Пятьдесят лет в Российском императорском флоте - Генрих Цывинский

За отсутствием солнца обсервации не было, но было очевидно, что при боковом ветре меня сносило дрейфом к французскому берегу. Ветер постепенно свежел и зашел к NW-y, пришлось взять третий риф и убрать брамсели, ход уменьшился до 5 узлов, дрейф, очевидно, стал больше, и я не знал точно своего места. В 4 ч утра на 30 марта вкатил с левой (наветренной) стороны огромный вал, залил всю палубу и выломал фальшборт по всей длине шканец. Это случилось в 4 ч утра при смене рулевых; обычно это так и бывает, пока что новый рулевой со сна еще не успел осмотреться и, вильнув рулем, принял вал на палубу вместо того, чтобы встать к нему в разрез. В этот длинный пролом пошел бы вал за валом, и пришлось бы худо, я вызвал плотников и приказал им как можно быстрее заделать досками зияющий левый борт. Через полчаса все было готово. Не получая на третий день обсервации, я решил идти далее под парами, взяв курс N на Ирландию, чтобы выбраться на ветер, избегая близости французского берега с его рифами и островами, которых за пасмурностью не было видно. Но, к счастью, к полудню 30-го на короткое время выглянуло солнце, старший штурман удачно выхватил его в секстан, и оказалось, что крейсер отнесло дрейфом на 90 миль к французскому берегу. Пришлось взять курс еще левее — на NW 20°, чтобы не напороться на банки острова Уэсан.

К вечеру разъяснилось и ярко замерцали звезды, что обыкновенно указывает на окончание шторма. Справа блеснул электрический луч Уэсанского маяка; определив на нем свое место, я лег на NO и вошел ночью на 31-е в Ламанш. Пролив прошел при набегавшем часто тумане и с рассветом вошел на обширный рейд Шербурга. С подъемом флага салютовал нации и, получив ответ, отправился тотчас же к главному командиру порта с визитом и просить его о ремонте сломанного борта. В тот же день портовый инженер с мастерами снял лекала шканечного пролома, обещая через неделю окончить работу. В Шербурге весна запоздала, на рейде дул свежий ветер, ходила крутая волна, и сообщение с берегом поддерживалось на парусных ботах.

На рейде ожидалась Escadre du Nord, ходившая на морские маневры с новым министром (штатским) m-r Laucroix. 3-го апреля под салют крепости стройно вошли на рейд 6 больших броненосцев под командой вице-адмирала de-Sallandrouza, а за ними вошел учебно-стратегический отряд слушателей Академии морского генерального штаба из 4 крейсеров под флагом к-да Bienaime. Приехав с визитом к старшему адмиралу, я застал в его каюте морского министра — нервного, подвижного старика, с красным, как рак, лицом и совершенно белыми волосами. Он приветствовал меня как представителя дружественного флота и, узнав, что меня слегка потрепало, сказал, что ему также пришлось испытать с эскадрой тот же шторм и убедиться в хороших морских качествах французских броненосцев. Он, видимо, был утомлен непривычною для него качкою и, похрамывая, удалился в свою каюту.

В числе начальствующих морских лиц был один штатский во фраке; это депутат Палаты от департамента Lamanche; он пригласил меня на парадный обед, даваемый завтра в городской ратуше в честь морского министра и Северной эскадры. Начальник учебного отряда сообщил мне, что во Франции недавно открылся факультет Генерального морского штаба при Морской академии и что на отряде плавает, по приглашению правительства, в качестве слушателя русский лейтенант Кладо. В 1904 году, во время японской войны, он писал резкие статьи в «Новом Времени», нападая на косность Морского министерства и требуя посылки всех (даже старых) судов в помощь эскадре в-адм. Рожественского. За строптивость был уволен в отставку. Впоследствии принят на службу, в чине генерала он был профессором военно-морской истории, стратегии в Морской академии во время европейской войны и революции.

Вечером вошел на рейд наш учебный корабль крейсер «Герцог Эдинбургский», возвращавшийся из Атлантического океана с учениками — квартирмейстерами, под командою капитана 1 ранга Энквиста (в 1904–1905 гг. командовал крейсерским отрядом в сражении при Цусиме и отступил с отрядом к Филиппинским островам, был под судом, но оправдан).

В ратуше, украшенной французскими и русскими флагами, был накрыт стол, убранный цветами, севрским фарфором и старинной французской бронзой в стиле empire. Министр сидел с обоими адмиралами по сторонам; против него на хозяйском месте сидел депутат и портовые морские чины, затем командиры судов эскадры и мы с Энквистом между ними. Обед был двухактный, изысканной французской кухни со страсбургским паштетом и пуншем-глясе в антракте, а во 2-й половине — спаржа, volaille, salade, glace и fruits. Шампанское стояло в кувшинах, как простое питье, как ставят у нас квас, и лакеи обносили различные вина, но красное бургунское и старый шамбертен наливались в бокалы с особенным почетом. В общем вся обеденная обстановка скорее напоминала пышные времена королевской Франции, чем скромной демократической республики. В конце хозяин-депутат в привычной ораторской речи приветствовал министра и Северную эскадру и выразил уверенность, что под защитою грозных броненосцев Франция может спокойно смотреть в глаза будущему и продолжать свой культурно-просветительный труд, стоя во главе мирового прогресса.

Речь закончилась тостом за французский флот, Северную эскадру, ее представителей и самого министра. Старик Laucroix нервно вскочил и, поблагодарив вначале за приветствие, говорил с большим подъемом, нервно потрясая красною рукою, что «совершенно верно: он сам лично на маневрах убедился в доблести личного состава, бравых моряков и в прекрасных морских качествах эскадры, но для полного обеспечения Франции далеко не достаточно судов, коими располагает Северная эскадра. Между тем еще на днях Палата, к сожалению, отвергла программу правительства, отказав нам в ассигновании испрашиваемых сумм на постройку новых судов, а вы, господин депутат, кажется, числитесь в той партии, которая вотировала за сокращение бюджета?!». В зале несколько минут стояла мертвая тишина, министр и депутат молча стояли друг против друга, но взрыв рукоплесканий прервал эту тишину, и министр взволнованный сел на свое место. Не ожидавший подобного финала депутат, однако, быстро нашелся и, перейдя в игривый тон, сказал: «Дело еще не погибло, я обещаю г-ну министру, что на вторичном вотировании морской программы и лично я, и вся наша партия будем голосовать за усиление флота…» Новый взрыв аплодисментов, и вся зала весело зашумела, оставшись довольной и министром, и депутатом.

Ремонт фальшборта задержал меня в Шербурге на 10 дней сверх программы, и если я пойду домой Немецким морем с заходом в Копенгаген, то к 1 мая не успею вернуться в Россию; поэтому я воспользовался предложением принца Генриха пройти каналом Вильгельма в Киль, чем сократится время почти на неделю, и телеграфировал в Киль русскому консулу испросить на это разрешение германских властей, упомянув о предложении принца. Получив ответ, я вышел к устью реки Эльбы — в германский порт Куксгафен. В это время в Копенгагене гостила вдовствующая Императрица Мария Федоровна, и было принято мимо проходящим судам заходить туда и представляться ей. Она обыкновенно посещала наши суда, что задерживало их на несколько дней.

Задерживаясь туманами, я только в ночь на 15 апреля подошел к острову Helgoland и утром вошел в Куксгафен. Немцы с присущею им аккуратностью тотчас же прислали на крейсер офицера-лоцмана. Это был стройный блондин с закрученными кверху усами, одет в морской синий сюртук с иголочки, в новой фуражке и при кортике; он браво вошел на мостик, отдал мне честь и повел крейсер в шлюз Брунсбютеля. Построенный с чисто стратегической целью — для быстрого перевода военного флота из Немецкого моря в Балтику — канал Вильгельма имеет 70 миль длины, с глубиною в 28 футов (в мое время), поэтому самые крупные броненосцы германского флота свободно по нему проходят. Канал оборудован прекрасно: откосы вымощены и обложены дерном и засажены кустами.

Ширина канала позволяет встречным судам разойтись, не останавливаясь (в Суэцком канале это невозможно, там при встрече судов одно из них обязано прижиматься к берегу в особо вырезанные затоны). Канал пересекается несколькими железными мостами, разводящимися в одну минуту. На пересечениях канала с железными дорогами построены каменные мосты такой высоты, что под ними свободно проходит высокий рангоут больших броненосцев. Бравый наш лоцман вел крейсер 8-узловым ходом и, не задерживаясь при встрече с судами, он только просил обрасопить круче наши длинные реи. Проходя по зеленым полям и цветущим лугам, мимо чистеньких каменных ферм и усадьб, мы наблюдали повсюду порядок, культуру и благоустройство народа сытого и собою довольного. Из расположенных по берегам военных казарм выходил оркестр и играл нам марш или русский гимн, я вызывал им в ответ наш судовой караул, отдавал им честь. В обед я позвал лоцмана в каюту, предложив вместо него остаться на мостике, но он решительно отказался сойти вниз даже на одну минуту, и обед ему подали на мостик; не сводя глаз с носа крейсера, он ел стоя и с благодарностью взглянул на моего вестового, отдавая ему опорожненную кружку мюнхенского пива «Pschor», и был очень рад, когда ему была принесена вторая. В 9 ч вечера мы вошли в концевой шлюз, и час спустя я отдал якорь на Кильском рейде.