Ян (не) для Янки (СИ) - Гордеева Алиса

Меня встречает тишина. В воздухе веет несбывшимися мечтами и растоптанными желаниями. Эта квартира, такая современная и просторная, сейчас пугающе пуста. Стягиваю обувь и по мягкому ковру прохожу в гостиную. За огромным окном снова дождь. Он безжалостно тарабанит по стёклам, ручьями прозрачных слёз стекая в никуда. Выдыхаю. Лёгкой поступью спешу к журнальному столику, стараясь не смотреть по сторонам. Здесь всё наполнено присутствием Шахова и моей болью. Бросаю несчастную папку на стол и отскакиваю от неё как от огня. Дело сделано! Я смогла! Мысленно повторяю себе, что теперь нужно бежать со всех ног! Стереть из памяти это место! Яна! Своё прошлое! Но продолжаю стоять и вслушиваться в монотонный шум дождя. Он зачаровывает. Спутывает сознание. Я теряюсь во времени. Не замечаю едких слёз. И лишь внезапный раскат грома вынуждает вздрогнуть. Как по команде резко начинаю пятиться к выходу, на прощание втягивая носом воздух, насквозь отравленный Яном. Закрываю глаза, но легче не становится! Прийти сюда было ошибкой! Горькой, цепляющей за живое! Но ещё большей – закрыть глаза.

Уже в следующее мгновение я лечу вниз под грохот бьющегося стекла. В своём желании ничего не видеть, я глупо натыкаюсь на подвесную полку и ненароком смахиваю на пол стеклянную вазу с моими любимыми конфетами. Правда, взамен сладости я ощущаю болезненное жжение в ладони, а вместо того, чтобы покинуть эту квартиру раз и навсегда, я вынуждена задержаться. Игнорирую саднящие порезы и собираю с пола осколки. Крупные и мелкие, острые и бесформенные, они летят в ведро возле кухонной стойки, а я сама бреду в сторону уборной: именно там мне на глаза в прошлый раз попалась аптечка.

В ванной поворачиваю кран и, до боли сжимая губы, подставляю изрезанную ладонь под проточную воду, которая моментально окрашивается в розовый. С полки достаю аптечку. Сразу видно, что в квартире живут мальчишки. Зелёнка, перекись, бинты – здесь есть всё, чтобы обработать рану. Жаль только нет помощника. Немного неловко левой рукой капаю перекись на порезы. Та начинает забавно шипеть, а я срываюсь в слёзы. Мне больно, но эта боль не идёт ни в какое сравнение с той, что сжигает меня изнутри. Кое-как наматываю бинт, но завязать кончики мне так и не удаётся. Ну и ладно! Сжимаю ладонь в кулак и, выключив воду, убираю всё по местам, а после возвращаюсь в гостиную, чтобы забрать брошенный на пол рюкзак и бежать! Но, говорят, от судьбы не убежишь!

В полумраке уютной гостиной различаю мощный силуэт Шахова. Парень стоит ко мне спиной и тщательно изучает содержимое папки. Не знаю, как я не услышала, что Ян пришёл, но сейчас улизнуть незаметно не получится точно.

– Этого мало, Яна! – произносит он уверенно, словно чувствует, что я рядом. Только вот незадача: его слова пролетают мимо ушей. Я их вроде и слышу, но совершенно не понимаю. Смотрю на горделивую осанку, сильные руки, сжимающие вырезки из газет, аккуратную стрижку и пытаюсь утихомирить непослушное сердце, что яро рвётся из груди прочь.

– То что Демид гуляет от жены налево, не знает только ленивый, – заключает Шахов и бросает на меня беглый взгляд. Внутри всё обрывается, лёгкие стягивает тугой проволокой, а онемевшие ноги прирастают к полу.

– Отец тоже гуляет от Ирины. А они, дуры, терпят! – Шахов небрежно перебирает в руках снимки. Интересно, Ян тоже будет изменять своей Ди, а та терпеть? Или у них всё серьёзно? По любви?

– Если это всё, то Зюзев зря тебя напрягал, Даяна. Это пустое! – Ян бросает газетные обрывки на стол, а я вздрагиваю.

Прячу за спиной перевязанную ладонь и интуитивно мотаю головой: это не всё! Я видела в кофейне распечатки счетов, доказательства, что Бельский внаглую уходит от налогов и прочую бухгалтерскую отчётность. Но вымолвить не могу ни слова. Меня смущает присутствие Яна, а ещё… ещё мне стыдно признаться, что рылась в чужих документах.

– Там же не только фотографии. Наверно, – голос отчаянно не слушается и противно скрипит.

– Только фото, – выдыхает Яник и в доказательство раскидывает вырезки по столу. Вот Бельский обнимает молодую блондинку, до безумия похожую на собственную дочь, там сидит с высокой брюнеткой за столиком в ресторане, а на крайнем снимке похотливо касается губами рыжей куклы в пошлом наряде. Фото мерзкие, отвратные, но, кроме них, на столе больше нет ничего. И пока Шах пристально наблюдает за тем, как я бегаю взглядом по снимкам, никак не могу сообразить, куда делось всё остальное?

– Мишин! – почти кричу, непроизвольно прикрывая ладонями рот. – Это он, Ян! Он забрал! Я с Машкой всего на минутку отошла в уборную. Но зачем ему? Я… я не понимаю!

Ян моментально меняется в лице. Он взволнованно подходит ближе и, оторвав мои ладони от губ, решительно требует ответа:

– Что с тобой? Кто это сделал? – он обеспокоенно смотрит на мои порезы, прикрытые тонким бинтом, и насильно тащит меня к дивану. – Сядь! Я сейчас!

Шахов срывается с места, попутно стягивая с себя тёплый свитер, и, видимо, спешит за аптечкой. Вот он мой шанс убежать! Но я намеренно его упускаю! Дожидаюсь, когда Ян вернётся. Позволяю ему как следует обработать порез. Рассказываю, как сбила спиной вазу и грохнулась следом на осколки. А ещё немного успокаиваюсь. Рядом с Яном мне больше не страшно. Рядом с ним даже боль отходит на задний план.

– Вроде всё, – Шах ещё раз осматривает мою перевязанную ладонь, а потом без спроса берёт в руки вторую. – Больше нигде не порезалась? Точно?

– Точно, – шепчу, по-глупому прикрывая глаза. Я словно снова вернулась в прошлое, в котором мы оба имели право на чувства. Они и сейчас никуда не делись! Знаю, что нельзя! Понимаю, что всё это неправильно! Против законов само́й природы! Но мне сейчас так хорошо… Уже завтра Ян станет чужим! Уже завтра любовь всей моей жизни превратится в пепел. Но сейчас Шах так близко, что я забываю обо всём.

– Я всё равно тебя люблю, понимаешь? – бормочу невпопад. Какой теперь смысл скрывать?

Ян напрягается всем телом и, кажется, не дышит. Он слушает меня. Молчит. Но главное – не отпускает моей ладони.

– У меня не получается, Ян! – кончиками пальцев перебинтованной руки едва касаюсь его волос. Тяжёлый выдох. Не знаю, мой или его. Горло дерёт от слёз. А сердце давно заглушает голос разума. – В голове всё уложить не получается! Смотреть на тебя иначе не получается! У меня жить без тебя не выходит!

Мой шёпот такой прерывистый, едва различимый. Но чувствую, что Ян всё понимает!

– Научи меня, как с этим жить, прошу? – по щекам размазываю слёзы. Я задыхаюсь! От невозможности что-то изменить. От своей беспомощности. От своих таких неправильный, недопустимых чувств. – Как ты живёшь с этим, Ян? Почему у меня не получается?

– У меня тоже ни черта не получается, – шероховатые пальцы с силой сжимают моё лицо, вынуждая заглянуть в стальной омут родных глаз. – Я так хотел уберечь тебя, Даянка, от этой безысходности. Бог тому свидетель! Прости, что не смог.

Я слышу каждый его вздох, кожей ощущаю биение сердца. Тепло его рук медленно отогревает мою заледенелую душу. Ещё немного и мы забудем это ненавистное «нельзя». По крайней мере, я точно забуду. Уже забываю! Гори оно всё синим пламенем! Тянусь к Яну, как когда-то давно, когда также смотрели друг другу в глаза, шептали «люблю» и клялись, что мы – навсегда! Наверно, это не изменить! Только он моя жизнь! Только с ним рядом моё сердце способно биться!

Но Шахов оказывается сильнее меня. Он резко встаёт, безжалостно лишая меня своего тепла, и твёрдой походкой направляется к окну, за которым всё так же тарабанит дождь, размывая очертания ночного города.

– Ты не любишь её, – бормочу вслед Яну.

– Не люблю, – признаётся глухо, но боль его сердца оглушает. Я снова смотрю ему в спину. Белоснежная футболка облегает накаченное тело парня, как вторая кожа. Ян облокачивается о стекло, всё сильнее натягивая тонкую ткань на крепких мышцах.

– Тогда зачем этот брак? – поднимаюсь следом с дивана. В тусклом свете гостиной натянутая до предела футболка ничего не скрывает. И чем ближе я подхожу к Шахову, тем отчётливее проявляется рисунок на его спине: две огромные буквы «Я», переплетённые в замысловатом узоре, который мы когда-то давно выдумали сами!