Русская канарейка. Блудный сын - Дина Рубина

– Я… полежу, можно? У меня, видимо, сотрясение и… перелом ребер.

– Ну, лежите, лежите… Это Юргис над вами потрудился.

Капитан снял фуражку, вытер платком испарину на залысинах, вновь фуражку водрузил.

– Мда, – сухо обронил он, – полистал я вашу артистическую жизнь. Голос изумительный. Даже в «Википедии» пишут: редчайший. «Мистер Сопрано» из рук принца Эдинбургского, лауреат, и солист, и черт-те что… Бред какой-то! Я, признаться, в полном обалдении, маэстро: вы что натворили, а? Вы хоть понимаете, кого отправили на тот свет?

– Отлично понимаю, – проговорил Леон настолько твердо, насколько это позволяли разбитые губы, распухший язык и эхо в затылке от каждого вслух произнесенного слова. – Я избавил мир от последнего подонка. От растлителя и насильника невинных душ.

Наступила пауза, в которой только ровный рокот дизеля заполнял молчание.

– Что-что? – вежливо произнес капитан и даже головой помотал, будто воду из ушей вытряхивал. – Что за чепуха! Это что – «Риголетто»?

– Вы спросили, я ответил, – так же сухо отозвался Леон. – Да, я его преследовал. Я намеревался убить мерзавца Гюнтера Бонке и цели своей достиг. Больше ничего не скажу. Это – личное.

– Личное?! Вы понимаете, что с вами сделают буквально через несколько дней? Разминка Юргиса покажется детским утренником. Вас передадут в лапы настоящим профи, которые играют на всех инструментах: паяльник, иголки, вырезание ножичком по спине… вдувание в анус спецраствора, весьма неприятного… Вы, простите, идиот или кто?!

Леон отвернулся.

Эта пауза требовала большей длительности, но и переиграть было опасно.

Супец, прости за некоторые поправки к твоей биографии.

Наконец он перевел набухший кровью взгляд прямо в глаза капитана.

– У вас есть дочь? – спросил он.

– А при чем тут?.. У меня сын… и внучка четырнадцати лет.

– Прекрасно. Надеюсь, воображением вас бог не обидел? Тогда представьте, как вашей внучке зажимают лапой рот, затаскивают в комнату, дверь запирают, чтоб не вырвалась, и… ну, представили? – Он задыхался от боли в боку, обрывал себя, чтобы сглотнуть сгустки кровавой слюны. – Только представить надо лицо именно внучки: зареванное, драгоценное – для вас. Вы внучку… любите? Как ее зовут – Настя, Маша… Леночка?..

Этот монолог не стоил Леону ни малейших артистических или психологических усилий: он столько раз мысленно представлял себе и проживал куда более страшную картину нападения на Айю в Рио, что никакой сука-полиграф его бы не смутил.

– Что, как? Дорогой подросток: прыщик на лбу, грудки нулевого размера…

– Ну, хватит! – передернув плечами, оборвал капитан. Видимо, с воображением у него все было в порядке. – Вы хотите сказать, что Гюнтер Бонке… Послушайте, я его знаю года три и… плохо себе представляю… э-э… картину. Он был человек серьезный и… занятой. И о ком идет речь, черт побери? Не хотите же вы сказать, что у вас есть дочь четырнадцати лет!

– Речь о моей невесте, – тихо, с трудом выговорил Леон. – Она же – племянница этого мерзавца.

– Ах вон оно как… – протянул капитан. – Ну да, понимаю, понимаю… Ваши мужские чувства понимаю, но… Слушайте, вы не спутали оперу с жизнью? Вы же убили человека. Убили! Человека.

– Не человека, а преступника.

– Расскажете это суду: что он преступник, а вы – мститель на белом коне. Вернее… – Капитан опять достал платок и вытер лоб. – Вернее, к сожалению, не суду, а тем, кто не станет слушать ваше оперное либретто о погубленной девочке.

Он поднялся.

– Очень сожалею, Этингер. Вы, конечно, замечательный певец, но клинический идиот-ревнивец. Вот убитый вами Гюнтер Бонке был человеком недюжинного ума, пусть даже и побаловался в свое время вашей невестой. Не убил же он ее, черт вас возьми! Короче, боюсь, в скором времени ваши уникальные голосовые связки пригодятся для звуков, слух не ласкающих. Искренне желаю вам выползти живым из этого кошмара. А пока вон Костик – он у нас заведующий аптечкой – перевяжет вашу дурную голову и… ну, если там гальюн по нужде – дотащит. Костик, понял?

По крайней мере, Юргис больше не упражнялся на его ребрах – наверное, капитан призвал старпома к сдержанности. Звали капитана Алексей Романович, был он, безусловно, приличным человеком – если за скобками оставить участие в плутониевых бегах. Поплавал в своей жизни немало, и не на таких элегантных шлюпочках, а на больших сухогрузах. Вышел в отставку, получил выгодное предложение, которым дорожил, и любые эксцессы на судне искоренял при первом дуновении опасности. На хорошо сыгранную простодушную просьбу Леона «сообщить моему оперному агенту о моем положении» (в случае безумного согласия дал бы городской телефон Джерри) капитан отпрянул и перекрестился:

– Нет, ну вы, извините, совсем не от мира сего, оперный мститель! Наваляли делов, а теперь еще приглашаете Интерпол заглянуть на наше мирное частное судно?

Пожал плечами и ушел. И больше не показывался.

Надо думать, не он один пребывал в замешательстве. Неожиданная сценическая ипостась пойманного убийцы озадачивала, образ рассыпался: оперный хлюпик, пидор писклявый, на глазах яхтенного экипажа нейтрализовал двух охранников Гюнтера, а потом утащил в глубину и там прикончил его самого.

Двое суток Леон только воду пил, лежал на полу неподвижно, пытался заспать стреляющую в затылке боль и тягучее нытье в правом боку. На третьи сутки полегчало, зато усилилась волна, и навалилась мутная тошнота от постоянной качки в замкнутом пространстве. Ну что ж: «Кто в шторме не бывал, тот богу не молился…»

Мысленно он прикидывал маршрут, ибо уверен был, что везут его – вповалку с коврами – прямиком в Бейрут, к «Хизбалле».

Яхта шла на хорошей скорости узлов в пятнадцать. Если б самому пришлось идти на такой яхте, рассчитывая все параметры хода, оптимальным маршрутом был бы такой: от Портофино вдоль берега до Валетты по внутренним водам Италии – это примерно 760 миль, двое суток, – а дальше… Что там сказал капитан о месте какой-то «встречи» на… Мальте? Нет, он хотел перенести «встречу» куда-то в район греческих островов. Значит, от Валетты в Грецию пройти между Критом и материком, а потом Родос – Кипр – Ливан, примерно так…

В любом случае у него есть еще трое суток, не меньше, но и не больше: нет оснований думать, что, имея на борту, помимо опасных плутониевых ковров, столь неудобный груз, как избитый и связанный артист Парижской оперы, экипаж захочет остановиться и полюбоваться закатом или там искупаться в морской воде, дожидаясь любопытствующих стражей порядка… Нет, наверняка они будут шпарить пятеро суток без остановки – навигационные приборы позволяют ходить даже ночью на автопилоте. Да и автопилот не потребуется: у них на яхте людей достаточно, вряд ли Крушевич экономит на команде.

Раза два Юргис спускался подискутировать, и хотя у него явно чесались руки пошевелить говнюка, он просто описывал, пересыпая посулы смачным матом, что с Леоном сделают знающие в этом толк ребята.

– И тогда ты споешь им серенаду…

– Я требую, чтобы меня передали официальным властям, – Леон с трудом ворочал деревянным языком, – и сообщили в посольство Франции о…

В ответ Юргис заходился рассыпчатым девичьим хохотком.

– А это и есть официальные власти, – уверял, отсмеявшись и отирая слезы удовольствия. – Самые что ни на есть официальные в той местности, с во-от такущими обрезами! Ты вышку получишь вполне официально. Но перед тем, обещаю, пидар: ты на полную катушку споешь им серенаду своего шопе-ена, поял?

– Шуберта, – поправил Леон, и за это в последний раз на данном этапе плавания был отправлен в нокаут.

Костик, в сущности, ничего не знал; Леон просчитал верно: тот был нанят на одну ходку. Три курса Херсонского медучилища, хороший мальчик, горячее желание помочь деньгами маме после скоропостижной смерти отца. Через брата хорошего знакомого нанялся куда-то сплавать недели на две и в Керчи, в портовой тошниловке, разговорился с приятелем Юргиса… Ну, а дальше все прекрасно сложилось: и денег тут предложили больше, и документы оформили без проблем. Заграницу опять же повидать охота: Италия, Лигурийское побережье – столько в мире красоты…

Капитана Алексея Романовича Костик побаивался и уважал; Юргиса боялся до смерти. Подкатываться к юноше с будущими деньгами было опасно: под давлением мальчик мог все и вывалить. Да он и не решился бы ни на что, Леон и не заикался – незачем губить пацана. Зато раза три добросердечный Костик шепотом ронял пару фраз – вообще, про обстановку. Как-то шепнул, что из-за этого кипеша поменялся маршрут: должны были идти на Мальту, а сейчас в Грецию идем, куда-то севернее Родоса. Там ковры перегрузят на другое судно.

– А что – ковры? – спросил Леон равнодушно. – Контрабанда, что ль? Такие ценные, чтоб следы заметать?