Огонь и сера - Линкольн Чайлд

Задайся целью проникнуть сюда группа подростков, они без труда преодолели бы ветхий сеточный забор по внешнему периметру. Но здесь не было ни мусора, ни граффити, ни кострищ, ни винных бутылок – обычных следов вторжения посторонних.

Лимузин продирался по лабиринту задушенных сорняками дорог, огибая ряды опустевших складов, мертвыми глазами окон наблюдающих, как у их стен разрастаются поля лесной земляники. Груды разбитого кирпича и бетона сопровождали «мерседес» до вторых ворот – более современных, встроенных в двойной периметр усовершенствованного взрывоустойчивого ограждения, увенчанного сверкающими витками колючей проволоки, за которым тянулось широкое поле с датчиками движения.

И снова лимузин подвергся проверке – на этот раз более тщательной, и только потом ворота открылись: электропривод плавно отвел створки в стороны.

Контраст поражал. За последним разрушенным фасадом, утопающим в дикой растительности, раскинулась ухоженная лужайка, а за ней стояло сверкающее стеклом и титаном здание в окружении безукоризненно подстриженного кустарника. Струи воды из автоматической системы полива изгибались радужной аркой на ослепительном флорентийском солнце.

У входа Балларда ждали три человека. Как только черная машина остановилась, один из них бросился к ней – открывать двери, изо всех сил пытаясь скрыть возбуждение.

– Bentornato, segnor Bullard![46]

Баллард неуклюже выбрался из машины и, не обращая внимания на протянутые руки, размял позвоночник и локтевые суставы. Казалось, он не замечает присутствия подчиненных. Его массивное, уродливое, морщинистое лицо носило маску непроницаемости.

– Вы окажете честь, если отобедаете с нами перед тем, как...

– Где она? – отрезал Баллард.

– Сюда. – Шефа повели по известняковой дорожке в прохладный интерьер здания, где у первых дверей прибор просканировал сетчатку глаз ведущего человека. Затем был коридор, и снова – двери с глазным сканером.

Проходя мимо боковой комнаты, Баллард вдруг остановился. Пришлось ждать, пока хозяин рассматривал в ней оборудование и исписанные формулами белые доски на стенах.

Войдя в лабораторию, Баллард взглянул на стол, заставленный моделями самолетов. Каждая деталь имела свой цвет и была снабжена ярлычком с заметками и химическими формулами. Повинуясь внезапной вспышке слепого гнева, Баллард смел со стола модели и, покинув комнату, зашагал дальше по коридору.

Когда группа подошла к третьей двери – толще предыдущих, изготовленной из нержавеющей стали и латуни, – раздался окрик. Все обернулись.

К ним шагал побелевший от гнева молодой человек в элегантном костюме.

– Стойте! – приказал он. – Io domando una spiegazione, Signor Bullard, anche da Lei. Я требую объяснений, даже от вас, господин Баллард. – Преградивший путь человек был вдвое меньше Балларда, но достоинство, с которым он говорил, придавало ему благородный вид.

Баллард сделал молниеносное движение – и служащий, хрюкнув, осел на пол. Схватившись за живот, он застонал, и Баллард пнул его мыском ботинка с такой силой, что послышался отчетливый хруст ребер.

– Я его уволил, – обратился Баллард к остальным. – Мартинетти нарушил правила. Прискорбно, что он сопротивлялся задержанию, напал на дежурного офицера и вынудил того применить силу. Вы слышали, что я сказал?

– Да, сэр, – ответил один из помощников с американским акцентом.

– Выполняйте.

– Слушаюсь, сэр.

– Вызовите наряд охраны – пусть уведут Мартинетти и применят к нему санкции, как к нарушителю.

Переступив через скорчившуюся на полу фигуру, Баллард подошел к глазному сканеру. Щелкнули металлические запоры, и дверь открылась, явив механическую начинку внутренней стороны. Вдоль одной из стен небольшого подвала выстроились пластиковые картотеки, на которых примостились несколько жестких дисков в прозрачных пластиковых упаковках. Напротив, окруженный замысловатой электроникой – датчиками контроля за климатом, уровнем влажности, сейсмографом, газоанализатором, барометрами и термометрами, – поблескивал полировкой прямоугольный ящик орехового дерева. Баллард подошел к нему и, взявшись за ручку, бережно поднял. В гигантских руках Балларда ящик казался невесомым.

– Пошли, – скомандовал Баллард.

– Мистер Баллард, не стоит ли проверить содержимое?

– Скоро у меня будет такая возможность. И если ящик пуст, то в лучшем случае вы лишитесь работы.

– Да, сэр.

Напряжение в комнате сгустилось до предела. Люди мялись, не спеша уходить. Баллард прошел между ними и в дверном проеме обернулся:

– Так вы идете?

Дверь позади с шипением закрылась. Баллард вновь переступил через Мартинетти и в обратном порядке миновал три проверочных пункта. Лимузин ожидал, работая на холостых оборотах. Работники в нерешительности смотрели вслед хозяину. Об обеде никто даже не заикнулся.

Не сказав ни слова и не обернувшись, Баллард сел в машину и захлопнул дверь.

– На виллу, – сказал он, бережно кладя ящик себе на колени.

Глава 50

Из окна в номере отеля «Лунгарно» д'Агоста смотрел на глубокие зеленые воды Арно, на бледно-желтые дворцы вдоль обоих берегов и на кривые лавочки моста Понте-Веккьо. Чувствовал он себя странно, будто чего-то ожидал, даже голова немного кружилась. Что это, смена часовых поясов, роскошная обстановка или же возврат на родину предков?

Его отец еще мальчишкой покинул Неаполь вместе с родителями, спасаясь от ужасного голода 1944-го. Поселившись на Кармин-стрит в Нью-Йорке, Вито д'Агоста возмутился растущей силой мафии. Он ответил тем, что подался в полицию и стал чертовски хорошим копом. Его значок и награды до сих пор хранятся в стеклянном шкафчике на каминной полке, как святые реликвии. Д'Агоста вырос на Кармин-стрит, погруженный в быт эмигрантов из Неаполя и Сицилии. С самого детства Италия стала для него чем-то вроде земли обетованной.

И вот он здесь.

В горле встал комок. Его предки жили на этой земле тысячелетиями. Здесь родились живопись, архитектура, скульптура, музыка, наука и астрономия. А чего стоят имена Августа Цезаря, Цицерона, Овидия, Данте, Христофора Колумба, Леонардо да Винчи, Микеланджело, Галилея!.. Можно продолжить, и список уйдет в глубь веков на две тысячи лет – ни одна страна в мире не родила стольких гениев.

Открыв окно, д'Агоста вдохнул полной грудью. Жена никогда не понимала, как безмерно он гордится наследием. Считала мужа слегка ненормальным. Англичанка, что ж удивляться? Ее народ только и накарябал несколько пьес да поэм. Италия – вот родина западной цивилизации. Земля отцов и дедов д'Агосты. Когда-нибудь он привезет сюда сына...

Стук в дверь оборвал сладостные мечты. Портье принес багаж.

– Куда поставить, сэр? – спросил он по-английски. Сделав витиеватый жест рукой, д'Агоста небрежно ответил:

– Buon giorno, guaglione. Ре' piacere' lassate i valige abbecino о liett', grazie.

– Простите?

– I valige, aggia ritt', mettitele alla, – сказал д'Агоста, преодолев мимолетную вспышку раздражения и указав на кровать.

Портье положил туда оба чемодана. Д'Агоста пошарил по карманам, но не нашел денег мельче купюры в пять евро.

– Grazie, signore, Lei e molto gentile. Sei Lei ha bisogno di qualsiasi cosa, mi dica. – Портье взял чаевые и вышел.

Ничего из сказанного, кроме «grazie, signore»[47], д'Агоста не понял, его бабушка говорила на совсем другом языке. Он покачал головой. Все из-за флорентийского акцента портье. Д'Агоста никак не мог забыть итальянский, ведь это его родной язык.

В таких номерах останавливаться ему не доводилось. Лаконичность в чистом виде и утонченность достигали здесь наивысшей точки. Большой: со спальней, гостиной, мраморной ванной, кухней и укомплектованным баром, с окном во всю стену, номер напоминал настоящую квартиру. День жизни здесь стоил, должно быть, целого состояния, но д'Агосту давно уже не занимало, как Пендергаст тратит свои деньги, если деньги и правда его.

В дверь мягко постучали. Пендергаст – по-прежнему в черном костюме, который здесь, во Флоренции, смотрелся куда уместнее, чем в Нью-Йорке, – вошел в комнату, держа в руке пачку бумаг.

– Довольны ли вы удобствами, Винсент?

– Тесновато, паршивый вид, но скоро, думаю, привыкну.

Сев на диван, Пендергаст протянул д'Агосте бумаги:

– Здесь ваше разрешение на оружие, санкция из квестуры[48] на ведение расследования, codice fiscale[49] и еще кое-какие мелочи на подпись – и за все спасибо графу.

– Фоско? – Д'Агоста принял бумаги.

Пендергаст кивнул.

– Итальянская бюрократия продвигается медленно – наш граф придал ей ускорение.

– Он сам тоже здесь? – без особого энтузиазма спросил сержант.

– Прибудет позже. – Встав, Пендергаст прошелся к окну. – Замок его семьи находится за рекой, рядом с дворцом Корсини.