Энциклопедия творчества Владимира Высоцкого: гражданский аспект - Яков Ильич Корман

слесарю тоже не хватает «плюс премии в каждый квартал». И в обоих случаях герой пропивает или собирается пропить: «А не дашь — тады пропью долото!» = «Я один пропиваю получку…». Долото же заставляет вспомнить рашпиль из «Песни про плотника Иосифа». Во всех этих случаях представлена маска рабочего-пролетария (слесарь шестого разряда, плотник с рашпилем и леший с долотом), так же как и в более позднем стихотворении «“Не бросать!”, “Не топтать!”…» (1971), где лирический герой работает на заводе, а из-за семейных неполадок вновь испытывает хандру: «И точу я в тоске / Шпинделя да фрезы».

Кроме того, ситуация из песни «Я был слесарь шестого разряда…» в общих чертах повторится в песне «Про любовь в каменном веке»: «Ну и, кроме невесты в Рязани. / У меня — две шалавы в Москве. <…> Каждый вечер — одно наказанье, / И всю ночь — истязанье одно. <…> Я один пропиваю получку…» = «Пять бы жен мне — наверное, / Разобрался бы с вами я, / Но дела мои скверные, / Потому — моногамия!» (в первом случае герой — «один», а во втором у него одна жена — «моногамия»).

Теперь сопоставим отношения героя с его возлюбленной в «Красном, зеленом» и лешего с лешачихой в «Лукоморье»: «А ну тебя, патлатую» = «Лешачиху свою бил и вопил»; «Сколько раз я спрашивал: “Хватит ли, мой свет?”» = «А коры по скольку кил приносил?»[2484]; «С разных мест и с разных дел в дом к тебе тащил» (черновик /1; 346/) = «Я ли ягод не носил? <.. > Надрывался издаля, всё твоей забавы для» (точно так же он надрывался для своей возлюбленной в песне «У тебя глаза, как нож»: «С грабежу я прихожу, язык за спину заложу / И бежу тебя по городу шукать»); «А ты мне только водку, ну и реже — коньяка» = «Ты ж жалеешь мне рубля — ах ты, тля!».

Косвенным доказательством автобиографичности образа лешего служат и переклички с написанной в том же году «Песней про плотника Иосифа»: «А не дашь — тады пропью долото!» = «Я тады цежу сквозь зубы, / Но уже, конечно, грубо» б[2485]; «Ты ж жалеешь мне рубля — ах ты, тля!» = «Ах ты, скверная жена!». В обоих случаях герой разговаривает со своей женой и угрожает ей рукоприкладством: «Дай рубля, прибью а то…» = «Я взмахнул своим оружьем — / Смейся, смейся, сатана!».

Остановимся еще раз на обращении к жене и к другим женщинам со стороны лешего (в «Лукоморье» и в «Сказке о том, как лесная нечисть приехала в город») и главного героя «Песни про плотника Иосифа»: «Ты ж жалеешь мне рубля — ах. ты тля!» (леший), «Ах. гнусные бабы!» (леший), «Ах ты. скверная жена!» (плотник Иосиф)[2486]. А впервые похожее обращение появилось в том же «Красном, зеленом»: «Бабу ненасытную, стерву неприкрытую…». И поскольку эта «стерва» названа неприкрытой, в черновиках песни «Про любовь в каменном веке» лирический герой скажет ей: «Оденься поприличней и прикрой / Свои уста и прочие места» /2; 472/.

Кроме того, в последней песне получают развитие еще некоторые мотивы из «Лукоморья», где леший обращается к лешачихе: «Дай рубля…» = «А ну, отдай мой каменный топор…»; «..прибью а то…» = «Тебя пока не бьют. <.. > До трех считаю — после задушу!»; «Я — добытчик али кто?» = «Я — глава и мужчина я!». А угроза избиения возникнет позднее в «Диалоге у телевизора»: «Но врежу — так закувыркаешься!» (АР-8-184), — что восходит к песне «Я женщин не бил до семнадцати лет»: «И справа, и слева / Я ей основательно врезал».

Во всех этих случаях поэт в иронической форме говорит о своем доминировании в отношениях с женщинами.

А что касается лешачихи, людоедки и других похожих образов, то они часто применяются к жене лирического героя, его возлюбленной или судьбе: «А ты всегда испитая, здоровая, небитая» («Красное, зеленое»), «И глаз подбит, и ноги разные» («Наводчица»), «Смейся, смейся, сатана!» («Песня про плотника Иосифа»), «Две судьбы мои — Кривая / да Нелегкая» («Две судьбы»).

В свою очередь, эти женщины часто насмехаются над героем: «Ты не радуйся, змея, / Скоро выпишут меня!» («У тебя глаза — как нож»), «Ты шутить с живым-то мужем!» («Песня про плотника Иосифа»), «Женское племя смеется / Над простодушьем мужей» («Про любовь в эпоху Возрождения»), «И хихикали старухи / безобразные» («Две судьбы»).

В целом же отношения лешего с лешачихой: «Леший как-то недопил. / Лешачиху свою бил и вопил: / “Дайрубля, прибью а то…”», — буквально воспроизводят отношения Высоцкого с Л. Абрамовой. Как он сам признавался: «Сейчас даже вспоминать стыдно. Это самые чёрные дни моей жизни. Без работы, без денег, я каждое утро бессовестно выклянчивал у Люси целковый на опохмелку. И она мне его выдавала, хотя сама бедствовала. Ей как-то помогали родители»[2487] [2488] [2489] [2490] (а недопил позднее и лирический герой в «Песне автозавистника» и в «Сказочной истории»: «Недоедал, недопивал — пил только чай» бб, «А когда кабак закрыли, / Все решили: недопили» /4; 54/67).

Более того, по воспоминаниям двоюродной сестры Высоцкого Ирэны, когда он развелся с Абрамовой, та не разрешала ему даже видеться с детьми: «.. я-то помню, как Вовка со слезами на глазах рассказывал: “Стою, как дурак, перед дверью, а она не открывает. Слышу голоса мальчишек, а обнять их не могу…”. До глубины души Володю обижало и то, что мальчишки стали Абрамовыми”»68. И это также нашло отражение в ряде произведений: «Бил, но дверь не сломалась — сломалась семья. / Я полночи стоял у порога. / И ушел. Да, тяжелая доля моя / Тяжелее, чем штанга, — намного!» («С общей суммой шестьсот пятьдесят килограмм…», 1971), «Ну, что ж такого — выгнали из дома» («Подумаешь — с женой не очень ладно!», 1969), «Такие дела: Лешачиха со зла, / Лишив меня лешевелюры, / Вчера из дупла на мороз прогнала — / У ней с Водяным шуры-муры» («Куплеты нечистой силы», 1974). Заметим, что последняя реплика вновь принадлежит лешему…

Такие же семейные проблемы возникнут у Домового, которого тоже «выгнали из дома»: «А я — Домовой, / Я домашний, я — свой, / А в дом не могу появиться — / С утра и до ночи стоит дома вой: / Недавно вселилась певица. / Я ей