Возьмите нас в стаю - Варвара Мадоши

— А кто же?

— Наши умники из МИМО и Нанкинского института ксенопсихологии. Определили, что инопланетяне скорее признают в людях разумных существ, если увидят нашу способность к эмпатии к другим видам. Поэтому нужны были люди среди персонала посольств, которые способны к искренней дружбе с животными. Я вот, например, неспособна. Мне подавай интеллектуального собеседника…

— У вас рыбки, — удивился Алекс.

— Они голографические, — призналась Хонда. — Я же прилетела сюда за два года до вас, тогда не разрешали провозить рыб на космических кораблях.

Алекс хмыкнул и тут же пожалел об этом, потому что чуть было не наглотался воды.

Он с трудом выровнялся. И тут же сообразил, что вода хлестнула ему в рот вовсе не из-за смешка: просто поднимался ветер. Поверхность океана, еще недавно почти гладкая, затанцевала своеобычной рябью. Да и солнце уже так не жарило: появились облака.

Алекс знал, что обычно переход от полного штиля к шторму не бывает быстрым. Но знал, что порой бывает и наоборот: сильнейший ураган может налететь буквально за несколько минут.

Однако им и не нужен был сильный шторм, чтобы пойти ко дну. В открытом море для этого хватит просто свежего ветра. А учитывая то, как плавает Хонда…

— Мы выживем, Флинт, — твердо сказала Хонда, словно в ответ. — Не сомневайтесь.

— Мифологическое мышление, — буркнул Флинт.

Ему очень, до боли, до рези хотелось верить Хонде.

Особенно сильная волна вдруг хлестнула, разделяя их, и заставила Алекса нырнуть. Он вынырнул, слишком рано, и пришлось пробиваться через воду дольше. Короткий приступ паники — он завертел головой, разыскивая Хонду. Но ее нигде не было.

Казалось бы, его внутреннее, бессовестное, желающее жить естество, должно было испытать облегчение: теперь Хонда не оттягивала его силы, теперь, без нее, он, хороший пловец, имел больше шансов продержаться до прихода помощи. Но вместо этого страх, даже паника, вернулись с процентами. Он, слабое человеческое существо, остался один, совсем один, и вокруг не видно было ни единой души.

Сон, который ему снился, грозил сбыться! Сперва поверхность еще будет видна бледным желтым пятном, потом ухнет прочь, пока он будет погружаться медленно и неотвратимо, и легкие будут заполняться водой, и он будет глотать горькую соленую влагу, а серебряные пузыри воздуха будут уноситься вверх, и как не пытайся их поднять в замороченном бреду — не поймаешь, и отчаяние…

«Я рядом! — услышал он голос. — Ты не умрешь!»

Это было странное чувство: с Алексом никогда еще не говорили телепатически, но он сразу догадался, что голос звучал именно в его голове. Не галлюцинация, не оклик на грани слышимости, но призыв, лишь наполовину облеченный в слова. Собственно, Алекс не был уверен даже, что слова вообще были. Но намерение неведомого спасителя — спасительницы, ибо голос был женским и даже несколько знакомым — чувствовалось очень явно.

А потом Алекс услышал сквозь плеск воды и шелест ветра знакомый щелкающий призыв — Кора! И тут же понял, что это она говорила. Но как? Для переговоров касатки пользовались языком, разработанным совместно с людьми на основе сигналов касаток. Он предполагал эмпатию, обмен телепатическими прото-посылами — как и люди, мало кто из касаток был способен даже к начаткам телепатии. Но настоящее мысленное общение до сих пор было им недоступным…

Впрочем, нельзя сказать, чтобы Алекс размышлял столь связно. Он успел просто удивиться, потом обрадоваться — мощно, по-звериному обрадоваться, что сейчас Кора будет здесь, и она-то уж не даст ему пропасть. И верно: очень скоро знакомый черно-белый бок показался из-под воды, и Алекс ухватился рукой за плавник.

«Кора! — просвистел он. — Надо спасти большую женщину! Ты ее чуешь?»

«Чую. Тонет», — пришел флегматичный ответ.

«Ныряем», — велел Алекс, вновь обретая утерянное было самообладание, и отодвигая панику на второй план.

Предстояла обычная работа, и можно было представить, что дно все-таки под ними есть, просто так глубоко, что это не имеет никакого значения.

Волнение затронуло воду только на поверхности, в глубине было спокойно и солнечно. Они нырнули, и скоро нашли Хонду, которая боролась, пытаясь всплыть, но только погружалась еще больше — потеряла ориентацию. Без особого труда, действуя слаженно, они вытолкнули женщину на поверхность, после чего Алекс привычно заставил ее опереться о бок Коры и выкашлять воду, хлопая между лопаток.

— Я в порядке, в порядке, — пробормотала Хонда, вытирая лицо. — О господи. Кора, ты как нельзя вовремя, — с чувством добавила она.

Алекс хотел сказать, что Кора из этой фразы поняла разве что собственное имя, но тут Кора, к его удивлению, прищелкнула в знак согласия.

— Держитесь за плавник, — велел он Хонде.

— А вы?

— А я поплыву рядом. Кора будет создавать поток, так плыть очень легко.

— И долго тут плыть?

«Кора, — прощелкал Алекс, — где Плот?»

Кора ответила, и Алекс с чувством выругался.

— Что? — удивилась Хонда.

— Тут полмили всего! Еще немного, и мы бы увидели башню связи! Если бы вы утонули, Хонда, то буквально у самого порога!

У Хонды еще хватило юмора расхохотаться.

Глава 25

Пробуждение начиналось со звука.

Высокого и сильного одновременно, сладкого и печального. Голос пел о любви и тоске, это было ясно с самого начала, и сила этого чувства, пожалуй, могла бы вышибить слезу (но не деньги!) из самого сухого бюрократа, из самого закоренелого палача.

У Тима это пение стояло на телефоне и, просыпаясь, он всегда первым делом наблюдал вечно переменчивый и безошибочно узнаваемый узор, который образовывали листья дерева фиах на потолке его спальни… если только это переплетение прутьев, не защищающих даже от дождя, можно было назвать потолком.

Голос принадлежал дотушу, а слова этой песни, с большим трудом выскобленной из запоминающих систем Корабля, пока еще расшифровать не удалось. Точнее, удалось лишь частично.

«Приди, о любимое существо, — пел дотуш, — приди и убей меня, ибо какая жестокость сравнится с любовью?»

Потом Тим садился в гамаке, тер лицо и спрыгивал на прохладную древесину пола. Джек поднимал голову с меховой подстилки, на которой спал, лениво вставал и вслед за Тимом спускался из «клетки» в ванную.

На самом деле, конечно, Тимову спальню нельзя было назвать клеткой. В комнате почти не было стен — их заменяли прутья, расположенные через неравные промежутки и увенчанные плетеным же козырьком. Будь эти прутья воткнуты чуть почаще, создавалось бы полное впечатление тюрьмы. Но даже Тим (а он все-таки был покрупнее местных) мог пролезть между этими прутьями без малейшего труда.