Скала Жнеца - Сара Пирс

телефон. – Она встречается с Ханой взглядом. – Я поступила глупо, импульсивно, как всегда, но и пальцем не тронула Беа. Ты сама это знаешь.

– Но ты бросила Лиама…

Хана никогда прежде не слышала в голове такого громкого жужжания, словно череп наполнен стайкой крохотных злобных мух.

Джо не отвечает, просто делает шаг в ее сторону, но Хана отшатывается, вставая на траву.

– Ты его бросила, Джо, – выплевывает Хана. Жужжание в голове превращается в странный заряд электричества. – Ты оставила его там умирать.

Она представляет, как Джо могла бы рассказать ей о последних минутах Лиама. Как его везли в больницу, домой. Вспоминает похороны. И недели, последовавшие за этим.

В ее голове проносятся мгновение за мгновением, и Джо отняла их все, теперь Хана всегда будет вспоминать об этом с ненавистью.

А хуже всего, что Джо украла у нее единственную оставшуюся ценность.

Память о Лиаме.

– И думаешь, тебе это сойдет с рук? Ты украла у меня все, вот что ты сделала. Забрала все.

– Не понимаю, о чем ты…

Джо не смотрит на нее, и Хана понимает почему. Джо, как никто другой, знает, что она всегда обкрадывает людей. Джо украла ее хобби, друзей, все присвоила себе. На короткое время Джо ощущала прилив энергии только потому, что кого-то победила.

– Тогда я тебе объясню.

Хана перечисляет все, хладнокровно, жестко: все мелочи, которые лишь ее сестра может считать важными или вообще помнить. Припоминает язвительные комментарии Джо, и как та занялась фигурным катанием только потому, что им занималась Хана, и как тренировалась, пока не превзошла сестру. Как выставлялась перед Беа, когда у нее что-то получалось, и как пыталась невзначай принизить чужие достижения, когда их хвалил кто-то другой.

Слова продолжают литься. Хана чувствует жар, череп раскалывается.

Джо смотрит на нее молча, но ее поза слишком красноречива – плечи поникли, голова опущена. Слова достигли цели. Наконец-то что-то пробило барьер.

– Прости, – в конце концов говорит она, захлебываясь слезами. – Мне страшно жаль.

Это худшее, что она могла бы сказать. Хана хочет услышать в ответ что-нибудь более существенное, с чем могла бы поиграться и опровергнуть. Ей не нужны извинения Джо, они вызывают жалость, а этого ей точно не нужно. От жалости она чувствует себя глупой и никчемной, а ей хочется отхлестать Джо по щекам.

Хана не собиралась этого делать и удивляется самой себе, ведь она никогда не бросалась в схватку, всегда убегала от нее. Беа и Джо скорее подрались бы на диване, но только не она.

Шагнув вперед, Хана грубо хватает Джо за руку:

– Вот только мне не кажется, что тебе жаль.

Джо съеживается:

– Прекрати, мне больно.

Она пытается вырваться. Тушь размазывается под глазами водянистыми черными потеками.

– Нет, – отвечает Хана. Жужжание черных мух в голове окончательно ею овладевает. – Я хочу, чтобы ты сказала это как следует.

– Пожалуйста, Хана, – умоляет Джо, пытаясь выдернуть руку. – Ты меня пугаешь.

Но Хана как будто ее не слышит. Глядя Джо в лицо, в наполненные страхом глаза, она охвачена лишь одним чувством – мощным ощущением власти.

– Хана…

Но Хана молчит.

Она сжимает руку Джо еще сильнее, так что чувствует под кожей твердые кости.

68

– Тебя.

Только это и способна произнести Элин. Какое-то странное ощущение сдавливает грудь, как будто из-под ног выдернули ковер, только где-то внутри.

– Да, она защищала меня, Элин. Как старшая сестра.

Его голос дрожит.

Элин пытается взять себя в руки. Не осуждай. Ты не в том положении, чтобы осуждать.

– И что тогда произошло? – мягко спрашивает она. – Когда она была на острове?

– Когда мы были на острове. Я тоже там был. Мы поехали вместе.

Элин хмурится:

– Но на фотографии, которую я нашла… Тебя там не было.

– Потому что это группа Фарры, а не моя. – Уилл медлит. – В ночь убийств я был с Теей, когда на нее напали. Мы бродили по лесу, Тея отошла пописать. Я даже не успел оглянуться, как ее кто-то ударил. – Уилл запинается. – Он бил ее снова и снова, и я… – На его лице мелькает страдальческая гримаса. – Я сбежал. Бросил ее.

Элин хочется его утешить, но это трудно – так ошеломлена она его рассказом.

– Ты испугался, – говорит она наконец. – Хотел помочь, но решил, что нападут и на тебя.

– Нет, – говорит Уилл. – Мне даже не пришло в голову ей помочь. И мысли такой не было. Я просто побежал. Помнишь, ты говорила о трусости? Так вот, в тот день с Сэмом ты не струсила. Ты застыла, но не сбежала. А я не стал помогать Тее. Я до сих пор думаю о всех «если». Если бы я попытался ее защитить…

Он качает головой, в его глазах читается боль.

– Понимаю. Я тоже все время об этом думаю, – тихо говорит она. – Раскладываю то так, то эдак, проигрываю снова и снова.

Он кивает:

– После этого я спрятался. А когда вышел, там уже никого не было, только камень на песке. Странный камень, его явно обточили, чтобы он напоминал ту скалу. – У Элин учащается пульс. Обточенный камень, как в пещере. – Я подобрал его, и тут кто-то набросился на меня сзади. Я толком не разглядел нападавшего, заметил только темный плащ и надвинутый на глаза капюшон.

Плащ. Как тот, который они нашли в пещере.

Его слова, без всякого сомнения, доказывают связь между двумя преступлениями.

– Каким-то образом мне удалось вырваться и убежать в лес. И там я нашел ее – она так и лежала на поляне. – Уилл закрывает рот руками. – Там было столько крови, она лежала так неподвижно, Элин… Неестественно. Я немного постоял там, быть может надеясь, что она очнется, скажет, что это шутка, но в глубине души я все знал. – Из-под его руки вырывается всхлип. – Мне как-то удалось добраться до лагеря, чтобы рассказать вожатым, но потом я увидел разгромленную палатку Джоша и Дэвида, и даже снаружи было понятно, что они мертвы. И там был камень… – Его голос почти срывается на визг. – Он лежал рядом с ними, весь в крови. Я подумал, подумал…

– Что такой же камень ты нашел на пляже, – заполняет пробел Элин.

Она понимает, к чему он клонит.

Уилл кивает. И снова судорожно всхлипывает.

– Я решил, что потерял его на пляже, и когда увидел у палатки, то предположил самое худшее. Я знал, что на камне мои отпечатки. Я испугался и схватил его.

– И потом рассказал все Фарре?

– Да. Она велела мне молчать, потому что