Девушка с серебряной кровью - Татьяна Корсакова

Федор и спать лег, сжимая перо в руке, надеясь, что оно станет его проводником в Нижнем мире. И, оказавшись на дне, больше не стал закрывать глаза, даже моргнуть лишний раз боялся, чтобы не пропустить появление Айви, но все равно пропустил.

Вечная ночь всколыхнулась, рассекаемая ласточкиным крылом. Мертвая пыль поднялась со дна, закружилась водоворотами, а утопленники замерли, остановив свой бесконечный хоровод, уставились невидящими глазницами на Федора. И он тоже не видел. Чувствовал ее присутствие, но не мог дотянуться, будто их миры разделяла незримая, но очень прочная преграда. Сквозь эту преграду свободно проходил мертвый ветер и свет вечно полной луны, даже перышко могло сквозь нее проникнуть, но душу она не пускала. Ни туда, ни обратно…

Невидимая ласточка металась вокруг, и мертвецы провожали ее полет равнодушными взглядами, а Федор протягивал перед собой руки, как слепец, оказавшийся в незнакомом месте.

– Айви! – От его крика вздрогнула земля под ногами и два желтых огня на мгновение погасли, будто Желтоглазый моргнул от неожиданности. – Айви, я иду к тебе! Где ты, Айви?!

В завывании мертвого ветра Федору почудился слабый вздох, совсем рядом, у левого плеча. Он обернулся, раскинув руки для объятий, но обнял пустоту. И это была такая мука – знать, что Айви где-то совсем рядом, и не иметь возможности ни увидеть, ни дотронуться до нее. Федор проснулся от собственного крика, вскинулся, упершись руками в землю.

– Плохой сон, Игнат? – Кайсы сидел у костра, точил нож.

– Айви. – Остатки сна сползли с его плеч душным одеялом, вспыхнули сотнями искр в костре и унеслись к прошитому звездами небу. – Я ее не вижу.

Федор знал, что спутник поймет его без лишних слов, ему не нужно объяснять про Нижний мир.

– Еще далеко, – произнес Кайсы успокаивающе и отложил нож. – Все будет, потерпи.

Раньше Федор терпел, не роптал и не проклинал судьбу, а сейчас, когда Айви так близко, терпение враз закончилось. Вместо него появился злой, почти нестерпимый зуд в затылке и осознание, что они теряют драгоценное время.

– Надо идти, – сказал Федор и, не дожидаясь Кайсы, пошагал в новорожденный рассвет.

Теперь они шли вообще без остановок, даже ели на ходу, но Кайсы больше не пытался останавливать своего спутника. Наверное, понимал тщетность этой затеи. И Федор с удивительной ясностью осознал, что, не задумываясь, убьет любого, кто станет у него на пути. Даже Кайсы.

Вскоре местность, по которой они шли, сделалась знакомой. Федору казалось, что он уже бывал здесь раньше, а когда они вышли к реке, стало очевидно – да, бывал! И если сейчас не останавливаться, не терять бесценные мгновения, то к полуночи они будут у Стражевого озера. Все, конец пути! Он увидит свою ласточку во плоти, надо только двигаться чуть быстрее.

Кайсы, который шел за Федором неотступно, не протестовал и не ворчал. Он был выносливый, может, даже выносливее Федора. Всю оставшуюся часть пути отец Айви молчал, вероятно, думал о своем или предавался воспоминаниям. Ему тоже было что вспомнить.

Когда густой лес начал редеть, Федор побежал. Измученному долгим переходом телу будто вернули силы. Он бежал, не видя ничего перед собой, ничего не слыша, не разбирая дороги. Его вело с каждым мгновением усиливающееся осознание, что его ждут, что еще чуть-чуть – и он окажется дома. Если понадобится, если на берегу не найдется лодки, он доберется до Стражевого Камня вплавь, потому что каждая секунда задержки причиняла боль, раздирала тело на части.

Лодки не оказалось, и Федор, не раздеваясь, шагнул в воду, любуясь отражением полной луны на ее поверхности. С луной было связано что-то очень важное, но он, зачарованный этой красотой, забыл. И лишь когда лунный диск начал стремительно наливаться желто-гнойным цветом, что-то шевельнулось в душе. Но Федору уже было все равно. Его так давно ждали… Он вернулся домой…

Крепкая рука схватила его за ворот рубахи, когда он уже собирался с головой уйти под воду, дернула вверх и назад, потащила прочь от желтой луны, которая вдруг раздвоилась и превратилась в два глаза. И остров, черная громадина в полночной темноте, сделался похож на голову желтоглазого великана, медленно всплывающего на поверхность со дна озера. Это было последнее, что увидел Федор перед тем, как на его затылок обрушился тяжелый удар и оба мира с булькающим звуком погрузились в черную бездну…

…Федор пришел в себя все от того же ставшего почти нестерпимого зуда в голове, попробовал сесть и не смог. Его руки и ноги были крепко накрепко связаны кожаными ремнями. Кайсы сидел у костра и снова точил нож.

– Очнулся? – спросил, всматриваясь Федору в лицо. – Как башка? Не сильно болит?

Голова не болела, но зуд и эта раскалывающая череп вибрация сводили с ума. Федор дернулся, зарычал:

– Развяжи меня!

– Это моя вина, Игнат. – Кайсы словно его и не слышал. – Я забыл, как оно здесь, в полную луну. И про то, что оберег твой сейчас у Акима Петровича, тоже забыл. А должен был помнить! – Он чуть повысил голос и хлопнул себя ладонью по лбу.

– Развяжи! – Федор не желал слушать ни про оберег, ни про Акима Петровича. Ему нужно было обратно на озеро, от этого зависела вся его жизнь.

– Не могу, Игнат. – Кайсы виновато улыбнулся. – Сегодня последняя ночь полнолуния, на озере опасно. Я и так шкурой рисковал, когда тебя из воды тащил. А тебе на озеро без оберега соваться вообще нельзя, ни в полную луну, ни в молодую. Слышишь ты меня, Игнат?

Федор не слышал. Нет, он слышал тихий, похожий на шелест опавшей листвы шепот прямо у себя в голове. И казалось, стоит сосредоточиться, и можно понять, что ему хотят сказать, кто хочет сказать. А пока нужно освободиться от пут. Любой ценой.

Кайсы со своим ножом сидел далеко, его с Федором разделял костер, а без помощи ножа из веревок не высвободиться. Вот только помощи ждать неоткуда, кругом враги, желающие ему, Федору, погибели. Все впустую…

Федор поднял лицо к бледной предрассветной луне и завыл по-волчьи. И собственная жизнь в это мгновение казалась ему волчьей, неприкаянной.

– Утром я отправлюсь на остров, – пробился к нему спокойный голос Кайсы. – Найду твой оберег, привезу тебе. Слышишь, Игнат? Тебе нужно лишь немного потерпеть. Скоро станет легче.

Легче не станет. Федор знал это наверняка. Облегчение, окончательное и бесповоротное, могло подарить ему лишь растворенное в озерной воде серебро. Кровь полоза… И шепот в голове обещал – да, так и будет, надо лишь избавиться от пут. Он же умный, он справится. И проснувшийся в Федоре зверь затаился, припал к земле, наблюдая за Кайсы, примеряясь к незащищенному горлу. Жизнь научила зверя терпению.

Но Кайсы и не думал засыпать, и на Федора он смотрел с точно такой же звериной настороженностью. Во взгляде его чуть раскосых глаз читались досада и жалость. Он встал на ноги, когда наползающий с озера предрассветный туман усыпал все вокруг мелким бисером росы. В каждой капле Федор чуял серебро, и это делало его мучения невыносимыми.

– Я сейчас уйду. – Кайсы приближался к нему осторожно, в любой момент готовый отскочить, проверил надежность узлов, удовлетворенно кивнул. – Тебе придется остаться в лесу до моего возвращения. Я понимаю, что это опасно, но и развязать тебя я тоже не могу. Огонь отпугнет зверей. – Он подбросил в костер еще веток. – Я вернусь так скоро, как только получится. Игнат, ты понимаешь, о чем я говорю?

Если бы он подошел поближе, если бы наклонился… но хитрый лис знал все звериные уловки и не желал рисковать. Ничего, пусть уходит, пусть оставит Федора наедине с самим собой, и он обязательно что-нибудь придумает, потому что только от него одного зависит, примет ли его озеро и тот, кто это озеро охраняет. Кайсы смерил пленника внимательным взглядом, покачал головой, но все равно ушел. Глядя в его прямую спину, Федор улыбался. Кайсы повезло, что он не видел эту похожую на оскал улыбку, иначе больше никогда в жизни не рискнул бы поворачиваться к связанному спиной.

Очень долго Федор лежал совсем недвижимо, он помнил, какой у Кайсы чуткий слух, и не хотел, чтобы тот, заподозрив неладное, вернулся. Для того, что он задумал, было необходимо одиночество.

Костер, оставленный Кайсы, горел ярко, сухие ветки в нем потрескивали и сыпали во все стороны рыжими искрами. К огню пришлось ползти, извиваясь, как уж, отталкиваясь от пружинящего дерна носками, помогая себе подбородком. От костра шел жар, и Федор замер, собираясь с духом. Нет, он не боялся предстоящей боли, но тело, глупое тело, боялось и не желало слушаться. Федор его заставил: сжал зубы, зажмурился и сунул связанные руки в огонь. В первое мгновение он ничего не почувствовал и испугался, что по неосторожности загасил костер, а потом голодное пламя лизнуло кожу…

Хорошо, что он выждал время, потому что выносить эту муку молча не было никаких сил. Человеческая плоть нравилась огню куда больше, чем сыромятная кожа ремня. Федор сначала зарычал, впиваясь зубами в смолистую сосновую ветку, а потом закричал.