В гостях у турок - Николай Лейкин

— Какой чай? Это по-англійски въ маленькихъ чашечкахъ, сваренный какъ вакса и съ бисквитами? спросилъ Николай Ивановичъ.

Нюренбергъ кивнулъ головой и прибавилъ:

— Самаго лучшаго англійскаго общество бываетъ.

— Чортъ съ нимъ съ лучшимъ англійскимъ обществомъ! Ахъ, шуты гороховые! Изъ-за чашки чаю такъ трезвонить! А мы-то переполошились! Думали, не загорѣлось-ли что.

Нюренбергъ вручилъ билеты и сказалъ:

— Въ девять часовъ начало. Самаго лучшаго оперетка идетъ: «Маскотъ». Около девяти часовъ я буду къ вашего услугамъ, поклонился онъ.

— Съ экипажемъ?

— Это два шага… Какъ разъ рядомъ съ нашего гостинница, въ городскомъ саду.

— Ахъ, это гдѣ такое множество собакъ лежитъ? Знаю.

— Вотъ, вотъ… Балконъ вашего комната даже выходитъ въ садъ, такъ зачѣмъ экипажъ? Мы можемъ и пѣшкомъ дойти. Экипажъ послѣ девяти часовъ стоитъ три франка за курсъ. О, Нюренбергъ умѣетъ соблюдать экономи своего кліентовъ! похвастался онъ и ретировался, прибавивъ:- Въ девять часовъ начало, но можете и опоздать на полчаса, такъ какъ турецкаго представленія всегда опаздываютъ.

Николай Ивановичъ хотѣлъ уже юркнуть къ себѣ въ номеръ, но передъ нимъ, какъ изъ земли выросъ ихъ спутникъ по вагону, англичанинъ. Оказалось, что дверь его комнаты приходилась наискосокъ отъ комнаты супруговъ. Онъ былъ во фракѣ, въ бѣломъ галстухѣ, въ бѣломъ атласномъ жилетѣ и съ розой въ петлицѣ.

— Te… Алонъ, монсье, прандръ дю те… приглашалъ онъ Николая Ивановича, улыбаясь и при этомъ скаля длинные зубы.

— Нонъ, братъ, мерси. Ну, тебя въ болота! Мы этого вашего англійскаго декогта не любимъ. Мерси.

Англичанинъ кинулъ изъ кармана завернутый въ бумагу старинный мѣдный старообрядческій крестъ и показалъ свое археологическое пріобрѣтеніе Николаю Ивановичу.

— Вьель шозъ… Е сельманъ карантъ франкъ (т. е. древняя вещь и всего сорокъ франковъ), похвастался онъ.

— Нашъ русскій, кивнулъ ему Николай Ивановичъ. — У насъ такіе кресты называются олонецкими. Ну, о ревуаръ, монсье, прибавилъ онъ и направился въ свой номеръ, гдѣ и сообщилъ женѣ о причинѣ звонка.

— Вѣдь вотъ англійскимъ жильцамъ угождаютъ, чай имъ по-англійски подаютъ, проговорилъ онъ, снова укладываясь съ папироской на диванъ. — А нѣтъ того, чтобы русскимъ постояльцамъ угодить и подать хоть въ тотъ-же салонъ русскій самоварчикъ да по-русски чайку-то изобразить, съ медкомъ, благо теперь постъ.

Въ семь часовъ въ корридорѣ опять звонокъ. Опять выскочилъ въ корридоръ Николай Ивановичъ, чтобы узнать, съ чему теперь звонятъ, и опять наткнулся на горничную, которая сообщила ему, что это первый звонокъ съ обѣду, и вмѣстѣ съ нимъ вошла въ комнату и стала предлагать Глафирѣ Семеновнѣ помочь одѣваться.

— Нѣтъ, нѣтъ! Мерси… Я сама… замахала руками Глафира Семеновна.

— Букетъ цвѣтовъ для мадамъ не надо-ли или хорошую розу? спрашивала она.

— Пуркуа? Нонъ, нонъ.

— А для господина розу?

— Вотъ еще что выдумала! Нонъ, нонъ, мерси. Для тебя розу съ обѣду предлагаетъ, сообщила Глафира Семеновна мужу.

Тотъ только улыбнулся и отвѣчалъ горничной по русски:

— Съ водкой Смирнова № 21 мы привыкли, душечка, обѣдать, а не съ розами.

Горничная удалилась недоумѣвающая и недовольная.

Стукъ въ дверь. Появился старикъ турокъ въ фескѣ и въ передникѣ, тотъ самый, который приходилъ давеча утромъ и съ которымъ Николай Ивановичъ упражнялся въ разговорѣ по-турецки. На поясѣ его висѣли, поверхъ передника, двѣ сапожныя щетки на веревкѣ.

— Кейфинизъ эйи ми диръ (т. е. здравствуйте), — привѣтствовалъ онъ Николая Ивановича; приложа руку ко лбу и, продолжая бормотать по-турецки, указывалъ ему на его сапоги.

— Сапоги, другъ, почистить пришелъ? Не надо, не надо. Спасибо… Шюкюръ… Чисты у меня сапоги…

Старикъ-турокъ, однако, не захотѣлъ уйти ни съ чѣмъ, онъ сдвинулъ свои брови, подскочилъ къ сидѣвшему на стулѣ и курившему папиросу Николаю Ивановичу, присѣлъ около его ногъ и, поплевавъ на щетку, принялся начищать ему сапоги.

— Вотъ неотвязчивый-то! Ну, чисть, чисть… — улыбнулся Николай Ивановичъ и ужъ протянулъ ему и второй сапогъ. — Однако, ты, Глаша, въ развращенномъ-то видѣ не сиди, а одѣвайся и приготовляйся съ обѣду. Теперь ужъ скоро.

— Да что-жъ мнѣ особенно-то приготовляться! Корсетъ надѣть, да лифъ — вотъ и все. Въ этомъ-же платьѣ я и съ обѣду пойду, — отвѣчала Глафира Семеновна и, не стѣсняясь передъ старикомъ-туркомъ, сбросила съ плечъ платокъ и начала надѣвать корсетъ.

Въ корридорѣ давали второй звонокъ къ обѣду. Старикъ-турокъ начистилъ Николаю Ивановичу сапоги и съ словомъ «адье» удалился изъ комнаты.

— Надѣть развѣ мнѣ бѣлый жилетъ? — спросилъ жену Николай Ивановичъ. — Здѣсь, очевидно, къ табльдоту-то выходятъ во всемъ парадѣ. Давеча нашъ англичанинъ во фракѣ отправился.

— Да надѣнь. И для театра послѣ обѣда будетъ хорошо, — отвѣчала супруга и стала гофрировать себѣ шпилькой волосы на лбу для челки.

— Надѣнь брилліантовую брошку, серьги и браслетку. Утри носъ здѣшнимъ-то англичанкамъ, — сказалъ ей супругъ.

— Непремѣнно.

А въ корридорѣ гремѣлъ уже третій звонокъ къ обѣду.

LXIV

Вошли супруги въ столовую гостинницы и остановились въ удивленіи. Столовый залъ, залитый огнями отъ спускавшихся съ потолка керосиновыхъ лампъ и стоявшихъ на столахъ канделябръ, былъ наполненъ изящно одѣтыми дамами и кавалерами, нарядившимися точно на балъ. Мужчины были всѣ во фракахъ, а дамы въ платьяхъ декольте, въ перчаткахъ и съ вѣерами. Почти у всѣхъ дамъ на груди или въ рукахъ были живые цвѣты… у кого розы, у кого фіалки, у кого ландыши съ резедой. Большинство мужчинъ также имѣло по цвѣтку въ петличкѣ фраковъ. Исключеніе въ костюмахъ представляли только красивый полный усачъ въ фескѣ и черномъ сюртукѣ, застегнутомъ на всѣ пуговицы, и супруги Ивановы, Николай Ивановичъ былъ даже въ свѣтло-сѣрой пиджачной парочкѣ и бѣломъ жилетѣ. Общество бродило между множествомъ небольшихъ столиковъ, прекрасно сервированныхъ и разставленныхъ по залу. Столы были накрыты на пять персонъ, на четыре, на три и на двѣ и переполнены самой разнообразной посудой для питья и ѣды. Французская и преимущественно англійская рѣчь такъ и звенѣла. При входѣ супруговъ, всѣ взоры устремились на нихъ, и фрачники начали шептаться съ своими дамами и кивать по направленію супруговъ. Николаю Ивановичу сдѣлалось неловко. Онъ не зналъ, куда дѣть руки.

— Фу, что это они вырядились, какъ на балъ во дворецъ! проговорилъ онъ женѣ.

— Да вѣдь въ большихъ заграничныхъ гостинницахъ почти всегда такъ, отвѣчала та. — Помнишь, мы обѣдали въ Гранъ-Отель въ Парижѣ…

— Ну, что ты… Были фраки и бальныя дамы, но куда меньше. А здѣсь вѣдь поголовно.

— Въ Ниццѣ въ Космополитенъ, въ Неаполѣ. Англичане это любятъ.

— Все-таки тамъ куда меньше. А вѣдь въ Неаполѣ-то мы жили въ самой распроанглійской гостинницѣ. Ужасно стѣснительно! Не люблю я этого. Выставка какая-то.

— Да и я не люблю, — отвѣчала Глафира Семеновна. — Только я не понимаю, отчего ты не надѣлъ черной визитки? Вѣдь ужъ по здѣшнимъ лакеямъ на манеръ лордовъ можно было догадаться, что здѣсь за табльдотомъ парадъ.

— Ну, ладно! Попа и въ рогожѣ знаютъ! — пробормоталъ мужъ.

— Здѣсь не знаютъ, какой ты попъ.

— По твоимъ брилліантамъ могутъ догадаться, что мы не изъ прощалыгъ.

— Дѣйствительно, смотри, какъ смотрятъ на тебя, замѣтила Глафира Сененовна.

— А вотъ я имъ сейчасъ такую рожу скорчу, что не поздоровится.

— Брось. Не дѣлай этого.

— Ей-ей, сдѣлаю, если очень ужъ надоѣдятъ.

Но къ супругамъ подскочилъ оберъ-кельнеръ съ таблетками и карандашомъ и предложилъ имъ столикъ съ двумя кувертами, за который они и усѣлись.

— Какое вино будете вы пить, монсье? спросилъ онъ Николая Ивановича, останавливаясь передъ нимъ въ вопросительной позѣ.

— Боже мой! Да здѣсь, оказывается вездѣ пьютъ вино! — воскликнула Глафира Семеновна. — А въ Петербургѣ мнѣ разсказывали, что у турокъ вино можно получить только по секрету, контрабандой, какъ въ Валаамскомъ монастырѣ.

— Пустое. Наврали намъ. Столько здѣсь иностранцевъ, да чтобы они жили безъ вина!

— Лафитъ, Марго, Мускатъ люнель, венъ де пейи? — спрашивалъ оберъ-кельнеръ, дожидаясь отвѣта.

— Ну, венъ де пейи, — отвѣтилъ Николай Ивановичъ и прибавилъ, обратившись къ женѣ:- Попробуемъ мѣстнаго турецкаго вина. Видишь, у турокъ даже свое вино есть.

Но вотъ два поваренка, одинъ изъ коихъ былъ негръ, въ бѣлоснѣжномъ одѣяніи, внесли въ столовую большую кастрюлю съ супомъ и поставили ее на нарочно приготовленный столикъ. Пришелъ полный усатый метрдотель въ бѣломъ и принялся разливать супъ въ тарелки. Присутствующіе стали размѣщаться за столами. Захлопали пробки, вытягиваемыя изъ бутылокъ, зазвенѣли ложки о тарелки. Николай Ивановичъ взялъ меню обѣда и сосчиталъ кушанья.