Атаман Устя - Евгений Салиас

— Все. Господи благослови и помилуй, шептала она.

Взявъ всегдашнюю свою шляпу, она вспомнила и бросила ее на полъ и, найдя на полкѣ ситцевый платокъ, сложила его косынкой и повязала на головѣ.

Оглянувши горницу, гдѣ еще недавно по вечерамъ сидѣла она съ нимъ… Устя глубоко, тяжело вздохнула и двинулась.

Между тѣмъ на дворѣ уже начало разсвѣтать.

Когда дѣвушка вышла на крыльцо и при ясной зарѣ появилась на ступеняхъ, старый рыболовъ Бѣлоусовъ и добрякъ Ванька ахнули оба, выпучивъ глаза на спустившуюся къ нимъ молодую женщину. Ефремычъ съежился и заворчалъ досадливо: «Вишь, понадобилось»…

— Ну, чего? гнѣвно крикнулъ на всѣхъ эсаулъ… что укажешь? обернулся онъ къ Устѣ.

Она, не отвѣчая, двинулась… Орликъ мотнулъ головой, и всѣ четверо молча пошли за ней.

— Вонъ оно что… Дѣвка и впрямь! думалъ старый Бѣлоусъ.

— Вырядился атманъ бабой! думалъ Лысый и ничего не могъ уразумѣть.

Они дошли до площади и приближались къ мертвому. По движенію Усти Орликъ догадался.

— Разложи холстъ да клади на него, сказалъ онъ.

Бѣлоусъ, Ефремычъ и Лысый растянули холстъ и, взявшись, потащили на него тѣло…

— Тише… шепнула Устя и отвернулась лицомъ къ Волгѣ…

— Бережнѣй… Чего вы… невольно произнесъ Орликъ, самъ не зная почему.

— Несите за мной! проговорила Устя и, не оборачиваясь, двинулась къ берегу рѣки.

Всѣ четверо, ухвативъ холстъ за края, зашагали за ней.

На берегу Устя выбрала одну лодку, поменьше, и показала на нее. Орликъ хотѣлъ замѣтить, что лодка мала, но промолчалъ и притянулъ ее… Тѣло внесли и положили на дно. Устя вошла и сѣла на кормѣ, а за ней Орликъ къ весламъ.

— Садись въ другую, ребята! сказалъ онъ.

— Ефремычъ, оставайся… вымолвила Устя.

— Что-жъ?.. И я…

— Нѣтъ, оставайся… Не надо.

Бѣлоусъ и Лысый влѣзли въ другую лодку, отцѣпили ее и приняли лопаты отъ Ефремыча.

— Куда? спросилъ Орликъ тихо.

— На островъ! отозвалась она еще тише.

Орликъ окунулъ весла, налегъ и въ первый разъ всплеснулъ водой. Лодка задрожала и скользнула отъ берега, разрѣзая гладкую зеркальную поверхность. За ней слѣдомъ пошла другая. Ефремычъ остался на берегу и глядѣлъ на нихъ.

ХХIII

Уже разсвѣло совсѣмъ и небосклонъ алѣлъ все ярче, разливаясь пурпуромъ по краю надъ землей и золотя полнеба… Горы стояли еще въ утренней синеватой тѣни и клали темныя пятна въ урочища и въ Яръ, гдѣ по скату, среди зелени, бѣлѣлись хижины и хаты поселка. Вся окрестность при утреннемъ холодкѣ казалась свѣжѣе, крѣпче, моложе, но какъ бы еще въ полуснѣ. Все безмолвно и безучастно глядѣло на скользящую по теченію лодку, гдѣ лежитъ мертвое тѣло красиваго юноши въ такой одеждѣ, какую эти края видятъ еще въ первый разъ…

Вскорѣ, пока весь берегъ еще былъ въ тѣни, мѣловыя маковки горъ, будто покрытыя снѣгомъ, вспыхнули и засверкали ярко пунцовымъ огнемъ… и, отражаясь въ широкомъ и тихомъ лонѣ рѣки, горѣли и здѣсь вторично, подъ лодкой, предъ грустными глазами Усти, будто опрокинутая въ пучину многоводной Волги.

Новый нарождающійся день, полный жизни и мощи, свѣта и огня, будто удивленно заглядывалъ въ лодку, гдѣ везетъ мертвеца и сидитъ надъ нимъ понурившись дѣвушка, молодая и красивая, но тоже будто со смертью на блѣдномъ лицѣ.

Солнце глянуло изъ-за края земли чрезъ всю пустынную луговую сторону и разбросало золотые лучи по рѣкѣ, по горамъ и урочищамъ. Все кругомъ встрепенулось, будто, и отвѣтило засіявъ, радостно собираясь снова ожить и жить… Одинъ молодой капралъ, тоже озаренный солнцемъ, отвѣчалъ на ликованіе и призывъ окрестной жизни загадочной нѣмотой… Онъ одинъ здѣсь — лишній и чуждъ восторженно ликующей природѣ.

Устя только вздохнула тихо на первый теплый и свѣтлый лучъ, скользнувшій на нее, и молчала, не спуская глазъ съ лежащаго предъ ней мертвеца. Черты лица его уже нѣсколько измѣнились, но онъ лежалъ головой къ ея ногамъ и полуопущенныя вѣки скрывали отъ нея его взглядъ.

Орликъ изрѣдка косился на тѣло сурово и досадливо… Лежащій на днѣ лодки юноша, будто щурясь отъ солнца, глядѣлъ мутнымъ взоромъ своихъ мертвыхъ глазъ прямо на него.

— Зачѣмъ ты про островъ надумалъ, атаманъ? спросилъ наконецъ Орликъ.

— Чтобы тутъ былъ… Чтобы не отрыла команда… другая и не увезла въ городъ. Чтобъ никто не зналъ… Этимъ двумъ надо будетъ тоже строго указать. Лысый не скажетъ. А вотъ Бѣлоусъ.

— Заставлю молчать, коли пообѣщаюсь застрѣлить, выговорилъ Орликъ.

— Я на тебя и полагалась… Ты обѣщалъ все исполнять… Побожися, Орликъ, что его не увезутъ съ острова въ городъ.

— Вотъ тебѣ Господь. Не мудрено вѣдь. Мы не разболтаемъ. А этихъ двухъ — говорю — не боюсь. Лысый — малый добрый, а Бѣлоусъ не посмѣетъ. Только вѣдь намъ, Устя, надо скорѣй уходить. Самъ ты сказываешь про команду. Когда мы тронемся? Завтра бы надо… За Волгу, на Узеня, въ скиты. Такъ вѣдь. А?

— Ладно. Вы завтра… а я сегодня…

Орликъ удивился и переспросилъ, но Устя, снова глубоко задумавшись, не отвѣтила. Онъ смолкъ тоже и подумалъ: «Послѣ. Успѣется. Захочетъ спѣшить, я всѣхъ сегодня подыму».

Наконецъ, лодки приблизились къ большому острову, гдѣ недавно еще бились разбойники съ бѣляной. Устя вышла на берегъ и пошла озираясь… Шагахъ въ сотнѣ отъ берега росла большая развѣсистая ракита… Устя остановилась и обернулась…

Орликъ съ остальными уже несъ тѣло на холстѣ.

— Вотъ здѣсь! вымолвила Устя тихо, показавъ на землю подъ ракитой. И вдругъ она подняла голову и оглянула чистое голубое небо и восходящее солнце…

И дѣвушка вздохнула легко, спокойно, свободно… будто какую тяжесть роняя съ души.

Она отошла и сѣла опять около тѣла, положеннаго на травѣ. Живо принялись молодцы за работу и быстро высокая куча песку наворотилась около продольной ямы. Бѣлоусъ и Лысый уже скоро стояли по поясъ въ вырытой могилѣ… Орликъ отбрасывалъ и придерживалъ лопатой землю, которая снова ссыпалась съ кучи назадъ въ яму.

— Ну… вымолвилъ онъ, наконецъ, взглянувъ на дѣвушку. Онъ хотѣлъ сказать: «готово», но слово это не вымолвилось.

Дѣвушка задумчиво глянула на копающихъ, очнулась будто отъ сна и вопросительно смотрѣла.

— Буде! Довольно! сказалъ Орликъ.

— Нѣтъ… еще… тихо отозвалась она. — Бываетъ, что здѣсь половодьемъ заливаетъ, да надо тоже и…

Она хотѣла сказать «шире», но смолкла.

— Ну копай, ребята, — чтобы выше головы была, приказалъ Орликъ.

— Песокъ! Не тяжко копать-то! охотливо отозвался Лысый, снова усердно запуская лопату, но однако съ кряхтѣньемъ отъ раны выкидывая землю наверхъ.

Скоро яма была и больше, и глубже… Одна голова Бѣлоуса торчала изъ земли, а Лысаго было и не видно.

— Ну, вотъ… вымолвила она подходя… Вылѣзайте. Спасибо вамъ.

Когда оба мужика вылѣзли, Устя поглядѣла въ яму, потомъ снова также подняла голову и оглянула все ясное небо…

Затѣмъ она бросила холстъ въ яму, потомъ нагнулась, присѣла и, упершись руками за край, легко соскользнула на дно.

— Что ты! удивился Орликъ.

— Я его приму и уложу.

— Дозволь я самъ. Гдѣ-жь тебѣ. Помилуй. Тяжело…

— Нѣтъ, нѣтъ… Не перечь, Орликъ. Помни, обѣщалъ… Подавай тише. Я смогу принять одна.

Всѣ трое подняли тѣло и, держа подъ плечи, стали медленно спускать въ яму…

Дѣвушка приняла мертвеца въ объятія и лицо ея ожило и озарилось на мгновенье. Странное, восторженное выраженіе этого блѣднаго лица поразило Орлика. Она радовалась, какъ еслибъ ей возвращали его вновь живого и невредимаго. Съ трудомъ, напрягая всѣ силы, дѣвушка осторожно приняла это тѣло съ висящими руками, съ поникнутой на грудь головой и заботливо уложила его на холстѣ. Затѣмъ она долго глядѣла на него, наконецъ, выпрямилась и начала креститься. Бѣлоусъ и Лысый невольно поснимали шапки и стали тоже креститься… Орликъ вздохнулъ, но шапки не снялъ.

— Бѣлоусъ и ты, Иванъ… заговорила дѣвушка кротко, — вы не разбойники и не душегубы… Обѣщайте не сказывать никому, что здѣсь могила. Пусть никому невѣдомо будетъ.

— Что-жь? Зачѣмъ? съ чувствомъ отозвались оба заразъ.

— Ну, вотъ спасибо… Помилуй Господи и меня… Ну, закапывай!..

Она шевельнулась, доставая что-то изъ рубахи, потомъ взмахнула рукой и что-то ярко блеснуло. Ахнувъ тихонько, она осунулась и упала на тѣло…

Орликъ дико закричалъ, хотѣлъ броситься въ яму, но ноги его сразу подкосились отъ оцѣпенѣнія ужаса, и онъ, хватая себя за голову, упалъ на землю.

Лысый спрыгнулъ тотчасъ, сталъ поднимать дѣвушку, бормоча съ перепуга и захлебываясь…

Она ударила себя въ сердце мѣтко и крѣпко. Острый кинжалъ по самую рукоять вонзился въ грудь.

«Промаху не дамъ»! страстно обѣщала она ему еще ночью, когда рыдала надъ милымъ въ поселкѣ.

Лысый тихо и бережно положилъ дѣвушку рядомъ съ капраломъ и, поглядѣвъ на обоихъ, вдругъ заплакалъ, причитая: