Не мешайте палачу - Александра Маринина

– Правильно говоришь, – одобрительно кивнул Гордеев. – Один из специалистов, работавших в этой лаборатории, был в свое время вежливо «попрошен» на пенсию в связи с достижением шестидесятилетнего возраста. Как уж они его проглядели – ума не приложу, нельзя таких специалистов на пенсию выпроваживать, их полагается удерживать всеми силами, чтобы, не дай Бог, ничего никуда не просочилось, чтобы мозги в стан врага не утекли. Но там, видно, игрища какие-то затеяли вокруг кадровых перестановок, кому-то его должность понадобилась, то ли пристраивали кого-то, то ли счеты сводили, короче, выкинули мужика. А наш экспертно-криминалистический центр его подобрал. Мы ведь не гордые, нам и древний старик сгодится, если у него знания есть, а уж шестидесятилетнего просто молодым считали. И когда в девяностом году одна уважаемая дамочка ручки на себя наложила, у нее нашли таблетки, которые отправили, естественно, на экспертизу. Вот тогда этот специалист их и опознал. Наша, говорит, идея, а выполнение не наше, но тоже очень хорошее. И формулу по памяти всю восстановил, и технологию. Я ж говорю – клад, а не эксперт.

– И таблетки Юрцева тоже он смотрел? – с надеждой спросила Настя.

– Нет, Стасенька, тут нам с тобой не повезло, – развел руками Гордеев. – Помер старик. Хотя какой он старик? В восемьдесят восьмом, когда он к нам пришел, ему было шестьдесят, а умер в прошлом году. Вот и посчитай, сколько ему было. Но записи все, конечно, остались. Вот и возникает вопрос, как эти таблетки попали к Юрцеву.

– А к той даме в девяностом году как они попали? Удалось выяснить?

– Если бы, – вздохнул Гордеев. – То дело так и висит мертвым грузом. Сошлись на том, что выпила яд она все-таки сама. Но это, дети мои, еще не самое плохое. Сегодня выплыла информация, которую некоторое время тщательно скрывали. Покончил с собой человек из окружения Президента. И вот это наводит меня на совсем уж грустные мысли.

– Вы хотите сказать, что, разобравшись с группой Малькова, кто-то начал прореживать ряды президентской команды?

– А ты сама не хочешь этого сказать? – ехидно переспросил полковник. – Тебе самой так не кажется?

– Не знаю пока. Когда это случилось?

– Шестнадцатого февраля, на следующий день после исторического выступления нашего Президента.

– Тогда не получается, – возразила Настя. – Сегодня уже двадцать шестое. Если и там и там действует одна рука, то за десять дней они бы уже человек пять-шесть убрали. Ведь команду Малькова они фактически за неделю вычистили. Виктор Алексеевич, я все равно не понимаю. Если эти ядовитые таблетки производят в достаточном количестве, то для чего их используют? Получается, что людей ими отравили всего два раза. Столько усилий, добывали документацию, рисковали, старались, а все для чего? За столько лет – и всего два применения? Не верю.

– А я все жду, когда ж ты наконец спросишь, – усмехнулся Гордеев. – Правильно делаешь, что не веришь. Два случая – только в Москве. А по всей стране? И по СНГ? Информация теперь на местах застревает, связи все разрушились. Я вот наугад позвонил двум своим приятелям в две разные области России. И у каждого были случаи самоубийства при помощи неизвестного таблетированного ядовитого вещества. Поскольку обстоятельства самоубийства были бесспорными, они и не стали копаться глубже и выяснять, откуда у человека эти таблетки. Они даже не стали выяснять, что это за таблетки. Эксперты сказали, что это быстродействующий яд, и все остались довольны. Никому ничего не нужно, черт бы их всех взял! Никому ничего не интересно! Даже если все они, включая Юрцева, покончили с собой добровольно, то ведь сидит же где-то сволочь, которая этот яд производит и снабжает им всех желающих. И никому дела нет. Никто даже не почешется.

Он снова разнервничался, и Настя поняла, отчего он был так рассержен, когда она только зашла к нему в кабинет. Наверное, говорил Мише Доценко то же самое.

Михаил тоже ничем ее не порадовал. Никто из участников нефтяной презентации не видел ни высокого седого мужчину с яркими черными глазами, ни маленького симпатичного армянина. Правда, наметилась фигура человека, которого кое-кто видел, но никто не знал. Среднего роста, полноватый, длинные кудрявые волосы, очки с тонированными стеклами. Но это пока еще было так расплывчато…

Было уже около семи часов вечера, когда они вышли из кабинета Гордеева. Коротков зашел вместе с Настей к ней в кабинет.

– Чего твои медики молчат? – спросила она, включая кипятильник, чтобы сделать кофе. – Ты ж клялся, что проведут вскрытие Асатуряна вне очереди.

– Ну, Асенька, ты как с Луны свалилась, – возмутился Юра. – Я ж им всего-навсего бутылку принес. За бутылку «вне очереди» означает «в следующей десятке». Если б его вскрывали в полном смысле слова без очереди, то это стоило бы бутылок пять. У меня таких денег нет.

– Ладно, займемся пока Шабановым. Хотя никто нам никаких сведений на него не даст. Все-таки лицо, приближенное к императору. Слушай, по-моему, мы с тобой давно уже в такие тиски не попадали, да? Трупы сыплются нам на голову один за другим, мы ничего не успеваем, а то, что успеваем, не дает никаких результатов. Личность седого до сих пор не установили. Обстоятельства гибели Асатуряна не установили. Обстоятельства смерти Юрцева – то же самое. Зачем и почему Базанов расстрелял Лученкова – непонятно. А теперь еще Шабанов этот…

Ее тираду прервал звонок внутреннего телефона.

– Анастасия Павловна, – послышался голос Миши Доценко. – Тут Юре по городскому звонят.

– Пусть сюда перезвонят, – быстро откликнулся Коротков.

Через полминуты тренькнул другой аппарат, Юра схватил трубку и, услышав абонента, подмигнул Насте. По его скупым репликам невозможно было понять, о чем идет речь. Наконец он положил трубку и широко улыбнулся.

– Ну вот, а ты хныкала, что медики не звонят. Теперь все понятно. В легких и в крови Асатуряна обнаружен газ нервно-паралитического действия.

– Точно, – Настя чуть не подпрыгнула на своем стуле. – Я так и чувствовала. В него выстрелили из газового пистолета, направили струю прямо в лицо. После чего убийца сел за руль и спокойно переехал несчастного. Вернее, в первый раз он его просто сбил, потом развернулся, включил фары, чтобы лучше видно было, и аккуратненько проехал по телу так, чтобы уж наверняка. Вышел из машины и ушел. Гениально и просто. Ни криков, ни погони, ни драки, ни брызжущей на одежду крови. Чисто и красиво. Господи, ну и мразь нам с тобой попалась! Хотела бы я на рожу его посмотреть.

– Ты лучше на кипятильник свой посмотри, – посоветовал Коротков. – У тебя уже вся вода на полу.

Настя всплеснула руками. Действительно, вода уже давно закипела и теперь булькала в высокой керамической кружке так отчаянно, что выплескивалась на пол. Она лихорадочно выдернула штепсель из розетки, но все равно воды в кружке осталось маловато.

– Ладно, это тебе, – горестно сказала она Короткову. – Сейчас еще вскипячу водички. Ну и растяпа же я.

– Пей-пей, – усмехнулся Юра. – Помрешь еще без кофе-то. А я уж потерплю.

Они были очень дружны, хотя и совсем не похожи друг на друга, а может быть, именно благодаря этому и сблизились. Юра был влюбчивым и ветреным, Настя – спокойной и холодноватой. Коротков легко впадал в отчаяние и так же мгновенно умел перестраиваться, встряхиваться и, засучив рукава, хвататься за работу. Настя легко мирилась с неудачами, тщательно анализировала их, выискивая собственные ошибки и выковыривая зерна полезного опыта. Для того чтобы заставить ее впасть в отчаяние, нужно было много всего и одновременно. Но если уж она давала волю слабости и поддавалась депрессии, то это бывало всерьез и надолго, и вывести ее из этого состояния не могли ни радостные неожиданности и приятные сюрпризы, ни уговоры и утешения, ни веселые и по-настоящему остроумные анекдоты. Она ходила тихая и подавленная, из-за каждой мелочи на ее глаза наворачивались слезы, а разговаривать она начинала медленно и так ровно, словно читала вслух заготовленный текст. Вывести из депрессии ее могло только одно: Настя должна была понять, что ее состояние мешает работать в первую очередь ей самой, а также окружающим. Как только она видела, что начинает страдать дело, она встряхивалась и говорила сама себе: «Все, Каменская, хватит, надо брать себя в руки и нормально работать». Она делала некоторое внутреннее усилие, глубоко вдыхала, задерживая воздух в легких, после чего слезы волшебным образом высыхали, речь становилась обычной, живой и образной, а то, что еще недавно вызывало приступы тоски, начинало казаться забавным и не стоящим внимания. Конечно, это только на словах борьба с депрессией занимает несколько секунд. У Насти на это уходило порой несколько часов, но все равно вернуться к нормальному состоянию она могла только собственным усилием. Никакие внешние воздействия ей не помогали.