Пинбол - Ежи Косинский

Ежи Косинский

Пинбол

«Тот, у кого нет музыки в душе,

Кого не тронут сладкие созвучья.

Способен на грабеж, измену, хитрость;

Темны, как ночь, души его движенья,

И чувства все угрюмы, как Эреб:

Не верь такому.»

«Ибо тот, кто однажды услышал, будет слышать всегда, и неважно, знает он или не знает, что никогда больше ничего не услышит…

Никогда не установится тишина, однажды нарушенная.»

I

Патрик Домострой повернул ключ зажигания, но мотор не издал ни звука, и приборная доска не осветилась. Он попробовал еще и еще – все без толку: аккумулятор сдох.

Зная, что в здешних местах механик раньше чем через час не явится, и не желая терять времени даром, он отвернул болты, снял аккумулятор, положил его в старую парусиновую сумку, что валялась в багажнике, и потащил эту тяжкую ношу через всю стоянку на улицу, где остановил такси.

Уже через несколько минут он оказался возле «Нэшнл Ноу-Хау», крупнейшей станции техобслуживания в Южном Бронксе. Большое объявление над главным входом вопрошало: «Вас действительно интересует наше ноу-хау?»

Домострой направился к управляющему, пузатому мужику в синей рубахе и с вышитым на белом комбинезоне именем «Джим».

– Можете зарядить аккумулятор? – спросил Домострой.

– Конечно, – отозвался Джим. – Тащите его сюда.

– Вот он, – сказал Домострой, опуская на пол тяжелую сумку.

Джим взглянул на него из-под очков.

– Ваш драндулет, – произнес он, тщательно выговаривая каждое слово. – Тащите сюда ваш драндулет.

– Это невозможно, – сказал Домострой. – Машина не может ехать, если у нее сел аккумулятор.

– Что же, никто прикурить не дал? – удивился Джим.

– Этого недостаточно, требуется полная зарядка. Я просто вытащил аккумулятор, поймал такси, так что вот он! – Носком ботинка Домострой раскрыл верхний клапан сумки.

Джим перевел усталый взгляд на Домостроя:

– Где ваша машина?

– На стоянке «Олд Глори», – ответил Домострой.

– Значит, на тачке его привезли? – Джим показал на аккумулятор.

– Разумеется. Он слишком тяжелый, чтобы тащить его на своих двоих.

Джим задумался. Он снял очки и ногой запахнул клапан сумки, после чего окликнул другого механика:

– Пит, можешь подойти на минутку? Тощий парень поднял голову и, оглядев Джима и Домостроя, отложил гаечный ключ.

– Иду, – сообщил он.

Обращаясь к Питу, Джим показал на парусиновый мешок.

– Угадай, что это такое! – провозгласил он с ликующим выражением ведущего телевизионной игры.

Пит уставился на мешок, затем перевел глаза на клиента, вновь на мешок и снова на Джима.

– Я не знаю, – пожал он плечами.

– Просто скажи наугад. – Джим хлопнул напарника по спине.

Пит оценивающим взглядом смерил Домостроя:

– Грязное белье.

– Не угадал! – торжествующе возопил Джим.

– Шар для боулинга?

– Снова не угадал! Еще одна попытка.

Пит задумался и наконец рискнул:

– Дохлая собака.

– Дохлая – угадал! Собака – не угадал, – возвестил Джим. – Дохлый аккумулятор! А этот малый, – он ткнул пальцем в Домостроя, – притащил его сюда. – И, сделав паузу для пущего эффекта, добавил: – На такси!

– А где же его машина? – спросил Пит.

– Не смогла добраться сюда с дохлым аккумулятором, – вмешался Домострой, – так что аккумулятор прибыл без нее.

– На такси? – уточнил Пит.

– На такси. Чтобы сэкономить время. Качая головой, Пит побрел на свое место. Джим принялся выписывать квитанцию.

– Я в «Нэшнл Ноу-Хау» вот уже двадцать лет, – сообщил он, склонившись над бланком. – Уйма народу буксировала сюда машины с дохлыми аккумуляторами. Но вы первый, кто приволок эту штуку без машины. – Он помолчал. – Чем вы занимаетесь?

– Я музыкант, – сказал Домострой.

– У вас акцент, – заметил Джим. – Вы откуда?

– Из Южного Бронкса, – сказал Домострой.

– Я имею в виду – до этого. Откуда этот акцент?

– Из Новой Атлантиды, – сказал Домострой. – Но в музыке акцент не заметен.

Джим рассмеялся.

– И что это за музыка?

– Серьезная, – сказал Домострой. – Убийственно серьезная.

– Ага, оно и видно, что аккумулятор сдох. Тащите свою музыку, мы ее тоже зарядим. – Он продолжал ухмыляться, глядя на квитанцию. – Знаете, я никогда не слышал о Новой Атлантиде. Где это?

– В Стране Звуков, – сказал Домострой. – Фрэнсис Бэкон написал о ней книгу.

Пока аккумулятор заряжался, Домострой вскрыл почту, которую бросил в тот же парусиновый мешок. Счета и обычные выписки с кредитной карты он сунул в карман, затем просмотрел рекламный мусор. Письмо из Национального клуба вазэктомии [1] огромными буквами вопрошало: «Ты уже сделал это?», за чем следовало предложение:

«Пришла пора воодушевить остальных! Если ты один из тысяч, прошедших стерилизацию, присоединяйся к Национальному клубу вазэктомии и вдохнови других последовать твоему примеру в сдерживании роста населения».

Всего за несколько долларов клуб предлагал выслать значок или булавку для галстука из чистого серебра, а также членский билет и наклейку на бампер.

Домострой задумался. Допустим, он согласится подвергнуться стерилизации – что было для него совершенно невообразимо, – разве это даст ему право заманивать других? И даже если в попытке найти свое место в окружающем мире – опять-таки, идея ему совершенно чуждая – он решит определиться в качестве Американского Вазэктомита, где он будет уверенно себя чувствовать со значком или булавкой Национального клуба вазэктомии? На коктейле? На деловом обеде? В церкви? А что делать с этим членским билетом? Где и зачем он может понадобиться? Кому его предъявлять? Домострой вообразил, как, остановленный за превышение скорости дорожным патрулем, он предъявляет вместе с правами свой Национальный вазэктомический билет: «Значит так, офицер, я спешу ко всем этим ребятам, которые сдерживают рост населения, и у меня совсем нет времени!»

В другом конверте иллюстрированный проспект рекламировал Сладкие Трусики – стопроцентно съедобное нижнее белье. «В ассортименте карамельный, вишневый, банановый, апельсиновый и лимонный ароматы. Один размер – подходят всем!» Домострой попытался представить, как он объедает подобные трусики с бедер Андреа, и тут же задал себе вопрос: если он так возжелает ее, то зачем тратить время на поедание трусиков? Зачем вообще поглощать нижнее белье? Что будет делать Андреа, пока он насыщается ее банановыми, вишневыми или карамельными трусиками? Смотреть, как он жует? Спрашивать, вкусно ли? На мгновение он вообразил судебное дело об отравлении Сладкими Трусиками и их производителя, вынужденного отвечать на широкий круг вопросов: «Представляют ли съедобные трусики угрозу для жизни большую, чем, скажем, конфета? Укрепляют ли они семейные отношения? Сокращают ли период ухаживания? Увеличивают или уменьшают здоровое половое влечение? Запрещать ли студентам, устраивающим соревнования на территории университета, сдирать больше трусиков, чем они способны прожевать? И наконец, каков в подобном деле предел ответственности производителя как законодателя вкусов?»

Когда аккумулятор зарядился, он поймал такси, чтобы вернуться к «Олд Глори», некогда крупнейшему в Южном Бронксе танцевальному залу и банкетному центру. Теперь здесь царило запустение. Рост преступности и бандитские войны вышибли большую часть клиентуры, преимущественно еврейской, когда-то толпой валившей праздновать свадьбы и отмечать совершеннолетия. Владелец «Олд Глори», престарелый барыга, в конце концов закрыл лавочку, выставил все на продажу и укатил во Флориду. Лет десять назад, будучи на вершине успеха, Домострой дал в «Олд Глори» несколько благотворительных концертов в пользу бездомных детей Южного Бронкса, так что хозяин, помня об этом, позволил ему последние два года жить в гардеробной танцевального зала.

В надежде на то, что возможный покупатель захочет возродить былую славу заведения, владелец сохранил всю обстановку и оборудование. Громадная кухня была готова накормить сотни едоков, а на низкой эстраде, примыкающей к танцевальному залу, тускло поблескивал старинный рояль, за которым выстроилась целая армия крайне изношенных и нуждающихся в починке музыкальных инструментов, от арфы с виолончелью до электрогитар и аккордеонов, и – символ прогресса – электрическая пианола, способная имитировать звуки различных инструментов.

Однако покупатель все не появлялся. И пока суд да дело, Домострой, в ответ на милосердие владельца, принял на себя обязанности стража и хранителя «Олд Глори» и всего его содержимого.

Он попросил водителя остановиться у своей, единственной на всей обширной стоянке, машины, и, когда вышел из такси, танцевальный зал в сгущающихся сумерках привиделся ему гигантским космическим кораблем, ненадолго здесь приземлившимся. Он и раньше испытывал подобные ощущения. Его комната превращалась в штурманскую рубку, и он чувствовал себя одиноким мореходом, готовым отправиться в свое последнее плавание. Он вел как бы двойное существование – вне этого мира и одновременно внутри него, и по ночам, когда слышались отдаленные перестрелки уличных банд или сирены полицейских патрулей, «скорой помощи», пожарных машин, ему казалось, что всеми этими звуками жизнь хочет напомнить ему о себе.