Вот в чем фокус - Герман Дробиз

Вечером мама прибежала: «Сынок, ходить научился? Тогда сходи в магазин, я с ног валюсь, понимаешь?!» — «Понимаю, мамочка. Меня в школе научили: родителям надо помогать. И не только им, а всем людям, потому что у нас все свои».

Пришел в магазин, встал в очередь. Замечаю, к про­давщице с той стороны подходят люди, и она им отпу­скает. Спрашиваю: «Почему без очереди?» — «Это свои». Я говорю: «У нас все свои».— «Господи! Люди здесь работают и еще будут в очереди стоять?» — «Да,— говорю,— пусть стоят. Или пусть работают. Мы так считаем».— «Кто это вы?» — «Очередь». Я думал, оче­редь меня поддержит. Нет. Гражданка передо мной обер­нулась и шепчет: «Не сердите ее, пусть своих отпустит. Вы что, вчера родились?» — «Угадали,— говорю.— Только и успел узнать, что дважды ноль — ноль и что у нас все свои». Тут уж вся очередь загалдела. «Бросьте ребенком прикидываться! Ишь ты, все свои!» — «А что, не все? — спрашиваю.— А кто? Вот у вас, гражданка, тут есть свои? Если бы были, вы бы тут не стояли? По­нятно... А у вас, товарищ? В других местах? А у меня? У меня тут свои есть? Мои свои? Кто, как я — вчера ро­дился? Неужели ни одного нет? Какой странный день вче­ра был. Роддома не работали? Или матери бастовали?»

Продавщица говорит: «Иди сюда, бери без очереди... Ребенок!» Мне бы понять шутку, подойти, а я говорю: «Спасибо, я вам не свой, не имею права». Все смеются: «Товарищ впал в детство!» А один парень говорит: «Чего ты ломаешься, как юный пионер? Давай я вместо тебя обслужусь».

Выдержал я, выстоял до конца. Как раз передо мной кончилось. Вышел я из магазина, догоняет какой-то старичок: «Молодой человек, я вижу, вы не шутили, вы действительно вчера родились. Позвольте, я вам кое-что объясню, а то вам в дальнейшем туго придется». Он объяснил — я понял. Оказывается, все так и полагается: от каждого — по способностям, каждому — по труду. Но пока еще дождешься по своему труду за свои-то спо­собности! А жизнь коротка... Вот человек своих и ищет: кто с тобой родился, кто учился, кто у тебя на свадьбе гулял, зубровку пил, с женой твоей, Глафирой, отпля­сывал. «Плясал с Глафирой — помоги с квартирой. Запил зубровкой — отдай путевкой. Заел сосиской — отдай подпиской. Воздал грибочку — прими в институт дочку. А я в долгу не останусь, мы же свои...»

Я у старичка спрашиваю: «А почему все это в школе не объясняют?» Он говорит: «Объясняют. Но не всем. Своим. И вы, молодой человек, ищите своих, пока не поздно...»

Товарищи! Друзья! Кто, как я, вчера родился! Мы же в одном роддоме лежали — свои люди! Давайте вместе! Друг за дружку! Я вам — вы мне. Я вам тут нарассказывал. А вы мне давайте аплодируйте! По- свойски...

КАК МЫ ТУДА ПОПАДАЕМ

Как вам мой костюм — нравится? Ничего? Это я на днях был в одном месте... Что там делается! Что там висит! Только не спрашивайте, как я туда попал. Сами знаете, как мы туда попадаем. Куда — туда? Кто куда.

Кто на склад, кто на выставку, а кто на общих осно­ваниях.

Кто по звонку, кто по записке, а кто по большим праздникам.

Кто замуж, кто за границу, кто за спекуляцию.

Кто в гостиницу, кто в санаторий, а кто в лучшем случае.

Как мы попадаем — это же целая область, почему никто не исследует, не раскроет, не разберет?

Начнем с элементарного: как мы в рукав попадаем? В штанину? Ну, это просто: это с трех лет, любой и каждый, с первого разу... Если не пьян.

А в жилу? Как мы в жилу попадаем? Это уже надо уметь. Нет, если шприцем, тоже просто: любая медсе­стра, и в крайнем случае всего за рубль. Ну, за два, если у тебя шкура жесткая. Если ты работал на свежем воздухе. Или в искусстве. Весь продубился. Твою шкуру колом не прошибешь, в твою жилу турбобуром входить надо. Ты работаешь в искусстве, на свежем воздухе, на ветрах эпохи, а потом люди читают и говорят: «Нет, это не стихи, это какой-то торт с повидлом. Как напе­чатали? А... Понятно. Попал в жилу...»

Как мы попадаем — это очень интересно.

Как мы попадаем впервые? Мы робкие, мы скром­ные, вежливые. Мы с вахтером здороваемся, а он отво­рачивается. Но вот мы туда зачастили, привыкли, по­обтерлись, вот мы уже уверенные, уже покрикиваем, вахтер с нами уже здоровается, а мы отворачиваемся.

А в философском разрезе? В плане судьбы? Как мы вообще все сюда попали? Мама родила. А дальше — в ясли, в детские сады? Не помним, были маленькие. В школу? В обычную — неинтересно, это арифметика. А в специальную? В английскую школу фигурного ката­ния по математике? Это уже алгебра. А в институт? Это уже — высшая математика и даже философия. Это уже надо вспоминать, что такое человек. А человек — это душа и тело. Как душа попадает в тело? Мистика. А как тело попадает в институт? Суровый реализм. Кто душу в тело впихивает? Ангелы. Всю сразу. А тело в институт? Нечистая сила. По частям. Какая проходит первой? Спина? Вряд ли. Пониже? Не исключено. Шея? С трудом. Голова? Бывает. Рука? Лучше всех!

Нет, это очень интересно, это увлекательно, это поучительно — как мы попадаем.

Как мы попадаем в начальники и как в подчинен­ные. Как в бровь и как в глаз. Почему никто не ис­следует, не проанализирует: куда легче попасть — в систе­му общепита или под автобус? А куда перспективнее: под автобус или под дурное влияние? Как мы попадаем под автобус? Быстро. А под дурное влияние? Еще бы­стрей.

А как мы неудержимы, когда еще не попали, но уже стремимся! Ищем — и находим. Это же здорово, когда мы попадаем в самую точку! Пальцем в небо. А локтем в бок? Это же неизбежно, иначе не попадешь, иначе самого затолкают. Вы же знаете, что там творится, какая там теснота. А кто виноват? Архитекторы. Поче­му у них общий вход — прямо с улицы и размером с футбольные ворота, а служебный — со двора и как в вагонном купе? Надо же учитывать реальные потоки!

Как хорошо, как спокойно на душе, если ты можешь любому и каждому сказать, как ты туда попал.

«Слушай, как ты попал в эту поездку?»

«Эта поездка положена мне по должности».

«А как ты попал на эту должность?»

«Выдвинул коллектив, на общем собрании».

«А в этот дом? Как ты попал в такой дом, в такую квартиру?»

«Дождался очереди».

«А как ты попал в эту очередь?»

«Очень просто: занял с конца, как все. Разве бывает иначе? А как я вообще здесь очутился, как я попал в эту жизнь? Мама родила — без звонков, без записок.

без подношений. Просто сделала мне доброе дело. Спа­сибо, мама!»

«На здоровье, сынок. Я так рада, что у тебя все хорошо, что у тебя все есть. И такая должность, и та­кая квартира, и дача, и машина... У тебя новый костюм? Какой красивый! Где ты его купил?»

«В одном месте... Только, умоляю тебя, не спраши­вай, как я туда попал...»

ТОВАРОМАН

— Здравствуйте, здравствуйте! Вы из краеведческого музея? Правильно, это я вызвал. Хочу подарить госу­дарству ценную коллекцию. Прошу за мной. Только да­вайте цепочкой растянемся, по одному. Вот сюда, между холодильниками, и сразу направо — шагайте через лю­стру. Ножки повыше: хрусталь. Теперь падайте налево. Смелее — там кресло. Разворачивайтесь, оно на колеси­ках. Просвет видите? Попрошу на четвереньках, ползем под роялем. Головы прикрывайте, в него насыпано. Думаете, стиральный порошок? А давайте лизнем. Вот: сахарная пудра, а вы боялись. Теперь в эту дверцу. Ну и что, что шкаф? Он у меня со сквозным проходом. Больше негде. Только не поскользнитесь: в него налито. Разве сгущенка? А мне помнится, кукурузное масло. Или ацетон. Правильно, лучше не курить, целее будем. Теперь нагнитесь, тут у меня ковры в три наката. Что под ногами хрупает? Леший его знает. Макароны, ско­рее всего. А может, карандаши. Ах, лампочки? То-то слышу, красиво трещат. Да ничего страшного, они мне теперь до лампочки.

Ну вот, с шутками, с прибаутками и пришли. От­сюда начнем. Перед вами, товарищи, коллекция товаров широкого и узкого потребления последней трети двадцато­го века. Врать не буду, когда собирал, коллекцией не считал. Просто запасался. Давалось не просто, большим напряжением сил. Тут и стояния в очередях, и полезные знакомства, и выезды в область, и натуральный обмен. Заранее извиняюсь, если некоторые экспонаты буду на­зывать неточно. Память ослабла, уже затрудняюсь без разбега определить, где что. Где съестное, а где духов­ное, что тут жарить, что курить, что застегивать, а что перелистывать. Что тут на руки, что на ноги, а что на черный день. Вот это еще помню. На котором вы, товарищ, сидите. Привстаньте со скамеечки. Это не ска­меечка, это мой самый старинный экспонат. Балык шестьдесят восьмого года рождения. Призывной возраст. Кушать уже нельзя, но гвозди забивать — милости просим.

Спасибо, товарищ, можете сесть. Только вправо не дергайтесь, а то эти рулончики посыплются, посыплются, а под ними... не помню. Может, к праздничному столу, а, может, к чертовой матери. Извините. Вот это хорошо помню. Дюма в собственном соку. Рядом Жюль Верн бланшированный. А это вот полное собрание рыбных консервов Азово-Черноморского бассейна. Тоже старин­ное издание, очень дорожу, ни разу не открывал.