Лесная невеста - Елизавета Дворецкая

– Что – теперь? Что вы на меня накинулись-то, матери мои?

– А за то, – с горьким вздохом ответила Дивина среди молчащих женщин. – Кто оборотень, тот нам навстречу должен был выйти. Кривушу мы звали проклятую. А вышел ты…

– Да я же не Кривуша!

– Да она ведь кем хочешь обернуться может, хоть белой свиньей, хоть князем Столпомером! И тобой – проще простого!

– Чужой человек, я завсегда говорю… – опять начала бабка Гладышиха.

– Говоришь ты, бабка, говоришь! А я знаю, что он не волхидник, – враждебно глядя на старуху, сказала Дивина. – Его самого Кривуша морочила.

– Вот и заморочила! Он теперь ихний, волхидский.

– Пока еще нет. А теперь… Теперь я за тебя замуж выйти должна! – словно обвиняя, гневно заявила Дивина ошалевшему Зимобору. – Иначе убили бы! А раз венком накрыла – значит, беру! Пропала голова моя!

Наконец-то Зимобор сообразил, что произошло. Только что в этой суматохе судьба его претерпела два крутейших поворота. Обманутый голосом волхиды, он вышел навстречу заклинающим женщинам, куда неумолимая сила влекла саму невидимую злодейку; его непременно забили бы до смерти, если бы Дивина не накрыла его своим венком. Во многих землях с древности был обычай, по которому девушка может выкупить себе в мужья кого угодно: пленника, преступника, чужака – и тем вернуть в человеческий мир отвергнутого им. Вот она его и выкупила – она, которая была твердо уверена, что он никакой не оборотень.

Но теперь Дивина должна выйти за него замуж. Тем вечером, когда к ним приходила Кривуша, этот выход не показался бы Зимобору большим горем. Скорее наоборот. Но с тех пор он немного остыл и поразмыслил. Да, он полюбил Дивину и твердо знал, что другой такой девушки нет во всех славянских землях. Но если он возьмет ее в жены, Младина его покинет. И что он, наследник смолянских князей, сбежавший от собственного наследства, будет делать без помощи вещей вилы? Младина обещала сделать так, что ему поможет полотеский князь. А без их помощи ему некуда деваться самому и некуда вести невесту. Только наниматься к кому-нибудь в дружину. С голода, конечно, они не умрут, но надежды на смолянский стол придется навек похоронить. Хоть к Елаге на выучку поступай: ведун всяко с голоду не умрет…

И даже не княжий стол сейчас главное. Изменить богине… Променять ее на простую смертную девушку… Это святотатство, и при мысли об этом у Зимобора перехватывало дух. Он не смел, не мог, не имел права нанести такое оскорбление той, чьей властью продолжается жизнь во вселенной.

Вот так влип… Но вид гневного, замкнутого, отчужденного лица Дивины, которая тоже совсем не хотела свадьбы, не приносил ему облегчения, а совсем наоборот.

В конце концов, в ней тоже была частичка богини. Именно та частичка, которую он мог понять и принять, оставаясь собой. Он осознал это только сейчас, и это открытие казалось драгоценным, как сияющий алой звездой заморский камень-самоцвет.

– Ну что, сокол ясный, берешь невесту? – сурово спросила Крепениха.

Зимобор огляделся. Тут уже был весь город: народ сбежался со всех сторон, привлеченный пением и шумом драки. И все, видя палки в руках женщин и девичий венок на голове пришлого парня, отлично понимали смысл происходящего. На лицах молодежи было особенно заметное смятение: парни сознавали, что теряют лучшую в городе невесту, а девушки ужасались, прикидывая ее судьбу на себя.

– Скажи: беру, – злобно, вполголоса подсказала или, вернее, приказала Дивина растерянному Зимобору. – И венок разорви.

Зимобор снял с головы приувядший с утра венок и отчаянно рванул его на две части. По толпе пролетел общий вздох, вскрик.

– Пойдем! – Дивина крепко взяла его за руку, в которой была зажата половинка венка, и повела куда-то.

Зимобор покорно тронулся следом. Толпа, не отставая, пошла за ними; народ гудел, но слов нельзя было разобрать. Зимобор по-прежнему не мог уложить в голове оборот событий, хотя умом понимал, что теперь на самом деле обручился: разрыв венка означает и будущий разрыв девичьей невинности той, которая венок этот дала. Он ждал, что Дивина поведет его домой, но она свернула с поля в другую сторону.

И Зимобор увидел впереди Ярилину гору. Подгоняемая все более громким говором толпы, Дивина подвела его к горе, потом ступила на подножие и стала подниматься по заросшей тропе к вершине. Народ отстал у подножия, идти выше никто не решался. Среди травы там и сям виднелись большие гладкие валуны, обозначавшие бывшую дорогу, а теперь совсем утонувшие в высокой траве и разросшемся кустарнике. Идти было трудно, Дивина спотыкалась на рытвинах и камнях, не видных под травой, и теперь уже Зимобор ее поддерживал.

Двенадцатый валун был последним. Впереди показались ворота – проем в земляной стене вала. Когда-то путь к ним был широк и плотно утоптан, но теперь от них остались два толстых столба с раскрошившейся резьбой. Дожди смыли красную охру, которой прежде были выкрашены их узоры, правый столб накренился, но между ними можно было пройти.

Бывшее пространство святилища за воротами было почти пусто – там колыхалась на ветру та же трава и те же кусты бузины, росли несколько берез.

– Горе мое, горе! – бормотала Дивина на ходу, не оглядываясь.

Солнце уже совсем скрылось, заметно стемнело. Со склона горы было видно, как загорелся поодаль первый купальский костер: в той стороне находилась весь под названием Утица. А Радогощ все молчал, и никто не спешил поджигать приготовленные кучи дров.

Кое-как, ощупью находя дорогу сквозь заросли, Дивина и Зимобор добрались до вершины. Здесь, среди поднявшихся за последние годы молодых березок, виднелись развалины святилища: несколько столбов, опаленных тем давним пожаром, и в самом низу на них еще можно было разобрать остатки почерневшей резьбы. Под ногами, под травой, глухо похрустывали старые угли, полуразрушенная стена, по плечи человеку, стояла среди разросшихся кустов.

– Ну все! – У ближайшего столба Дивина выпустила руку Зимобора. – Здесь тебя никто не тронет, можешь хоть спать!

– А ты… – начал он, еще держа два обрывка венка и не зная, что ей сказать.

– Я-то что? – Дивина пожала плечами. – Меня-то не тронут! Тебя вот… Что же ты наделал! За каким лешим тебя в поле понесло? Ведь сказала же я тебе: сиди дома! Сидел бы, ничего бы не было!

– Я слышал твой голос, – устало повторил Зимобор, понимая, что объяснения ничем уже не помогут. – Ты звала как будто… Сейчас-то понимаю, что это не ты была. А тогда не понял. Уж больно чудно это все: то весенние заклички, то колядки, то жнивные… Заморочили совсем…

– Не тебя, а волхид морочили. Им годовой круг поломали, дорогу закрыли.

– Но ты же звала… Ну, мне послышалось…