказал он себе. Парень сделал выбор. Конечно, Джон мог бы подумать о парне раньше, но… Что мог сделать Джон? Парни нынче, впрочем, как и всегда, сами выбирают себе учителей. Джон тут не при чем. Эти его постоянные разъезды, сборы… Кто выдержит?.. Не всякая жена выдержит… Отсюда и развод… Какое-то время парень жил вообще сам по себе при грубой, приторговывающей и попивающей мамаше… Если сейчас Куделькина-младшего занимает не столько служба в его так называемой компьютерной фирме, а какие-то непонятные ему, Валентину, дела, то и черт с ним… Не маленький… И пусть в своих делах разбирается он сам, не я…

Купив пару местных газеты, Валентин поднялся в зал ожидания и полчаса провел в неудобном кресле. Кто-то придумал кресла в зале ожидания высокими и сильно наклоненными назад. Не сильно засидишься.

Валентин и не засиделся.

В газетах не было ничего, кроме всевозможных толков о предстоящем митинге. Одни предсказывали скорый и фантастический успех независимому кандидату, удивляясь наивности действующего губернатора, другие считали, что независимый делает ошибку, пытаясь поднять свои акции в борьбе с претендентами слишком уж популистскими методами. Все это мало интересовало Валентина. Бросив газеты, он отправился в ресторан. Обрадовался тому, что там почти пусто. Только в отдалении, у окна, выходящего на летное поле, обедали технари в форме, наверное, обслуживающие аэропорт.

И все.

Никого больше не было в ресторане.

Да и понятно, усмехнулся Валентин, заглянув в меню. Кто сюда пойдет? Пасутся в буфетах. Там тоже не так уж дешево, но ресторан, как ни странно, вообще многим не по карману.

Захаживают сюда пассажиры?

Кажется, захаживают, понял Валентин, увидев ввалившуюся в ресторан шумную компанию молодых хорошо одетых людей, мгновенно отвлекших на себя всех официанток.

«Для вас, козлов, подземный переход построили», – вспомнил он.

И опять усмехнулся. Куделькин-младший не прав. Он, Валентин, может, и отстал от жизни, но ему понятны все эти движения вокруг. Ему, например, вполне понятно торжество этих молодых хорошо одетых людей и их широченные, как разлив реки, улыбки. И ему вполне понятно, почему при таком самодовольстве и чрезмерном ощущении силы, прямо физически распространяющейся вокруг них, как какое-то особое излучение, эти хорошо одетые молодые люди все же предпочитают ни на секунду не выпускать из рук свои модные легкие «дипломаты».

Вспомнив о «дипломате» Куделькина-младшего, Валентин машинально поднял его с пола и поставил на свободный соседний стул. Мало ли что никого нет рядом! Чужие вещи полагается держать перед глазами. Чужая вещь должна пользоваться особым вниманием.

Заказав обед, Валентин сделал глоток принесенного официанткой очень холодного светлого пива. Пиво горчило на языке, пузырьки остро кололи язык, и Валентин удовлетворенно кивнул.

Только сейчас до него дошло, что он улетает.

Несколько дней, проведенных в Новосибирске, оказались вовсе не развлечением. Ничего бы не случилось, если бы он и не побывал здесь. Ничего, кроме пустоты в сердце.

Это, наверное, потому, равнодушно подумал Валентин, что мне сразу не понравился бескрайний серый город с громадным каменным, как цитадель, оперным театром, с таким же громадным небом над проспектами, с бесчисленными серыми невыразительными домами, с невероятным выбросом серых дымов из множества мощных труб, заполняющих темной мглой низкое сизо-серое небо над левобережьем, которое он только что проехал на машине…

Ладно.

Если бы не Джон Куделькин-старший, я бы никогда здесь не побывал. Даже не знал бы, что есть такой город. Так бы и торчал в Москве. Безвыездно. Бездарно. Особенно после того, как узнал о Тоне.

Судьба… Впрочем, какая судьба?.. Просто Тоня похоронена на Митинском кладбище…

Ну, жила красивая женщина. Работала на Родину и на Николая Петровича. От всей души работала. Всем телом. Говорливая. Может, наивная несколько. Зато боевая, какой и следовало быть комсомолке в те странные времена. А теперь есть могила на Митинском кладбище, в которую в нужное время упрятали говорливую и наивную комсомолку.

Разве это судьба? Нет, конечно.

Скорее всего, подумал Валентин равнодушно, я уже никогда не узнаю, чем конкретно занималась женщина, которая так мне нравилась. Да и нужно ли это мне? Вполне хватит общих деталей. В конце концов, Тоня сделала свой выбор. Не чемпион Кудима, а Родина.

Именно так. Родина.

Николай Петрович, например, слово Родина всегда выговаривал с гордостью и с большой буквы. Вот и Тоня научилась так выговаривать. И, наверное, так оно и должно быть.

Валентину было муторно.

Все относительно, хмуро подумал он.