Сиблинги - Лариса Андреевна Романовская

обалдел: как же ловко Веник их развёл на спасение Макса! Хотя они думали, что это они его. Во дураки! Но вслух Юра рассказал про другое – про карусель, на которой нет ни одной лошади.

Песок шуршал внутри колб, то нормально ссыпался, то обратно вверх летел. Время шло то вспять, то кругами.

Юрка сидел на диване, между Людочкой и Некрасовым. У Людочки на коленях урчал кот Беляк – он за это время тоже изменился. Стал совсем шарообразным. Раскормили его! Но Людочка обиделась и сказала, что это мех у котика.

Юра смотрел, как Витька в блокноте набросок делает. Он Дольку рисовал, а она знала и улыбалась.

Гошка дотянул до себя край пледа и стал на нём съезжать с дивана на пол. Долька прикрикнула как можно строже:

– Да прекрати ты, Гош! Давно не травмировался?

Людочка быстро спросила:

– Доль, а можно я завтра всё сама сделаю? Ты только мне ничего не подсказывай, хорошо?

– Не «хорошо», а по инструкции. Ты ведущая-то, не я. Сама будешь решать, – и объяснила, специально для Юры: – У нас с Людочкой вылет, первый парный.

– Возвращаешься, значит?

Вместо Дольки ответил Витька:

– Пора уже, время настало.

Он смотрел в свой блокнот, штриховал громко, сильно – казалось, что с этим звуком песок пересыпается. А Долька улыбалась.

Женька поставил Максову гитару на пол, упёрся подбородком в гриф и смотрел на песок. Женька был сейчас очень серьёзный. Ира придвинулась к нему и заговорила негромко, чётко:

– Я просто обязана тебе это объяснить… Жень, тебе надо быть поувереннее в себе. Ты так легко на насмешки ведёшься, потому что сам в себе сомневаешься. Принимаешь дразнилку за правду, и тебе поэтому обидно. Надо просто знать, что ты лучший. Реально лучший. Потому что никто, кроме тебя, не может быть тобой. В любой версии. Ясно?

Женька слушал не перебивая. Потом спросил – не у неё, у Юры:

– А как там Макс? С ним точно всё в порядке?

17

Двери лифта разъехались – мягко, с механическим звоном. Не то что институтские. Женька глянул на Беляева, потом первым шагнул на площадку. Как ведущий на вылете. Огляделся. Адрес отпечатался в голове намертво: код домофона, номер квартиры…

Вот она, квартира. Обычная чёрная дверь с металлическим номерком и белым квадратиком звонка. Нажимать на квадратик – страшно. Женька не помнил, когда он последний раз приходил к кому-нибудь в гости. И приходил ли вообще. Если не к родственникам или к родительским знакомым, а сам по себе. К другу.

– Сто пятнадцатая, налево, – подсказал Беляев.

Подумал, наверное, что Женька не знает, куда звонить. А он просто не верил своей радости. Сейчас Макса увидит. Первый раз после того вылета… В другом месте и времени. Может, Макс здесь тоже стал другим?

Тут дверь сто пятнадцатой распахнулась.

– Жень! Что стоишь, забыл, как тебя звать? Витька, да заходите уже, а?

Макс был старше. Небритый и серьёзный. А на Женьку смотрел привычно. Только вот тёмных очков у него теперь не было. Да и зачем они сдались в обычном коридоре. Дверь закрылась.

– Дятел! А ты старше стал. Витька, вы его что, с вылетов вообще домой не забираете?

Витька расстёгивал куртку и спасжилет, отозвался не сразу.

– Он пока не вылетал. Без тебя не хочет. Это я его тогда подрастил слегка, когда ушиб залечивал… Ну, после того… Неустановленного лица!

Макс кивнул и сказал тише:

– Витьк, я ведь этого лица…

– Я в курсе, – быстро отозвался Витька. – Я твой нож подобрал. Состарил его, чтоб отпечатков не было. Он в труху рассыпался, Макс, всё, никаких улик.

Женька сделал вид, что ничего этого не слышал.

Вениамин Аркадьевич возник в дверном проёме, посмотрел на Женьку и на Беляева. Веник-то ничуть не изменился.

– Евгений, ты что такой поцарапанный? С велосипеда упал?

И Женька заговорил наконец:

– Мы вчера кота с сосны снимали. Он за белкой погнался, ну… и увлёкся. На десять метров. Гошка на велике подлетел, а кот вцепился и слезать не хочет. Ну, я тогда ему помог…

– Вы хоть в комнату войдите, – попросил Макс.

В почти пустой комнате у стены лежали стопкой три матраса. Макс объяснил:

– Это Юркин. И Сашки с Серым. Зависнете здесь на ночь – вас на них положим.

Сам Макс спал теперь на диване. Вокруг – книги какие-то. Тетради. И на диване, и на письменном столе. Женька вгляделся. Графики, таблицы… Условия задачи. Не институтской, а по алгебре, сложнее, чем те, что Женька в шестом классе проходил. Макс, видимо, это всё решал, когда они ввалились. Зачем?

– Экзамены через месяц. Поступать надо. Сижу, вникаю. Скоро мозги выкипят.

– Сходи проветрись, – отозвался за стеной Веник.

– А правда, пошли пройдёмся? – предложил Витька. – Мне тут надо ещё кое-что…

– Беляев Виктор, что там ещё?

Как будто Веник сквозь стену мог не только слышать, но и видеть, Витька достал из кармана какие-то исписанные листочки. Женьке показалось, что ещё какой-то конверт, но его Витька быстро спрятал обратно. А листочки принялся старательно рассматривать.

– Вениамин Аркадьевич, мне по магазинам надо. Вы не знаете, где у вас тут можно ножницы купить? Нам про запас. Долька сказала, три пары, не меньше, а то опять быстро потеряются.

– Если в сторону метро пойдёшь, на перекрёстке будут «Канцтовары», слева.

– Угу, я посмотрю. Там карандаши, наверное, тоже есть… нормальные. А зоомагазин есть? Кота чесать теперь приходится…

На листочках было написано: когтеточка, пуходёрка, шоколадки и газировка, жидкость для снятия лака, та жвачка, которая во рту взрывается… Семь разных почерков, смех один.

– Да идите вы уже. Наша юная смена, надежда и умора.

18

Вениамин Аркадьевич стоял у окна. Трое шли через двор. Солнце било так, что фигуры выглядели чёрными, не очень живыми. Будто памятник пионерам-героям ожил ненадолго, а теперь группа идёт обратно в сквер – вставать на постаменты.

Витька шёл чуть впереди по тротуару, Макс по проезжей части, а Женька по бордюру. Казалось, что над их головами сейчас побегут снизу вверх титры – и наконец станет понятно, кто в этом кино снимался.

И что бывает с персонажами, когда для зрителя всё заканчивается.