Купавна - Николай Алексеевич Городиский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Градов нацепил на нос очки.
— Исто-ория… И спросить не с кого!
— Молнию под суд не отдашь, — утвердительно кивнул старшина. Его лицо сразу обрело озабоченность. — Что было в машине, все погорело. Никакого документа. И лица не распознать… Правда, номерной знак сохранился. Да еще у того, который за пассажира ехал, на груди орден Красной Звезды.
— Так-так-так, — совсем успокоился Дружба и принялся размышлять: — Стало быть, по номерному знаку можно и владельца машины установить. А на всяком ордене тоже номер имеется! Вещи эти весьма существенные в данной ситуации, очень говорящие. У каждой — своя история… Однако посмотрим, пойдемте.
У меня не хватило сил идти к сгоревшей машине. Я представил себе человека с тем орденом: солдат он или офицер, в пропитанной потом гимнастерке, в изношенных до крайности кирзовых сапогах, в выгоревшей пилотке, лихо сдвинутой набок, — фронтовик. Возможно, партизан, один из тех, кто воевал, как Ястребок, в этой степи?
Кем бы ни был сгоревший в машине человек, но он имел боевой орден, значит, прошел сквозь огонь войны. Там он мог презирать опасность, там это было необходимостью. А тут такая роковая неосмотрительность! Я, к примеру, не шарахнулся в сторону от дороги, когда меня настигла гроза. Правда, мне не пришло на ум, что баллоны на колесах моей машины составляют надежную изоляцию во время грозы. Скорее, дала знать о себе фронтовая привычка не бегать, когда вокруг рвутся снаряды или бомбы.
На память пришел случай, происшедший в самом начале войны.
Совершая марш к боевым позициям, наша часть на короткое время сосредоточилась в лесу, ожидая, когда подтянутся тылы. Я получил приказ занять пост на тригонометрической вышке, чтобы наблюдать «за воздухом». Вскоре на горизонте появились вражеские самолеты. Только я успел доложить о том по телефону в штаб, как немецкие пикировщики один за другим устремились к высоте, хотя, кроме меня, тут не было ни одной цели.
«Сейчас будут бомбить меня», — доложил я начальнику штаба. «Сколько самолетов?» — «Девятка». — «Хорошо, мы их встретим». — «А мне что делать?» — «Продолжать наблюдение».
«Э-э, не пойдет такое», — подумал я и — кувырком с вышки.
Я отбежал недалеко. Юркнул в какую-то канавку. Когда самолеты, высыпав бомбы, улетели, тригонометрической вышки как не бывало. Нельзя было находиться на ней. А эти двое сунулись с машиной к кургану, да еще и под высоченный ясень… Потом я рассказал о случившемся со мной на вышке начальнику штаба, он даже посмеялся: «Молодцом, сообразил!» — «Но вы же приказали продолжать наблюдение!» — «Но не сидеть на вышке!.. Во всякой ситуации нельзя терять голову. Соображать надо. Опыта у тебя не было. Теперь, считай, появился…»
Я мог допустить, что человек, сидящий за рулем сгоревшей машины, не успел по молодости своей набраться опыта, потерял голову, выруливая в грозу к ясеню у кургана. Однако что же тот, с боевым орденом, по какой причине утратил способность по-фронтовому соображать?
И вообще, кто они, эти трагически погибшие люди, в особенности тот, с орденом? Почему оказался под Херсоном, зачем, судя по номерному знаку машины, заехал так далеко от места, где проживал?.. Может, потому, что привело и меня сюда, в эту легендарную степь?! Если он человек нашего с Градовым возраста, даже и постарше, то, возможно, подобно мне, хотел соприкоснуться собственной памятью с памятью проживающих здесь людей, чтобы воскресить события, не пережитые его сыном или внуком, которым мог быть тот же водитель автомобиля и в понятии которого война прошла давным-давно, а для него, фронтовика, будто вчера. Быть может, этот почтенный орденоносец — мой старый боевой товарищ, — находясь в кругу своей семьи, по вечерам светло улыбался, радовался жизни того же сына или внука, а потом по ночам мучился бессонницей, вновь и вновь размышляя о соратниках по оружию, сложивших голову в военные грозы. Не потому ли и ехал сюда, чтобы вместе с сыном или внуком возложить венок на какую-нибудь старую могилу, гордо печалясь о тех, кто стоял насмерть в гражданскую и Великую Отечественную войны во имя блага нынешнего поколения?
Кто же они?.. Человек — не иголка в стоге сена. Остап Оверченко нашелся спустя многие годы, после того как пропал без вести. Марина Остаповна, чтобы узнать о нем, выдержала трудное время. А тут легко идти по следам случившейся трагедии. Не составляло особого труда установить личность водителя. С должной оперативностью это сделали сотрудники автоинспекции. Оказалось, автомашина «Волга» принадлежала Алексею Феофановичу Причастнову, которого ожидала Агриппина Дмитриевна.
Эту женщину постигло двойное горе, потому что в машине «от загорания после попадания молнии в рядом стоящее дерево» (выдержка из милицейского акта) погиб и Колосков Дмитрий Ираклиевич… Ее отчим, которому она обязана жизнью…
ГЛАВА ВТОРАЯ
Мне, прошедшему дороги не только одной Великой Отечественной войны, всегда интересен человек в его взаимодействии с обществом, в конфликте с самим собой, с товарищем, другом, знакомым и даже с первым встречным, с благородным чувством к месту, где он родился и куда вернулся доживать свое; не менее важны его душевные качества, моральные ценности, которыми он обладает или должен обладать. Только уже поэтому, войдя в соприкосновение с Николаем Васильевичем Градовым, Агриппиной Дмитриевной и с постигшим ее горем, с другими их близкими и родными людьми, я увидел не один тот жизненный материал, обладателем которого они стали, но и образовал свой поиск того, о чем порознь друг от друга никто из них не знал.
Николай Васильевич Градов и Дмитрий Ираклиевич Колосков не встречались на войне. Дружбе не пришлось встретиться и с Дусей. Но, право, какая разница, кто сделал больше, кто меньше?.. Выходя за пределы сделанного ими, должен сказать: каждый в войну поступал в меру своих сил и возможностей — девочка или старуха, посылающие на
