Спитамен - Максуд Кариев

Александр, заслонясь рукой от солнца, не спускал глаз с достигших уже середины реки пловцов. Затаив дыхание следили за ними и показывали пальцами столпившиеся вдоль длинного берега воины. Несколько голых по пояс гоплитов, которым было даже некогда утереть пот, стоя по колено в воде, разматывали веревку, отпускали ее, извивающуюся в воде, как змея, и исчезающую в мутной глубине. По мере того как разматывалась веревка, можно было судить, насколько далеко уплыл пловец. Они все более удалялись, их головы то возникали черной точкой на гребне волны, то исчезали. Они уже почти достигли противоположного берега. Вдруг один из мотков перестал разматываться, веревку повело в сторону, унося течением. Гоплит, державший ее, что-то прокричал с тревогой в голосе товарищам и стал быстро тянуть веревку обратно перехватывая ее руками. На помощь ему бросились еще двое…

А тут исторг громкие ругательства еще один гоплит, его веревка тоже перестала разматываться…

Наконец вытащили первого пловца. У него из шеи, пронзенной насквозь, торчала стрела.

Остальные пловцы все же достигли берега. Выскочив на сушу, они прыгали от радости, вскидывали над головой кулаки и издавали боевой клич.

И вот наконец двинулись в путь, покачиваясь на волнах, плоты. На них были сложены кучей щиты, мечи, латы, а поверх располагались по три-четыре воина с сариссами[68] в руках, заменявшими им шесты, которые давали возможность там, где помельче, упираться о дно, не давая течению относить в сторону, и избегать воронок.

Однако Окс выказывал норов, раскачивал плоты, пытался опрокинуть. У плота, на который погрузили катапульту, оборвалась, раскиснув в воде, веревка. Плот подхватило течением, завертело на водоворотах. Оказавшиеся на нем воины размахивали руками и что-то кричали стоящим на берегу. Вдруг плот распался, и катапульта плюхнулась в воду, вздыбив каскад брызг. Теперь на том месте лишь чернели две точки с маковое зернышко. Это виднелись головы барахтающихся воинов. С берега им кричали, но голоса сливались в общий гвалт, и трудно было что-либо разобрать.

— Наискосок плывите, наискосок по течению — у–у!..

Один из воинов, видно, совсем не умел плавать и только шлепал по воде руками, голова его промелькнула среди волн раз, другой и исчезла. А другой, уцепившись за что-то, то ли за бревно, то ли за сноп камыша, хотя и медленно, но приближался к берегу. Двое его товарищей бросились в воду и поплыли ему навстречу. Наверное, и этот утонул бы, не подоспей они к нему вовремя на помощь. Он уже вдоволь нахлебался, когда товарищи, подхватив его под руки, вытащили на берег. Перепуганный насмерть, он все еще прижимал к себе продолговатый предмет с выведенными на нем строчками, которые были составлены из каких-то непонятных знаков; руки его судорожно сомкнулись, и он не в силах был их разнять.

— Ба, да ведь этот мешок сшит из страницы той книги! Где ты ее взял? — спросил один из воинов.

— Когда мы взяли Истахар, сотни таких книг по приказу нашего царя были брошены в костер, — ответил спасенный, стуча зубами.

— Да, помню, более огромных костров мне не доводилось видеть. Но как ты посмел ослушаться царя?

— Кожа ведь была мягкая, телячья. Я сшил себе из нее подушку и набил травой. И вот пригодилась… Наверное, на ней и впрямь священные письмена. Я уже начал прощаться с жизнью, и тут мне показалось, что я сумел их прочесть. «О великий, глядящий из поднебесья, помоги мне, перебрось через пропасть радугу, дабы мне пройти; пошли с ветром паутинку, что крепче аркана, дабы выбраться мне из колодца; пошли хоть несколько капелек дождя, чтоб не засохло мое деревце…» — губы мои шевелились, но я не мог понять, то ли сам шепчу, то ли ветер шумит, то ли вода вокруг журчит. Но течение вдруг подхватило меня и понесло к берегу. Не иначе на этой коже записана молитва, она — то и спасла меня…

— Ты глянь на этого неблагодарного!.. — сказал, смеясь, воин, с которого стекала вода, своему приятелю, отжимавшему рубаху. — Мы, рискуя жизнью, вытащили его, а благодарение он приносит каким-то письменам!..

— Он прав, — хмуро заметил его товарищ; встряхнув рубаху, он напялил ее на себя и стал закатывать мокрые штанины. — Прежде чем предать те книги огню, Александр позвал к себе жреца из храма Огня, откуда и были изъяты эти бесценные сокровища. Для чего он его позвал? Для того, чтобы он прочел ему все от первой до последней страницы и перевел на греческий. Многое из того, что услышал, он собственноручно записал. А потом только приказал предать огню священные книги. Теперь тайной этих книг владеет только он, наш царь.

На берегу опять послышались крики. Еще один плот с несколькими «среброщитными» подхватили волны, понесли вниз по течению. Канат лопнул, когда плот достиг почти середины, и теперь он несся по стремнине, кружась и накреняясь то в одну, то в другую сторону, а находящиеся на нем воины метались от края к краю.

Неожиданно плот стал торчком и опрокинулся, накрыв собой воинов. Весь берег охнул. Кто-то на чем свет стоит ругал местных богов, что настроены враждебно против македонян.

— Послушай, дружище, повтори слова той молитвы — а вдруг и этим несчастным поможет, — попросил воин спасенного, который, вспоров кожаную подушку, вытряхнул из нее пропитавшуюся водой траву и, прижав к груди, гладил рукой письмена. Он отрешенно глядел перед собой полными слез глазами, губы его что-то шептали.

Снова берег огласился криками. Оказывается, двум несчастным удалось вынырнуть, скинув с себя латы и бросив щиты. Один поплыл обратно, другой к противоположному берегу.

Александр внимательно следил за происходящим. Знаком он велел подойти начальнику аргираспидов и распорядился:

— Тому за целеустремленность выдать награду. А этого разжаловать в пельтасты[69].

А воины на противоположном берегу, спасенный и спасители, между тем продолжали беседу.

— Похоже, и вправду имеет силу эта молитва, — произнес один, не сводя глаз с выбравшегося на отмель «среброщитного», которому уже протягивали с берега руки. — Послушай-ка, а где твой друг — фракиец? Он был, помнится, дюже грамотный…

— А зачем он тебе?

— Показали бы ему эти письмена. Вдруг прочтет, да еще и переведет…

— Фракиец действительно голова, он где-то там, — указал воин туда, где несколько дюжих молодцов перетаскивали с плота тяжелые части разобранного тарана. — Я его сейчас найду.

Он поспешил к берегу, лавируя между грудами седел, щитов, колес от колесниц, и вскоре вернулся с фракийцем, держа его левой рукой за плечо, а правой азартно жестикулируя и что-то объясняя на смешанном фракийско — греческом языке.

— Странные вы люди, — посмеиваясь, сказал фракиец. — Если благополучно переправились через эту бешеную реку, то что еще можно просить у богов?..

— Если даже благополучно вернемся домой, и тогда у нас еще будет о чем его просить, — так же весело отозвался один из спасителей и протянул руку, чтобы взять у вызволенного из беды воина мешок, но тот попятился, будто испугавшись, что, отобрав, не вернут. — Проверим, — сказал фракиец. — Вправду ли тебе удалось с перепугу это прочесть…

Он взял мешок, разрезал ножом кожаный шнурок, которым были прошиты его края, и развернул. Письмена оказались по обе стороны страницы из книги. Золото с букв почти осыпалось, но они четко темнели на мокрой коже. Фракиец держал страницу в вытянутых руках и беззвучно шевелил обветренными губами. Заметив нетерпение товарищей, сказал:

— Да, эта страница из Авесты, которая была записана на двенадцати тысячах таких страниц из телячьих шкур и состояла из двенадцати миллионов строк[70].

— Ты скорее переведи, что тут написано, — поторопили его.

— Ну слушайте.

О Ахура праведный, молю,Открой мне истину, о всезнающий!Кто создал сей мир, где соседствуютНизость и благородство?Кто сумел возжечь Солнце,Осчастливив мир?Кто рассыпал по небу драгоценности.Украсив голубой потолок земли?Кто научил непросвещенных людейВзращивать и печь хлеб,Одомашнивать животных, птиц?..

Фракиец читал эти строки про себя, водя по ним пальцем, потом разъяснял их смысл по-гречески. Три других воина, близко обступив его, внимательно слушали, стараясь не пропустить ни слова. Вдруг они многозначительно переглянулись, и глаза их стали округляться от удивления. Перевернув страницу, фракиец произносил почти слово в слово то, что шептал, как молитву, спасенный.

— Выходит, ты знал, что тут написано? — спросил у него один из воинов.

— Клянусь, нет, — испуганно покачал тот головой.

— Ну и чудеса! — воскликнул один из воинов и опустился на связку длинных жердей для каркаса шатра. — Зачем было сжигать такую книгу? Это же поистине книга мудрости! Царь нам говорит, что мы великий народ и должны сеять, как семена, по свету свою культуру, как же он мог приказать предать огню Авесту?