Девушка с серебряной кровью - Татьяна Корсакова

Хорошо, что он выждал время, потому что выносить эту муку молча не было никаких сил. Человеческая плоть нравилась огню куда больше, чем сыромятная кожа ремня. Федор сначала зарычал, впиваясь зубами в смолистую сосновую ветку, а потом закричал.

Как же ему хотелось прекратить эту добровольную пытку, вытащить руки из огня, но голос в голове нашептывал – не смей, терпи! И Федор терпел из последних сил, моля Бога лишь о том, чтобы не потерять сознание от боли. Он не понял, когда прогорели ремни – только сейчас или давным-давно, просто на самой границе беспамятства почувствовал, что руки его свободны не только от кожи, но и от пут. Собрав остатки воли в кулак, Федор откатился от костра, сбил с рук пламя и, не в силах терпеть эту чудовищную боль, закрыл глаза.

Забвение было недолгим и почти не принесло передышки. Очнулся Федор все от той же боли. Ему осталось развязать лодыжки бесчувственными, сочащимися кровью пальцами… И он развязал. Воспользовался горящей палкой. Палку пришлось держать зубами, щурясь от жара и летящих в лицо искр. Но это уже была не та нестерпимая боль, с этим уже можно было мириться.

Федор не знал, сколько у него ушло времени, но, когда удалось освободиться окончательно, в лесу было уже совсем светло. Хотелось пить. И спать. И умереть прямо сейчас, чтобы больше ничего не чувствовать, не слышать настойчивый шепот в голове. Стараясь держать руки на весу, Федор встал, пошатнулся и едва не упал, но устоял и даже попытался улыбнуться пробивающемуся сквозь густые сосновые лапы солнцу. Он помнил, в какую сторону ушел Кайсы, но даже если бы и не помнил, то не ошибся бы, выбирая путь. Тот, кто поселился у него в голове, знал дорогу. И Федор шел, думая только о том, чтобы не свалиться, не упасть в самом конце пути, потому что ползти он уже не сможет. Он не знал, как далеко оттащил его от озера Кайсы, но надеялся, что не слишком. А потом сухой лесной воздух сделался влажным, потянуло свежестью, послышался едва различимый плеск.

К воде Федор вышел на негнущихся ногах и, почуяв растворенное в ней серебро, сорвался с места, попробовал бежать, но упал на черные камни. Вспыхнувшая в обожженных руках боль оглушила и, пережидая ее, Федор затаился, перестал дышать. От цели его отделяло всего несколько шагов, нужно было лишь решиться на последний рывок. Он лежал, прижавшись щекой к черной гальке и с равнодушной отстраненностью наблюдал, как озеро, словно гигантский спрут, тянет к нему свои щупальца, как проскальзывают между камней серебряные ручейки, пробираются все ближе, касаются окровавленных пальцев, забирают боль и возвращают утраченные силы. Он дошел…

Встать получилось сначала на колени и только потом на ноги. Озерная вода отхлынула, приглашая за собой, а шепот в голове исчез. Теперь ему не нужен был проводник. Он дошел.

Рассветное солнце купалось в туманной дымке. Лучи его дробились на тысячи серебряных осколков, вызывая на глазах слезы. Сквозь пелену слез и тумана Федор видел Стражевой Камень.

Остров изменился. На берегу его возвышалась еще недостроенная, но уже прекрасная черная башня, в зыбких очертаниях которой угадывался будущий маяк. И что-то шевельнулось в измученной душе Федора, что-то такое, что он не имел права забывать, но все равно забыл, и внутри сделалось нестерпимо горячо и больно. А потом озеро вздохнуло, как живое, выгнуло серебряную спину, выплеснулось на камни, увлекая Федора за собой. И он снова все забыл, зачерпнул розовую от крови воду, плеснул себе в лицо и пошел по хрупкой дорожке, которую специально для него мостило по озерной глади солнце. Вот он и пришел…

Сзади послышались голоса. Его звали по имени то Федором, то Игнатом, но те, кто остался позади, больше его не интересовали. Его уже давно ждали на озерном дне, он всех там знал.

Громкий звук был похож на выстрел. Та часть его, которая еще оставалась Федором, вздрогнула, замерла, прислушиваясь к рождающейся где-то под правой лопаткой боли. Он тоже замер, пытаясь не слушать какофонию голосов, которые заполнили голову, звали и требовали, чтобы он не останавливался, а шел к ним. Тело не слушалось, и поворачиваться пришлось очень медленно, всем корпусом, отмахиваясь кровоточащими руками от голосов и затянувшего небо красного тумана. Тот, кто посмел сделать ему больно, кто попытался его остановить, очень сильно пожалеет…

На берегу стояли двое, мужчина и женщина. Туман укрывал от Федора их лица, а солнце играло на прикладе ружья, которое держала в руках женщина. Федор сделал шаг, потом еще один. Отчего-то было тяжело дышать, но это не имело никакого значения. Он дотянется до этих двоих и убьет…

– Федя, – сказала женщина, вскинув ружье, и голос ее показался ему смутно знакомым, а налетевший вдруг ветер толкнул Федора в грудь, разметал кровавый туман, и перед тем, как упасть в воду, он увидел лица Кайсы и… Евдокии. – Прости меня, Феденька, – сказала Евдокия и сделала шаг ему навстречу…

Вода была ласковой, смывала кровь и боль, но, проваливаясь в небытие, Федор знал – озеро его не приняло. И в немигающем взгляде Желтоглазого читались досада и недоумение. А потом щеки коснулось что-то невесомое, как перышко, и Федор увидел, как высоко в небо, прямо к солнцу, взмывает острокрылая ласточка. Он все-таки дошел…

Продолжение следует.

Примечания

1

Речь об убийстве народовольцами Александра II 13 марта 1881 года.

2

Карне – бальная записная книжечка.