Франкский демон - Александр Зиновьевич Колин

Мануила были просто шокированы всем этим. Ясно уже, что и они не останутся... О Бог мой, отчего я так слаб теперь, что не могу сам возглавить поход?!

— А почему бы вам не поручить командовать экспедицией в Египет одному сиру Ренольду, ваше величество?

— Это невозможно, шевалье! — воскликнул Бальдуэн. — Вы считаете, я не думал о том же? Но нет, ромеи никогда не согласятся на такое. Государи Фландрии — да, они издавна между собой приятели. Ещё прадед графа Филиппа и его дружина сражались вместе с Алексеем, дедом императора Мануила, против кочевников-северян и жестоко побили их. А сир Ренольд — другое дело! Разве вы не знаете, что грифоны по сей день считают его своим врагом? Он крепко насолил им в своё время... Граф Триполи и князь Антиохии, напротив, устроили бы ромеев. Однако дядюшка Раймунд обиделся на меня за что-то и даже не приехал, а за князем Боэмундом никто из здешних баронов не пойдёт, да, откровенно говоря, и сам он не слишком-то горит желанием сражаться за Истинный Крест... Господи, как же трудно заставить всех действовать сообща! Ей-богу, нам бы не грех поднабраться у неверных умения ладить между собой!

Король умолк, глядя куда-то перед собой. У Жослена же сетования правителя Иерусалима на государственные проблемы вызвали совершенно неожиданную реакцию — ему вдруг захотелось спрятанного за поясом леденца. Юноша не выдержал и запустил руку за пояс. Однако проклятый леденец растаял и, превратившись в какую-то отвратительную массу, приклеился к одежде. Храмовник принялся облизывать липкие пальцы. За этим занятием его и застал Бальдуэн, вернувшийся к действительности.

— Что вы делаете? — спросил он с удивлением.

— Э-э-э... ваше величество... сир... — засуетился Жослен. — Когда я волнуюсь, я всегда лижу пальцы! — неожиданно заявил он. — Это — скверная привычка, но я никак не могу от неё избавиться.

Освещение мешало королю видеть, как густо покраснело лицо собеседника, и видимо, потому Бальдуэн принял отговорку гостя за чистую монету.

— У меня никогда не было обыкновения делать так, — произнёс он вполне серьёзно. — Однако у многих мальчиков, с которыми я воспитывался, напротив. Один из них всё время грыз ногти, так отец Гвильом велел вымазать ему кончики пальцев дёгтем. Когда тот слизал дёготь, ему опять намазали... Вот так он потихоньку и отучился... Что, если мне и правда назначить сеньора Керака своим бальи?

Такой резкий переход от воспоминаний о детстве к делам первостепенной государственной важности несколько обескуражил рыцаря.

— Это было бы правильно, сир, — только и сказал Жослен. Но король не слишком-то нуждался в ответе, он просто размышлял вслух:

— В Курии мнения разделятся: Ибелины, конечно, упрутся, Ренольд Сидонский, скорее всего, станет держать нейтралитет. Барон Торона, наш коннетабль, тяжело болен... Пожалуй, можно. — Тут Бальдуэн поразил своего гостя ещё сильнее, спросив безо всякого перехода: — Я слышал, вы умеете гадать по руке?

— Да... сир...

— Погадайте мне, шевалье!

— Ваше величество?

— Господи, мы одни! Что особенного в гадании? Почему прибегать к нему — недостойно христианина? Я, чёрт возьми, хочу знать, чего мне ждать в будущем! Каким оно будет? Таким же, как настоящее, или ещё более отвратительным? — С этими словами Бальдуэн вытянул руку. — Ну же?!

— Мне нужна левая рука, сир, — попросил Жослен.

— А правая разве не подойдёт? Какая разница? Они же одинаковые, разве нет?

Храмовник покачал головой.

— Нет, государь, — сказал он твёрдо. — Только левая, та, что находится со стороны сердца, может открыть нам предначертания судьбы. Если вы желаете узнать их, вам придётся показать мне левую ладонь.

— Хорошо. — Бальдуэн кивнул и начал протягивать руку, как вдруг, когда Жослен уже хотел взять её, поспешно отдёрнул. — Нет... наверное, не надо... Впрочем... почему же? Разве можно скрыть? Пожалуйста... если, конечно, там ещё можно что-то разобрать.

Храмовник взял свечу и взглянул на протянутую ладонь иерусалимского правителя. Жослен увидел мельком оказавшееся на какой-то момент очень ярко освещённым лицо Бальдуэна. Даже и мимолётного взгляда хватило, чтобы рассмотреть отчётливые следы, оставленные болезнью. С рукой дело обстояло ещё хуже, проказа потрудилась тут особенно старательно. Однако возможность различать линии на ладони пока ещё сохранялась. Правда, вот то, что пророчила королю судьба, едва ли могло кого-то обрадовать.

Жослен долго молчал, не зная, как сказать, пока король, видя затруднения хироманта, не пришёл ему на помощь:

— Сколько мне осталось, шевалье? Только честно, как рыцарь рыцарю.

— Сир...

— Я не рассержусь, — с грустью обречённого проговорил Бальдуэн. — Ведь вы только читаете волю Господа, словно бы страницу в рукописи... Мы все лишь страницы... Даже не страницы, строчки, начертанные Его рукой. Смешно гневаться на герольда, которому велено зачитать приговор. Смелее, рыцарь Жослен.

— Ваше величество...

— Десять лет? Или и того меньше? — только и спросил король, а когда Храмовник кивнул, продолжал: — Если бы я был простолюдином или даже благородным человеком, но не знатным вельможей и не королём, мне пришлось бы удалиться от... от нормальных людей. Я бродил бы по дорогам, питался бы подаянием. Может быть, обо мне позаботились бы кармелиты...[32] Наверное, если бы я находился среди себе подобных, мне было бы легче... — Голос его задрожал. — Простите меня, шевалье. Так сколько ещё мне ждать?

Именно так он и спросил: не жить, а ждать.

— Не больше десяти лет, — признался хиромант. Ему страшно хотелось хоть чем-то ободрить государя. — Но есть и приятная новость, сир, — неожиданно для себя заявил Жослен. — Вы одержите блистательную победу...

Бальдуэн встрепенулся:

— Победу?!

Отступать было некуда.

— Да, ваше величество, — твёрдо произнёс Храмовник.

— Когда? — Королю даже и не пришло в голову спросить: «Над кем?», оба, и сам он, и его гость, знали ответ на этот вопрос. — Когда, шевалье?!

— Скоро, государь, — заверил Жослен и, окончательно лишая себя путей к отступлению, повторил: — Скоро.

А что ещё мог он сказать?

XIV

Между тем Господь Бог как будто бы не спешил выполнять обещание, данное от его имени шестнадцатилетним рыцарем своему шестнадцатилетнему же королю. Более того, события, начавшие происходить в Святой Земле сразу после ночной беседы двух молодых людей в Акре, не сулили ничего хорошего.

Византийские послы в смятении покинули Акру вскоре после завершения бесславной ассамблеи. Граф Фландрии,