Не уймусь, не свихнусь, не оглохну - Николай Чиндяйкин

Об отъезде из Омска если и думали, то где-то вдалеке, в тумане… И вот этот туман стал сегодняшним днем. Театр меняется на глазах. По всему видно — заканчивается огромный отрезок жизни, связанный с этим театром. Кто знает, может быть, самый-самый… Да что там! Что бы там ни было, но такого уж конечно не будет. Уходит, уходит безвозвратно нечто неповторимое. А вместе с тем и молодость и многое, многое, многое… А впереди такая разлука, о которой еще год назад мы и подумать-то не могли. Завтра улетаю в Москву к А. А., и, может быть, увидимся только через 4,5 месяца. Даже представить тяжело. Что потом? Вопросы, вопросы… С 15 марта начинается двухгодичная стажировка у Васильева. Документы уже готовы, уже в Москве. Строить какие-то планы сейчас практически невозможно. Все покажет время. Ясно, что мы на пороге крупных перемен в нашем житье-бытье.

Поменять квартиру на Москву? Иллюзия… или чудо. Что ж, будем надеяться на чудо.

Впрочем, раз решили не загадывать — не будем. Как-то все устроится… Как-то будет…

Был разговор с Феликсом «по душам», из которого я понял, что он здесь ненадолго. И вообще он казался мне другим раньше. Более решительным, более напористым, неизрасходованным, способным взвалить на себя бренные остатки омской славы, чтобы встряхнуть и, отсыпав лишнее, идти дальше. Нет. Кажется, у него и не было такого желания. Да и наш театр, думаю, он не любит (не сможет полюбить), может быть, от ощущения, что не по плечу. В разговоре со мной он и говорил о театре как-то язвительно, уничижительно… «Я только продлю агонию… а зачем?» и т. д. Теперь мой уход на стажировку выставляет как причину своего бегства, вот, мол, меня все бросили и проч. Потом вдруг стал чего-то бормотать, мол, я должен стать главным, у него, мол, такие планы на меня, и вообще с моим отъездом ему не с кем даже всерьез поговорить и проч.

Рассказал ему все как есть… Да и нечего мне таить ни перед ним, ни перед театром. Работал честно, много лет, свои обязательства перед театром, перед коллективом выполнил до конца. Теперь отказаться от возможности работать с Васильевым — глупо, абсурдно, если есть еще хоть капля желания творчества и подлинной работы… За это тоже дорого приходится платить — потерей стабильности, прочности, гарантированности жизни… Мне исполнился 41 год, есть еще желание сыграть… попробовать.

Ладно… ладно… делайте ставки, господа. Буду собираться.

12 марта 1988 г.

12 марта у меня был юбилей — ровно 20 лет работы в театре. Если память не изменяет, 12 марта 1968-го — да, именно 12-го — пришел в ТЮЗ на первую репетицию… какой-то ввод был… И вот — отстучало… То ли совпадение, то ли еще что, но 13 марта (двадцать лет спустя) покидал омский театр (может быть, навсегда?).

Итак, началась стажировка. Пока туман… неизвестность. Вот, даже книжечку завел новую, попробую кое-что записать.

А. А. сегодня вернулся из Англии, сразу приехал в театр. Сидели часа два, терзали его вопросами. Ездил подбирать актеров для «Лира».

14 марта 1988 г., Москва

А. А. (Васильев)

Что-то вроде первого сбора. Пока еще не все приехали. В основном организационные разговоры. Что есть — «стажировка», как нам сие понимать, как относиться, что будем делать, планы работы и т. д. Планы головокружительные… Обязательная режиссерская практика, здесь, в театре Васильева, и (в согласованное время) в других театрах — постановки.

Сейчас начинаем «Сегодня мы импровизируем», потом — восстановим «Персонажей». Будем делать английскую пьесу (Барка?), самостоятельно (она из 10-ти новелл, каждому по новелле).

В мае, возможно, гастроли в Ленинграде или Прибалтике. 29 мая — выезд в Вену, в июле — Франция (это точно), а между — возможно, еще страны (пока расплывчато).

Расселились. Пока в студенческом общежитии (метро «Студенческая»), Я в комнате один, Юра болеет, пока живет у своего приятеля. Общага как общага. Грязно, холодно.

Настроение бывает разное… Но нужно настраиваться на долгую и упорную работу. Назвался груздем — полезай в кузов.

15 марта 1988 г.

Пока дни проходят впустую. А. А. — в Турции, вернется 23-го — 24-го. В 3 начинается танец у Абрамова. В 6.30 уже свободны. Никаких конкретных заданий А. А. не давал, а инициативы с нашей стороны — тоже пока нет. Читаю «…мы импровизируем».

Вчера был на встрече с редакцией «Огонька» в Доме актера. Коротич, Жванецкий, Феликс Медведев и др. Впечатление очень сильное. Особенно что касается некогда уехавших Ростроповича, Бродского, Барышникова и др.

21-го, наверное, полечу домой на несколько дней. Скорее бы. Покинутость какая-то. Бесцельность.

19 марта 1988 г.

Был дома. Вернулся позавчера только. В театре бардак. Ф. оказался не тем человеком, который может… Полная запущенность и бесхозность. 25-го попал на худсовет, где что-то пытались ему объяснить (мягко, корректно, дружески). У меня ощущения самые плохие. Скорее всего он уйдет в ближайшее время. И это будет правильно. Таня, естественно, в расстройствах и в отчаяниях. Еще бы, практически третий сезон проходит впустую. Вот какая глупость!

Улетал в тяжелых чувствах, хотя твердо с нею договаривались: не грустить и вообще держаться бодро.

Здесь все нормально. Начали «Сегодня мы импровизируем». Читаем, разговариваем. А. А. трогателен, заботлив, внимателен.

Вчера репетицию снимало венгерское телевидение, послезавтра будут японцы в гостях.

Поздно. Буду спать. В комнате у меня появились шторы, настольная лампа, чайник. Красота. В скором времени обещают приличное жилье.

29 марта 1988 г.

Была у меня в гостях Настя, с 1 апреля, улетела сегодня в Ростов.

Работы стало много. Совсем много. Весь день провожу в театре. Кроме всего прочего А. А. назначил меня в отрывок из «Бесов». Ставрогин — Верховенский.

5 апреля 1988 г.

Борт ТУ-154. Идет посадка в самолет. Солнечное утро. Местного времени — 9 часов. Только что простились с Танюшей. Грустно, грустно, грустно… Так надолго мы еще никогда не расставались. Дай бог, чтобы все было хорошо… тогда… Тогда увидимся в августе. Пока трудно представить это, тем не менее — 29-го они летят в Алма-Ату на гастроли, там — весь май, июнь — в Кишиневе… В июле начинается отпуск, она, наверное, будет в Ростове, у мамы, куда я и прилечу в августе. Такие планы.

Целую неделю был дома. Счастье. Вчера сыграл последний раз (по крайней мере в этом сезоне — последний) «Царскую охоту». Как и всегда — аншлаг, как и всегда — хорошо принимали… Танюше вынесли гвоздики. Играл, пожалуй, странно. Все смотрел на нее… на темный зал, родной, ярусный, старенький, омский… Думал о том, что вот, все — конец, что это — жизнь уходит, уходит… Хотел запомнить секунды, минуты, время… Можно ли запомнить чувство? Наверное, самое трудное — описывать чувство. Не знаю. Думаю, так.