Пинбол - Ежи Косинский

Скользнув на сиденье, она положила руку ему на плечо.

– Когда мы увидимся снова, Патрик? – несколько неуверенно спросила она.

– Когда пожелаешь, – резко отозвался он. – Просто приезжай.

– Но я не хочу навязываться. У тебя ведь есть и собственная работа.

– Нет у меня ничего. Приезжай в любое время.

– Ловлю тебя на слове, – сказала она, заводя мотор. – Три раза в неделю – это, наверное, слишком много?

Его вдохновила подобная перспектива, однако он постарался скрыть это от Донны.

– «Мы несем ответственность за все дозволенные удовольствия, которыми не сумели насладиться», – процитировал он Агаду и усмехнулся, дабы избавить от смущения и ее, и себя. – Для начала сойдет. И когда мы приступим?

– Как насчет завтра? – с готовностью предложила она, и у Домостроя не осталось сомнений в том, что она с удовольствием принимает его помощь.

– Привет Джимми, напомни ему о моем существовании, – сказал он.

– Конечно, хотя сомневаюсь, что он забыл о тебе! – Донна тронулась с места; волосы ее всколыхнулись на ветру.

В растрепанных чувствах Домострой поплелся в танцевальный зал. Когда он обернулся, ее уже не было. Стоянка была пуста. Даже «рожденные свободными» покинули свой пост.

Донна не стала скрывать от Остена, что ездила к Домострою. Она даже рассказала ему, что собирается заниматься с композитором чуть ли не ежедневно, чтобы за оставшееся до Варшавского конкурса время взять от него как можно больше. Остен не мог оспорить ни ее право, ни нужду в такой помощи, однако его возмущало, что для этого был избран именно Домострой. Ему слишком хорошо была известна репутация этого типа, а теперь, в придачу, он все больше и больше подозревал, что Домострой и есть тот человек, который снимал женщину из Белого дома и, возможно, вместе с нею писал письма Годдару. В конце концов, озадаченный повышенным интересом Донны к Домострою, он решил выяснить, в чем же тут все-таки дело, и однажды вечером взял напрокат машину и покатил в «Олд Глори».

Прежде ему случалось проезжать через Южный Бронкс, но он всегда направлялся куда-то еще, и лишь теперь, отыскивая нужное место, Остен впервые осознал, насколько этот район похож на трущобы Тихуаны. Не считая того, что в Тихуане, по крайней мере, обитатели трущоб жили с надеждой, пусть несовместимой с реальностью, что их город, по причине близости к богатым Соединенным Штатам, однажды превратится в деловой и культурный центр и сами они тоже восстанут из праха, как все эти вырастающие вокруг новые здания и магистрали. Но здесь, в Южном Бронксе, не было ни новых зданий и магистралей, ни повода для подобных надежд.

Он отыскал «Олд Глори» и, медленно объехав все строение, увидел автомобиль Донны, стоявший у входа в танцевальный зал рядом со старым кабриолетом, принадлежащим, скорее всего, Домострою. Он знал, что Донна пробудет там весь вечер, так что решил дождаться, когда сумерки уступят место темноте.

Включив радио, изрыгающее рок-блюз, он кружил по безлюдным пространствам, убивая время, пока не показалась луна и не засеребрились в ее сиянии черные стены танцевального зала.

Он поставил машину за проволочной оградой и шагнул в высокую траву. В одной руке он держал параболический микрофон, в другой – зажженный фонарь. Установив микрофон на треноге, он направил «тарелку» в сторону освещенного окна, ярким пятном выделявшегося на черном фоне гигантского танцевального зала. Он включил микрофон и, нажав кнопку, привел в действие танталовый фильтр, устраняющий все посторонние звуки. Затем он присоединил микрофон к маленькому кассетному магнитофону и стал прислушиваться к звукам, доносившимся из «Олд Глори», – кто-то, то ли Донна, то ли Домострой, играл на рояле Шопена. Он сел на корточки и оперся плечом об ограду.

Если не считать звуков музыки, вокруг царило безмолвие. За спиной уходили вдаль ряды обугленных зданий. Перед ним таинственно мерцал серый асфальт безбрежной стоянки и, словно призрачный замок, возвышался «Олд Глори» со всеми своими арками, колоннами, балконами и покатой крышей.

Он сел на землю и придвинулся ближе к ограде. И в этот момент что-то тяжелое обрушилось ему на затылок. Он ничком повалился в мокрую траву. Послышались резкие голоса. С трудом сообразив, что на него напали сзади, он провалился во тьму.

Очнулся он, совершенно не понимая, где находится и как долго оставался без чувств; голову будто в тисках защемили. Он сидел в старом продавленном кресле рядом с концертным роялем и, когда поднял глаза и увидел встревоженное лицо склонившейся над ним Донны, решил, что находится в ее студии в Карнеги-холл. Повернув голову, он увидел Патрика Домостроя с параболическим микрофоном и магнитофоном в руках, а рядом с ним трех смуглых латиноамериканцев в желтых кепках с надписями «РОЖДЕННЫЕ СВОБОДНЫМИ».

– С тобой все в порядке, Джимми? – спросила Донна, похлопывая его по плечу.

Остен поднял руку и нащупал шишку на затылке, затем взглянул на руку, нет ли на ней крови. Крови не было.

– Со мной все в порядке, – сказал он, не забыв инстинктивно изменить голос.

– Я думал, ты студент. А ты, оказывается, шпион, – подошел к нему Домострой.

«Рожденные свободными» зловеще заулыбались.

Остен чувствовал себя малолетним воришкой, которого схватили за руку в кондитерской лавке, и мысль о том, как он смешон в глазах Донны и Домостроя, заставила его покраснеть от стыда.

– Мне плевать на то, что ты думал! – крикнул он. – Я-то знаю, чем вы здесь занимаетесь!

– Что ты хочешь этим сказать? – отпрянув, ахнула Донна.

– То, что сказал. – Остен ухватился за возможность предстать обманутым любовником. – То, что ты мошенница и лгунья! Разве не так?

Донна вспыхнула.

– Ты не знаешь, что говоришь! Как ты можешь быть так несправедлив ко мне – и к себе самому? Я здесь играю на рояле. Разве тебе не известно, как это важно для меня? Ты не имеешь права… никакого права…– Она отвернулась, скрывая слезы.

– Гляди, с каким партизанским набором он вышел пошпионить, – подал голос один из «рожденных свободными» и, поигрывая мускулами, сделал несколько шагов в направлении Остена.

– Почему бы тебе не вернуть все это обратно в ЦРУ, парень? – поддакнул второй.

– Зря только портишь казенное имущество. Здесь пока еще не Сальвадор, – усмехнулся третий.

– Успокойтесь! – попытался угомонить головорезов Домострой. – Он не работает на ЦРУ. Просто шпионит за ней, – он махнул рукой в сторону Донны. – Она его подружка.

Бандиты заржали, и Донна с упреком посмотрела на Домостроя:

– Патрик, прошу тебя…

– Он прав, Донна, – перебил ее Остен, стремясь сбить с толку Домостроя. – Он прав, – медленно повторил он, вставая. Он расправил плечи, поморщился и покосился на девушку: – Я хотел выяснить, что между вами происходит. – Он бросил испепеляющий взгляд на Домостроя, и троица «рожденных свободными» радостно захихикала.

– Ну и наглый же ты, парень, – протянул один из них. – А известно ли тебе, что ты без разрешения залез на чужую территорию? – Он подмигнул приятелям. – Это страна «рожденных свободными», здесь для тебя заграница, парень; это место давным-давно откололось от дяди Сэма. Еще раз тебя здесь поймаем, сынок, это дорого тебе обойдется!

– В следующий раз я буду знать, что с вами делать! – огрызнулся Остен.

Наконец Донна взяла себя в руки. Она уже не собиралась плакать, просто злилась.

– Следующего раза не будет, Джимми, – сказала она. – А теперь, я думаю, тебе лучше уйти. – Но голос ее все-таки задрожал, когда она добавила: – Я больше не хочу тебя видеть.

– Подожди, Донна, – вмешался Домострой, – не будь к нему столь сурова. – Он положил микрофон и магнитофон в кресло, которое прежде занимал Остен. – Он просто пытался защитить тебя. Наверное, беспокоился, как ты тут… одна…

– Это не означает, что ему позволено повсюду рыскать за мной! – воскликнула Донна, бросив взгляд на Остена, но тут же повернулась к Домострою. – У него не было права – вообще никакого права – так поступать. – Казалось, самообладание снова покидает Донну, у нее на глаза навернулись слезы. Все же она справилась с собой и, отпихнув стул, что стоял у нее на дороге, подошла и села за рояль. – Давай работать, Патрик, – спокойно сказала она и ударила по клавишам.

– Прости меня, Донна, – сказал Остен. – Возможно, когда-нибудь ты поймешь мои чувства.

Один из «рожденных свободными» фыркнул. Другой, передразнивая хрипотцу Остена, сказал:

– Возможно, когда-нибудь, парень, мы выбьем дерьмо из твоей тугой задницы.

Остена захлестнула волна гнева, и он выпалил, повернувшись к Домострою:

– Придержи свой иностранный легион! – Затем, все еще в бешенстве, обратился к Донне: – А что до тебя, Донна, – ты достойна лучшего хахаля, чем дешевый фигляр из ночного клуба!

– Как, ты еще здесь? – не оборачиваясь, бросила Донна.