Судьбы хуже смерти (Биографический коллаж) - Курт Воннегут

Один мой добрый приятель как-то сказал: замечательные у тебя идеи, вот если бы еще оригинальные были. Что поделаешь, такая у меня судьба. Вот я и загорелся совсем не оригинальной идеей написать "Дон Кихота" на современном материале. Надеялся, во всяком случае, что получится что-то свежее, ведь я с нежностью примусь посмеиваться над собственным своим идеалом человека, каким Дон Кихот всегда для меня был. Хотя мистер Кью об этом не упоминает, мне кажется, все американские юмористы, хоть они только и твердят, что американские граждане состоят сплошь из недостатков, не стали бы этого делать, если бы не имели ясного представления, какими американским гражданам следовало бы стать. Мечта об идеальном гражданине нашим юмористам, думаю, столь же необходима, как была необходима Карлу Марксу и Томасу Джефферсону.

Но как-то вот не вышло у меня смешно. Никак мне не удавалось сделать так, чтобы читатели ушли с крючка, выпутались из этого монтокского зонтика, изготовленного нашим временем.

Монтокский зонтик - это что-то наподобие верши, которую облюбовали спортсмены-рыболовы, предпринимающие свои экспедиции на моторных лодках, швартующихся у пристани городка Монток на южной оконечности Лонг-Айленда. Верша эта и правда напоминает каркас зонтика - сплошь прутья, ни ручки, ни ткани. По концам прутьев закреплены крючки из стальной проволоки. А на крючках поддельная наживка - для нее используют хирургические прокладки сероватого цвета. И в прокладке еще один крючок, да такой большой, такой крепкий, что окунь или там палтус, пусть самый крупный, схватив эту наживку, которую на высокой скорости тянет за собой лодка, - бедняга, небось думал полакомиться! - уже ни за что не сорвется.

Сейчас ничего не найти аналогичного приему, при помощи которого Марк Твен позволил своим читателям сорваться с крючка, когда - было это задолго до второй мировой войны, даже до первой - писал, пожалуй, самый мрачный из всех знаменитых комических романов, сочиненных в Америке, "Приключения Гекльберри Финна". Прием там вот какой: под конец Гек, этот выдумщик Гек, который никогда не теряется и у всех вызывает восхищение, заявляет, зная, что у него вся жизнь впереди: я, мол, удеру на индейскую территорию.

Куда именно - может быть, в Роки Флэтс, штат Колорадо? Или в Хэнфорд, штат Вашингтон, или на Аляску, на берега залива принца Уильяма?[36] А как насчет того, чтобы удрать, куда сам Твен подумывал направиться, покинув свой родной Ганнибал, - как насчет девственных джунглей Амазонки?" (Конец)

Да, вот не покончил бы с собой и не только написал бы эту статеечку, а порадовался бы трем новым внукам. Три у меня уже имелись. Моей матери не привелось увидеть никого из двенадцати ее внуков, хотя Алиса, моя сестра, носила первого из них - Джима, когда мы с Алисой нашли нашу мать мертвой. (Ясно, что никакие известия о предстоящих в семье радостных событиях ей помочь не могли. Мать тогда чувствовала себя уже так скверно, словно ей выпало жить в сегодняшнем Мозамбике, где без конца убивают, но почти никто не накладывает на себя руки).

Хватит, однако, носиться с этими фантазиями, будто я шесть лет назад не очутился в реанимационном отделении больницы Св.Винсента, а просто взял да по собственной воле загнулся и все дальнейшее происходило со мной в сослагательном наклонении - вот если бы... Я все еще жив, по-прежнему курю, по-прежнему не сбриваю свои печальные усы - у отца были такие же. (И у брата такие же.) Cogito ergo sum.[37]

Между прочим, я даже написал нечто в жанре похвалы - текст для каталога книжной выставки-распродажи на Рождество 1990 года, устроенной магазином "Крок и Брентано" в Чикаго. Вот что я написал:

"Давно, в 60-е годы, мне хотелось верить, что медитация, как ее практикуют в Индии, способна сделать всех счастливыми и мудрыми, а поэтому стоило бы этому искусству поучиться нам, происходящим из Европы и из Африки, с медитацией прежде не знакомым. Точно так же одно время думали и ребята из группы "Битлс". А вот покойный Эбби Хоффман,[38] великий человек (я вовсе не шучу), похоже, в медитацию никогда не верил. Доверял только своему странноватому чувству юмора, и этот его юмор был единственным здоровым началом у нас в стране, пока шла война во Вьетнаме, - по крайней мере этот юмор давал человеку ощущение, что сам он находится в ладу с собой.

Я бы охотно променял любые медитации на такое состояние. Как и ребята из "Битлс", я поехал в центр йоги Махариши Махеш, чтобы погрузиться в Трансцендентную Медитацию (далее - ТМ.) Про то, что "Битлс" тоже там побывали, я не знал и не знал, что они думают про ТМ. Кажется, у них с центром Махариши вышел какой-то скандал, но по причинам, не имеющим отношения к этому полутрансу на восточный манер. Самому же мне показалось, что ТМ - это вроде как соснуть после обеда: приятно, только ничего существенного не происходит, ни лучше не становишься, ни хуже. Или вроде как ныряешь с аквалангом в тепловатый бульон. Розовый шелковый шарф над тобой развевается, прыгнул - а шарф на поверхности бассейна плавает. Вот такие там достигались эффекты.

Просыпаешься после этой ТМ, и чувство такое, будто еще сон досматриваешь, приятное чувство.

Впрочем, занятия ТМ подарили мне не только это пленительное ощущение полудремы. Когда, как велел мой наставник в Махариши, я усаживался на стул с прямой спинкой, отключившись от всего внешнего и отвлекающего, чтобы твердить свою мантру ("эээ - ммм") голосом, а затем про себя, становилось понятно, что тем же самым я и прежде занимался тысячи раз.

Занимался я этим, когда бы вы думали? - за чтением!

Лет с восьми или около того у меня завелась привычка переживать все происходившее с людьми, про которых было написано в книге, и про себя повторять их слова - в общем то же самое "эээ-ммм". И мир для меня в такие минуты переставал существовать. Если книга попадалась захватывающая, я начинал реже дышать, пульс бился тише, ну в точности как при ТМ.

То есть я по части ТМ был уже настоящий ветеран. Пробуждаясь от своих медитаций на западный манер, я нередко испытывал такое чувство, будто поумнел. Говорю об этом по той причине, что теперь многие смотрят на печатную страницу только как на образчик уже не самой современной технологии, которую китайцы изобрели аж две тысячи лет тому назад. Нет сомнения, поначалу книги действительно представляли собой способ хранить и передавать информацию, и во времена Гуттенберга романтичны они были не больше, чем компьютер в наши времена. Но так уж получается - ничего подобного не предусматривалось, - что вид книги, физическое ощущение книги, соединившись с видом обученного, грамоте человека, который сидит на стуле с прямой спинкой, способны породить некое духовное состояние, бесценное по своей значительности и глубине.