Лунная магия - Дион Форчун

— Я с удовольствием носил бы одежды Вашей работы, — сказал Малькольм.

— Сандалий я для Вас сделать не смогу, — сказала я. — Вам придется достать их самому — обычные пляжные сандалии, я их только вызолочу.

Оставив его в гардеробной, я поднялась облачаться для храма. На глазах у Малькольма я вряд ли могла бы это сделать, так как перед тем, как облачиться в ритуальные одежды, мы раздеваемся донага. Земные одежды в магии недопустимы. В свою очередь, он тоже не сможет всего испытать сполна, пока не будет соответствующим образом одет. Так что, возможно, это и к лучшему, что его одежды еще не были готовы.

Я встала перед алтарем, возложив на него руки, и собралась с мыслями. В магии бывают моменты, особенно в начале действа, когда при мысли об огромной ответственности мое сердце охватывает леденящий страх. Я совершенно осознанно, руководствуясь одним лишь своим человеческим разумением, запускаю в ход механизм управления космическими силами. Если речь идет только обо мне, я ничего не имею против, но когда в игру вступает другой человек, — это совсем иное дело. Долгие часы я провожу в медитации. Время для меня — сущая безделица. Я жду и слежу за появлением знаков, без них я и пальцем не пошевелю. Наконец, чувствуя себя так, словно поднимаюсь на эшафот, я кладу руку на невидимый рычаг, включаю все механизмы и всегда при этом произношу слова восточного обета: я есмъ жертва Твоя.

Во всяком магическом действе бывают моменты, когда я задаюсь вопросом: не обманываю ли я себя, действительно ли я то, чем себя считаю. Причина этого кроется в несоответствии между двумя типами сознания — обычным мозговым сознанием и высшим сознанием, которое включает1 в себя подсознание и выходит за его пределы, поскольку содержит не только память этой, но и знания всех прошлых жизней. Работая в состоянии транса, мы отключаем нормальное сознание и используем только сверхсознание. В магии мы одновременно пользуемся обоими типами сознания. Нам приходится пользоваться психологическим аналогом двойного расщепления, и при этом, когда отключаются и переключаются невидимые шестерни, неизбежно теряется энергия. Именно в этот момент и налетают ужасные сомнения и страхи. С новым притоком энергии они проходят, и магия набирает скорость, но пока длятся эти страхи, нам бывает очень плохо. Обычно мы проносимся над ними на инерции ритуала, но я еще не достигла точки, в которой могла бы использовать ритуал для Малькольма, и все свои переходы должна была совершать совершенно хладнокровно.

Однако я выдержала…

Ярость стихий, неистовство дьявольских голосов

Иссякнет, исчезнет и смолкнет.

Став вначале покоем после боли, а затем — светом…

Посвященные утверждают, что Браунинг был одним из нас, и эти строки служат для меня достаточным тому подтверждением, ибо и сама я часто проходила через эти врата.

Я проходила по этой тропе страха так часто, что почти перестала бояться. Я знаю, что страх будет неприятен, но преходящ. Вокруг меня, стоящей у алтаря в своих ритуальных одеждах, начали сгущаться тени, но я лишь стиснула зубы и отправилась за Малькольмом. Когда я одна, — все в порядке. Лишь когда на меня ложится ответственность за других, ко мне подбирается страх. Но это я — жертва! И я всеми силами держусь за эту мысль. Если что-то пойдет не так, я первая встану на линии огня.

Малькольм с нетерпением дожидался моего зова. Через свои врата страха он прошел днем раньше, и теперь им завладело очарование Невидимого. Он последовал за мной по темной лестнице, и снова я приподняла перед ним завесу — в буквальном и метафорическом смысле — и мы вместе вступили во владения Изиды.

— Мне лечь на ложе? — тихо спросил он.

— Нет, — ответила я. — Сегодня стой у вертикального алтаря.

Я поставила его лицом к зеркалу со стороны Земли, а сама встала напротив, спиной к зеркалу. Мы оказались в пирамиде тени под висячей лампой, и в этой тени лампа, стоящая на алтаре, выбрасывала вверх конус света, глубоким рельефом высвечивая тяжелый подбородок и сдвинутые брови Малькольма. Глаза его вперились мне в лицо и по их выражению я поняла, что в этом свете мои черты изменились так же, как и его. У него было лицо жреца-мясника. Каким было мое, я могла лишь судить по его потрясенным, полным благоговения глазам.

Реакция Малькольма помогла мне вновь обрести чувство реальности. Включилось сцепление скрытых механизмов, и началась магия. Впрочем, я еще не стала жрицей в полной мере. Моей движущей силой все еще была сила воли. Я хотела довести Малькольма до такой высоты эмоционального накала, когда он обратился бы к тем скрытым запасам энергии, которые придают маньяку нечеловеческую силу, а художнику — вдохновение творца. Тогда лишь из Малькольма начнет исходить магнетизм, используемый в магии, без которого магия — ничто. Сделать это было нетрудно, так как я могла провести его по линии внутреннего раскола — между его чувствами ко мне и воспоминаниями о прошлых жизнях. Но удержать его на гребне волны, грозящей вот-вот переломиться, и пересечь преграду между сферами на огромном эмоциональном накале — это было делом огромного самообладания и сосредоточенности. И если бы одно из них отказало, тогда Малькольму несдобровать. Его бы это не убило, но если при таком напряжении плавится предохранитель, то человек превращается в горстку сгоревшего пепла. Затем, после завершения работы, я должна была вернуть его к нормальному состоянию, постепенно ослабляя поток энергии; заново связать разорванные нити сознания так, чтобы не осталось пробелов; ввести его обратно в тело — так плавно и постепенно, чтобы не осталось ни малейшего признака перенесенного напряжения, и вернуть его наконец к совершенно нормальному состоянию готовности приступить к повседневной работе — конец венчает дело, — и чем искуснее все это проделать, тем меньше другие поймут, что же было сделано.

Возложив руки на алтарь, я велела Малькольму повторять все мои действия. Широкие, безупречной формы руки с чуть узловатыми пальцами, прекрасные в своей силе и чуткости, возникли в круге света. У меня самой необычные руки — разные. Одна рука мужская, другая — женская. На них были магические кольца, наделяющие могуществом. На черном бархате алтарного покрова в маленьком кружке света от священной лампы лежали две пары рук — мужественные, жилистые, мускулистые руки Малькольма и мои гладкие белые женские руки с покрытыми розовым лаком ногтями. Они были возложены для посвящения и жертвы. Когда руки лежат на алтаре» возникает странное ощущение беспомощности, настолько оказываешься во власти тобою же вызванных сил, в полном самоотрицании открывая им свою душу. Затем, когда приходит энергия, ты получаешь свою долю и вновь обретаешь силу. Я почувствовала, как нарастает ее поток, призвала на помощь все резервы из центра Земли и сфокусировала их в третьем оке, скрытом астральном оке, расположенном в центре лба. Я ощутила, как око пришло в движение в невидимой глазнице. Я взглядом пригвоздила Малькольма к алтарю, словно змея птичку, ибо в магии нет места жалости. А потом я подняла руки и бросила в него эту энергию; бросила мощно, сокрушительно, ибо должна была сломить его сдерживающие инстинкты и добраться до глубинных уровней. Я увидела, как он весь сжался, почувствовав эту силу, но глаза его твердо смотрели на меня, а руки поднялись навстречу моим — одна ладонь параллельно другой на расстоянии фута друг от друга. Он не мог загнуть назад запястья, как это сделала я, но ладони его были совершенно спокойны, а руки — словно из железа. Малькольм был человеком могучим, надежным, как скала, целеустремленным, безоговорочно преданным. Лучшего партнера для работы нечего было и желать.