Пятьдесят лет в Российском императорском флоте - Генрих Цывинский

Весь второй день на крейсере шла приемка угля. На третий день на ночь я покинул Аден. Ни офицеры, ни консул не знали, что я иду в Джибути. У Бабэльмандебского пролива я приказал взять курс на запад, а не в пролив. Старший штурман (вместо лейтенанта Не…ва, списанного в Коломбо для отправки в Россию на мимо проходящем добровольце, назначен мною старшим штурманом лейтенант А.Ф. Геркен; младшим штурманом А.В. Колчак) посмотрел на меня вопросительно, думая, что я оговорился. Но, узнав секрет, радостно улыбнулся и переменил курс на запад. Из кают-компании раздался бравурный французский гимн марсельеза. Офицеры еще не спали и, очевидно, узнав о заходе крейсера к французам, сразу повеселели, рассчитывая во французской колонии приятно провести время.

За все наше двухгодовое плавание мы со своими союзниками на Востоке почти не встречались. Мы пользовались широким радушием англичан и немцев, но гостеприимства французов мы еще не испытали. Утром я вошел в Таджурский залив. На правом берегу лежал Обок, а далеко на южном берегу открывался Джибути, африканского характера городок, без крыш небольшие белые здания и высокий маяк у входа на рейд. В 1880-х годах русский казак Ашинов, набрав братию из искателей приключений, отправился из Одессы на пароходе в Обок — владения абиссинского царя Менелика, надеясь там основать новую русскую колонию. Но французы в то время уже считали весь залив под своим протекторатом и вели переговоры с Менеликом об уступке Франции этой колонии. Ашинова французы в Обоке встретили тогда пушечными выстрелами, и он «посрамлен удалился».

Оставалось еще миль 20 до входа в порт; путь этот был нелегок: впереди виднелись вровень с водой большие площади коралловых рифов; при наступавшем приливе они закроются, и на них тогда легко напороться. Очевидно, новые владельцы еще не успели оградить подход к порту лоцманскими знаками. Идя осторожно, ощупывая фарватер лотом Томсона, я наконец благополучно вошел на рейд. Французское правительство, желая иметь у Бабэльмандебского пролива (на пути к Дальнему Востоку) свою морскую базу, арендовало на 25 лет земли по берегам Таджурского залива у Менелика с обязательством, между прочим, построить железную дорогу от Джибути до Аддис-Абебы — резиденции абиссинского царя.

По юго-восточному берегу бухты, закрытой с востока и запада коралловыми рифами и открытой с севера, расположен городок из белых глиняных домиков с редкими пальмами, наполовину высохшими под тропическим солнцем. На восточном берегу виднеется каменная пристань с небольшим краном и несколько сараев с углем. Это пристань компании «Messagerie Varitime», пароходы ее обязательно заходят сюда с почтой на пути в Мадагаскар. За угольным складом, глубже на берегу, виднеются две черные болотистые площадки — это те самые «Plateau de seirpents» и «Plateau de Marabouts», которые были нам обещаны свергнутым французским министерством. Позади главной береговой улицы, на холме, двухэтажный с французским флагом дом, огороженный красной кирпичной стеной дом губернатора. На южном берегу стоит маяк, еще не оконченный и не освещающийся. На рейде пусто — судов не видать, исключая несколько парусных фелюг, спящих в глубине бухты. Вот и весь Джибути.

В одной из английских колоний. 1890-е гг.

Прийдя на рейд, я не салютовал французской нации, так как здесь не имеется пушек для ответного салюта. По международному уставу военный корабль салютует лишь в тех портах, где он уверен, что получит ответ. К нам вскоре пристало несколько шлюпок с приезжими сюда из Франции агентами и подрядчиками различных строительных компаний для устройства нового города и порта. Тут были и коммерсанты, успевшие открыть уже пару кафе-шантанов и несколько магазинов с французской мануфактурой. Первым вышел на палубу, как и следовало ожидать, суетливый репортер местной газеты «Djibouti» и, сняв шляпу на шканцах, чичиковским шагом подлетел ко мне, шаркая ножкой, и приветствовал с приходом. Он торопливо отмечал в записной книжке название корабля, имя командира, откуда и куда плавает и т. п.

Затем попросился в каюту и второпях рассказал мне, что уже несколько лет, как французы взяли Джибути в аренду у Менелика без права иметь здесь свои войска, а лишь милицию из туземцев и полицейскую охрану города и линии железной дороги, которую они обязались построить отсюда до Аддис-Абебы. 35 километров дороги уже построено. Но дикие кочующие племена по пустыни Сомали враждебно относятся к белым пришельцам, разрушают их дорожные постройки и грозятся напасть на незащищенный город и вырезать европейцев. В таком же положении находилась постройка Манджурской железной дороги в 1900 году, когда хунгузы разрушали ее из вражды к русским захватчикам этой области. Город поэтому находится постоянно под страхом нападения сомалийцев, а полицейская охрана, состоящая наполовину из туземцев, не может служить надежной защитой. Ввиду этого французское общество и губернатор рады приходу русского корабля, который как верный союзник будет для них желанным гостем и останется здесь подольше для защиты города, и прочее в этом роде.

Затем ко мне явился Атто-Иосиф, племянник царя Менелика (с Владимиром на шее), бывший в России во главе абиссинского посольства к Императору Александру III. Теперь он здесь вместе с двумя офицерами Семеновского полка занят был перевозкою в Аддис-Абебу ста тысяч ружей, подаренных русским Царем Менелику. Ружья эти лежали в сарае на берегу и партиями отправлялись на верблюдах. Эти офицеры также были у меня с Атто-Иосифом; они числились при миссии посланника Власьева в Абиссинии. В этот же день приехал ко мне полковник Генерального Штаба Артамонов, путешествовавший с какими-то загадочными целями по этим местам. В 1906 году был главноначальствующим в Кронштадте во время беспорядков при роспуске Государственной Думы 1-й сессии. Освободившись от назойливых гостей, я одел эполеты и поехал к губернатору с визитом, а для большей помпы взял с собой ревизора в качестве адъютанта.

Губернатор ожидал меня, выстроив у своего подъезда взвод туземной милиции с ружьями и унтер-офицером-французом, и встретил меня на дворе; одет он был в мундир гражданской формы, при шпаге и в трехугольной шляпе с плюмажем. В кабинете он знаком показал, что желает говорить со мною конфиденциально — с глазу на глаз, и сообщил мне, что он уже два месяца ждет моего прихода и имеет мне сообщить секретное поручение французского правительства об очень важном политическом акте, состоявшемся между двумя союзными и дружественными державами (я с первых же его слов понял, что французское правительство не уведомило его об отмене обещанной уступки), и спросил меня, какие я имею по этому делу приказания русского правительства.

Я, руководствуясь последней шифрованной телеграммой, ответил ему совершенно простодушно, что никаких инструкций не имею, а зашел сюда по пути, возвращаясь в Россию, чтобы принять уголь и запасы и ознакомиться с новым портом дружественной державы, лежащим на пути движения наших судов на Восток. На этом наш деловой разговор и окончился (возможно, что губернатор догадался об отмене обещанной концессии). Он сообщил мне все то, что было мне известно от репортера газеты, и просил меня подольше остаться здесь (до прихода ожидавшейся здесь французской канонерки), добавив, что джибутийское общество постановило сделать приятным наше здесь пребывание и устроить послезавтра в честь русского крейсера бал в новом городском «казино» (наскоро сколоченный из досок балаган). Я поблагодарил за лестное внимание его и сообщил, что возвращаюсь в Россию к назначенному сроку и потому подолгу задерживаться в попутных портах я не могу. С утра мы принимали уголь, его потребовалось немного, так как в Адене был взят полный запас. К вечеру успели вымыть крейсер, а на 3-й день офицеры побывали на берегу и видели «казино», убранное флагами и зеленью к вечернему балу. Но под вечер нам было прислано экстренное прибавление к газете «Djibouti», в котором сообщалось о неожиданной смерти французского президента Феликса Фора и об отмене назначенного бала. На четвертый день рано утром я ушел из Джибути в Суэц.

В Красном море были штили; парусов нести было нельзя, и я, делая по 200 миль в сутки, через 8 дней одолел наконец это жаркое неприятное море и 11 февраля, вечером, стал в Суэце на якорь. Пошли опять по обе стороны канала желтые библейские пустыни с красными горными цепями по отдаленному горизонту, с редкими караванами верблюдов, с Горько-соленым озером и Измаилией, с дворцом египетского хедива; затем потянулась вторая половина канала с серыми болотистыми лагунами и, наконец, грязный, черный от угольной пыли Порт-Саид. Программа для этого порта всегда одна и та же: приемка угля, генеральное мытье крейсера, затем импровизированная баня для команды в палатке на верхней палубы, потом спуск команды на берег и затем уход вон отсюда дальше. От Порт-Саида остался еще в памяти великолепный обед, которым нас угостил русский консул немец Брун — хлебосол, старый холостяк и гастроном.