Юрий II Всеволодович - Ольга Гладышева

Бий-Кем морщил в улыбке желтое лицо, но взгляд узких глаз оставался непроницаем.

— Хочу знать о твоем народе, — сказал Юрий Всеволодович. — Не стану выпытывать и допрашивать. Пусть будет беседа без недоброжелательства. Возьми чашу полную и не бойся… Ваш полководец — Чингисхан? Расскажи о нем и хорошее и плохое.

— Плохого нет, только хорошее, — заявил монгол, опрокидывая чашу и чмокая. — Даже не просто хорошее, а великое.

Сивый боярин с жадностию глядел, как он выпивает — тоже хотелось, но не смел попросить и делал вид, что владыки Кирилла здесь нет.

— Чингисхан был главою народов, живущих в войлочных кибитках, — начал Бий-Кем. — Они разводили рогатый скот, коз и лошадей. Табуны коней — это главное богатство. Силу войска монголы определяют по тому, сколько лошадей. Самое важное сохранить коня в теле, чтоб не худел, не болел, был вынослив и быстроног… Чингисхан говорил: прежде у меня было только тридцать человек ночной стражи и семьдесят моих охранников, ныне ж Небо повелело мне править всеми народами. Он заботился о них, строил дороги и караван-сараи. Купцам было так безопасно, что, как говорил сам Темучин, можно было везде и в любое время носить на голове сосуды, наполненные золотом, и не быть ограблену… К концу жизни им были покорены семьсот двадцать народов, войска он имел сто двадцать тысяч. В нем должны служить все монголы, способные носить оружие. Храбрым и умным Чингисхан вверял войска, рачительным — хранение обозов, неповоротливым велел смотреть за скотом. Монголы лучше всех стреляют из лука с коня. Когда нет войны, татарские ратники работают, расчищают дороги, но домой их не отпускают. Оружие — не их собственность, оно общее и хранится отдельно. После похода каждый обязан сдать оружие.

— У нас так же, — кивнул Юрий Всеволодович.

— Но у них войска постоянны, а у нас токмо дружины, — возразил Жирослав.

— Семьсот двадцать покоренных народов могут прокормить такое войско, а мы — нет, если его все время содержать, — вмешался Василько.

— Это еще как сказать? — о чем-то думая, оживленно отозвался воевода. — Если бы всем князьям договориться да попробовать эдак-то…

Юрий Всеволодович только усмехнулся: эх, Жира, иль ты наших не знаешь?

— Как их можно было бы выучить! — мечтал Жирослав Михайлович. — Наши воины храбры, но малоопытны.

— Дружин хватит! — важно сказал протрезвевший сивый боярин. — Как делали, так и будем. Покамест никому еще не покорялись, ото всех отбивались, а захватывать чужое грех! По обычаю, оно вернее будет.

Бий-Кем самодовольно слушал рассуждения русских.

— Расскажи теперь об оружии, — обратился к нему великий князь.

— Допрежь всего, конница. Тяжелая и легкая. Пеши не бьемся. Чингис нам не велел. Тяжелая конница бьется. Легкая конница — сторожа. Очень много берем заводных лошадей. С ними можно двигаться быстро и на большие расстояния.

Русские переглянулись. Не понравилось им это. Но толмач хорошо был наставлен своими, что сказать и сколько, чтоб встревожить и напугать. Поэтому он продолжал:

— Преследует бегущего противника всегда конница легкая. От нее не уйти, и она беспощадна. Главное оружие — лук. У каждого воина их несколько. Запасных и колчанов со стрелами — тоже. Стрелы очень острые: у каждого воина есть пилка особая, и он постоянно подтачивает их. А еще у каждого шило, иголки и нитки, сито, чтоб просеивать муку и воду мутную процеживать. Мы не зависим от родников и чистых речек. Можем хоть из болота напиться. В одном кожаном мешке — вода, в другом — сушеный кислый сыр и еще небольшой котелок, чтоб варить мясо. А если совсем есть нечего, то пускаем лошадям кровь и пьем ее.

При этих словах слушатели содрогнулись от отвращения. Бий-Кем с удовольствием это пронаблюдал.

— Так, питаясь одною кровью, можем существовать десять дней, — прибавил он.

— Выносливые собаки, — тихо заметил Мирослав Михайлович.

Не знали русские, что пленный умалчивает, сколько соглядатаев оставлено татарами еще со времен битвы на Калке, сколь хорошо разведаны ими дороги, сосчитан каждый воз, прибывший на Сить, схоронены в окрестных лесах запасы пищи, намечены места дневок и ночлегов и легкая конница уже два дня шныряет незамеченная вокруг табора. Даже засады подготовлены.

— А еще у всадников есть особые крючья, чтоб ваших с коней стаскивать и наземь повергать, топча, — вспомнил толмач для пущего устрашения. — А щиты из толстой и крепкой кожи буйволиной. И греческий огонь есть, чтоб стены городов зажигать, и стрелы зажигательные, и порох, чтоб взрывать.

— Порох? — удивился ростовский боярин. — То есть прах? Как это, пыль взрывать?

— У китайцев научились. Ведь мы весь Китай завоевали! — похвастал толмач. — У нас детям лук дают с трех лет. И жены на охоту ездят и в походы — с мужьями. Кто непослушен, того наказываем строго. А меткость у лучников такая, что любой птицу влет убивает. Хорезм — наш, Бухарское царство и Самарканд, Армения, Иверия — наши и тако пребудут. Не бывало на земле такого народа, как мы. Не зная жалости, простираемся на всех, подобно туче, которую гонит ветер. В Бухаре было двадцать тысяч войска, в Самарканде — сорок тысяч. Мастеров-искусников мы обратили в рабство, остальных истребили, даже и младенцев в утробах матерей. Ургенч — главный город хорезмийцев — сопротивлялся семь месяцев. Но сын Чингисхана Джучи привел к нему пятьдесят тысяч — и он пал. Довольно ли?

— Кто идет на нас? — бесстрастно спросил Юрий Всеволодович. — Опять Джучи?

— Теперь пришел сын Джучи — великий Батый, с ним опытный полководец Субудай. После разгрома булгар, мордвы и половцев мы откормили лошадей на Дону, и нет нужды ждать весны. Зимой ваши дороги вполне проходимы, а оборона ваша затруднена. Суди сам, князь, кто перед вами! Мы не ищем больших сражений и сильного врага избегаем. Мы распыляем противника и уничтожаем по частям. Наши союзники — обман и коварство, ласкания лукавые. Против них не устоит ничто. Мы на Руси всюду… Изъявляющих покорность все равно убивают, ибо побежденные не могут быть друзьями победителей: смерть первых нужна для безопасности вторых.

— Теперь твоя собственная история, — с железом в голосе сказал великий князь, про себя подумав: что это он так разоткровенничался?

— Мой жребий таков, — охотно отвечал Бий-Кем. — На Калке я тоже толковином был. Когда русские перебили наших послов, я уцелел, потому что молил о пощаде. Батый с войском ушел, а я остался с кипчаками и русскими.

— Полюбил их? — с насмешкой спросил Юрий Всеволодович.

Монгол беспокойно ворохнулся на скамье, но продолжал смотреть при этом прямо и смело.

— Нет. Не по своей воле я остался. Тот поход Батыя был легкий. Подрались маленько да разошлись. Главное было разузнать, что за Русь такая, что за народ. Хан понял, что наскоком вас не завоевать, надо силу большую собирать, вызнать все заранее. Для того меня и оставили.

— Как он не боится во всем признаваться? — прошептал Всеволод младшему брату.

— Ишь, брада какая редкая, а ноздри распыряны. Противный какой! Языком так и жалит.

— Пророк прямо… А батюшка Юрий Всеволодович простоватым прикинулся. Эх, выпить хочется!

— Ничо! — мрачно сказал Владимир. — Разводье скоро. Перетонут поганые, вдырятся во льдах речных да болотах.

— Скорей бы уж! — вздохнул Всеволод. — А дядя Святослав спит, и ништо ему…

— Отчего ж именно тебя оставили, сука? — спросил Жирослав, сузив и без того невеликие очи.

— Оттого, что я не только по-русски толкую. Знаю и другие языки: венгерский, куманский, сарацинский.

— Зачем же столь много?

— По лукоморью разные купцы и послы ходят. Три года назад в Южную Русь приезжали четыре монаха из венгерского монастыря в Пеште. Поиздержались они в пути, прямо сказать, нищи соделались, и решили два брата, Юлиан и Герард, других двоих братьев в рабство продать. Я их купил и отправил в Каракорум, а сам с Юлианом пробрался в Волжскую Болгарию. Герард у нас по пути скоро помер.

— А зачем эти братья-то приходили?

— Я тоже не сразу понял. А потом гляжу, Юлиан все у меня выспрашивает. Признался мне, что их папский легат прислал. А зачем? После того как мы вас на Калке разбили, слух об этом до Рима дошел и беспокойство там вызвал. Прямо сказать, перепугались все: если даже русские разбиты, значит, враг неслыханно силен. Вот и прислали лазутчиков. Юлиан им сообщает: готовится новое вторжение в русские земли, а потом татары пойдут дальше в Европу.

— Постой, постой! Отчего ж мы на Руси в неведении были?

— Доверчивы и простодушны вы, — снисходительно улыбнулся Бий-Кем. — И самонадеянны, надо сказать. Очень уж в свою силу верите.

Юрий Всеволодович не мог скрыть озадаченности:

— Так ты один, что ли, остался в половецкой степи?

— Зачем один? Со мной еще с сотню лазутчиков было. Но мы не знали друг друга… ну, как будто не знали. Мы среди степняков прижились, за своих сходили. А туда, в Каракорум, слали донесения со своими людьми.