Воин султана - Бейтс Болдуин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Двумя днями позже, еще до полудня, они перевалили через гребень скалистого хребта, смотревшего на Тарудант с запада.
Огромный ирландец, рыжебородый Ахмар, выскочил навстречу Дику и заключил его в могучие объятия прежде, чем тот успел сделать десяток шагов. За спиной Майка, в затененной арке, мелькнули смуглое мрачное лицо Лерона Сола и встревоженные черные глаза Воленса Липарри. Прежде чем Дик успел что-либо сказать, Майк схватил его за плечи и, держа на расстоянии вытянутых рук, радостно заорал, — больше для сторонних наблюдателей, чем для них самих.
— Дорогой ты мой! Не могу на тебя наглядеться! Мы уж начали думать, что ты вообще никогда не вернешься!
Когда они проходили через дверь между колоннами в большой прохладный зал, Дик заметил, что лица Сола и Липарри отнюдь не светятся радостью. В зале был Омар бин-Брахим, тоже смотревший тревожно и отчасти с укоризной.
— Эс салму алейкум, йа сиди Хасан, — пробормотал он.
— Ва алейкум эс-салам, йа сиди Омар, — ответил Дик коротко, избежав потока цветистых приветствий, которые непременно последовали бы, дай он повод.
Он взглянул на Сола и Воленса Липарри.
— Мне сказали, что вы меня ждете.
— Я же говорил тебе, что это безумие! — обвиняюще воскликнул Сол.
Дик стремительно повернулся к нему, но прежде, чем он успел произнести хоть слово, снова вмешался рыжебородый:
— Но, может быть, поговорим чуть позже, когда ты навестишь свое семейство?
— Потом! — бросил Дик почти свирепо. — Сначала я должен выслушать, что они хотят сообщить мне.
Майк Маллиган несколько смутился, но лица остальных явно просветлели — они убедились, что прежний огонь еще не погас.
Дик огляделся по сторонам и направился в ближайшую комнату, вполне годившуюся для совещания.
— Ближе к делу! Вы передали пленника в руки султана, Липарри?
Венецианец поклонился.
— Все было сделано точно по вашему приказанию, йа сиди Хасан. Он не пытался бежать, на нас никто не нападал, и мы доставили его живым в Мекнес.
Дик облегченно вздохнул.
— Значит, он мертв?
Но ответ Воленса Липарри словно начисто вышиб ветер из его парусов.
— К сожалению, нет, йа сиди!
— Как? Как же это? — задохнулся Дик.
— Такова правда, йа сиди! — Воленс Липарри склонил голову. — Султан Мулаи Исмаил стареет и дряхлеет, и приближенным стало гораздо проще повлиять на него. По слухам лалла Зидана, его фаворитка, мать этого самого Зайдана, просто веревки из него вьет. И болтают также, что, нашептав ему кое-что про тебя, она вернула своему сыну милость султана и настроила его против тебя.
— Говорил же я, что оставлять эту женщину в своем доме — безумие, — повторил Лерон Сол.
— Так, значит, люди не лгут? — возмущенно воскликнул Майк Маллиган. — Ты действительно забрал у Зайдана его пленницу, французскую красотку, и оставил эту девку себе?
Омар бин-Брахим помрачнел, но острый язык Дика сразу привел всех в чувство.
— Один момент, джентльмены! Одну минутку! Ахмар, чтобы я больше не слышал никаких гадостей по поводу лаллы Эжени — ни от тебя, ни от кого-либо другого! И для вашего собственного благополучия запомните: леди, спасенную мною от издевательств Зайдана — он ведь тоже не отправил ее в Мекнес! — я знал еще задолго до того, как попал в Марокко, и любил ее больше жизни. Именно поэтому, во имя нашей давнишней дружбы, я сделал для нее то, что сделал, чего бы это мне ни стоило!
— Йа Аллах! — восторженно воскликнул Омар бин-Брахим. — Ты поступил правильно! Сердце верного друга так просто не выбросишь!
— Пусть будет так, — согласился Воленс Липарри. — Но все же я боюсь, что дружба с этой женщиной дорого обойдется тебе, йа Хасан. Султан совсем плох, а после его смерти Зайдан войдет в силу! И тогда горе тебе! Он не успокоится, пока не изничтожит тебя и все, связанное с тобой!
— Иншалла! На все шля Аллаха!
Дик склонил голову.
— Я не позволю страху ослабить мое сердце. Ахмар! В твоем послании ты, кажется, намекал и на другие, более близкие неприятности?
— Намекал!
Майк Маллиган заволновался. В этой области он чувствовал себя увереннее.
— Повсюду в провинции волнения и неудовольствия — люди говорят, что ты пренебрегаешь обязанностями кади.
— Аит Абузеба задолжали дань за две полные луны, — решился вмешаться бин-Брахим.
— И Аит бу-Амран, — добавил Воленс Липарри.
— И Хамед бу-Муса!
— И Аит Байрук!
Теперь все говорили сразу.
— Надо бы тебе показаться им! — предложил Ахмар.
— На это понадобятся месяцы, нет у нас столько времени.
Дик невесело усмехнулся, увидев на лицах друзей тень разочарования.
— Но есть другой, более быстрый способ разобраться с ними со всеми одновременно! С теми силами, которые находятся под нашим командованием, мы можем выйти с полдюжиной маневренных армий, и еще достаточно сил останется для защиты города на случай нападения. Воленс, ты возьмешь на себя Илидж и Аит бу-Амран. Оуэн Конвей управится с Тизнитом и Аит Абузеба. Здесь можно объединить силы. Була Никко может напасть на Акка и Татта и поставить на колени Аит Байрук.
Остаток дня он провел, составляя диспозиции и набрасывая планы стремительных вылазок. Суждения его были здравыми и безошибочными, что поднимало боевой дух у всех — кроме Майка Маллигана. К данному моменту рыжебородый убедился, что Дик превосходит его как командир, что это послано ему в наказание, и к концу дня окончательно впал в тоску, столь характерную для ирландцев.
В Таруданте Дик провел три дня и три ночи — не больше. Но каждый из этих дней показался ему вечностью — вечностью, полной опасности. Его переполняли дурные предчувствия, он словно улавливал в воздухе веяния приближающихся бедствий и отчаянно боялся, что удар по Агадиру будет ударом и по Эжени, и потому трудился как безумный, торопясь закончить свои диспозиции, назначить командиров и оставить подробные указания заместителям в Таруданте.
Большую часть времени Дик проводил за работой, но несколько часов все же принадлежали семье; и впервые за все эти годы он почувствовал к домашним некоторое охлаждение. Вспоминая спор с Эжени и теории, которые сам выдвигал, Дик старался подавить и сгладить отчуждение, но это ему не очень удавалось. Невозможно было отделаться от чувства, что, если бы не семья и не узы, связывающие его с нею, он мог бы умчаться с Эжени в любое доступное для него безопасное место. Однако семья неотступно была при нем, воздвигая невидимую, но непреодолимую стену между ним и Эжени.
Дети были еще слишком малы, чтобы почувствовать перемены в настроении отца, разве что он стал несколько ворчливее, но женщины не могли не заметить этого. Он по-прежнему считал своим долгом приходить к ним, и быть для каждой мужем и повелителем, но его не покидало чувство, ранее незнакомое, что он всего лишь жеребец-производитель, обслуживающий на пастбище стадо кобыл! Дик был прямо-таки одержим такой мыслью, и ни он, ни его женщины не получали никакого удовольствия от близости. Но лишь Азиза решилась заговорить об этом.