Лесная невеста - Елизавета Дворецкая

И вдруг там, на поле, раздался крик – пронзительный крик немолодой уже женщины показался особенно диким среди тишины, после слаженного пения. Зимобор вздрогнул и схватился за створку ворот. Вдали закричали снова, теперь уже много голосов. Ему вмиг представилась не то белая свинья, бегущая прямо на толпу беззащитных женщин, не то еще что-то жуткое.

Забыв, что ему велено сидеть дома, Зимобор толкнул створку ворот и бегом бросился за избы, откуда было видно поле. Из ворот показывались люди, все смотрели в ту же сторону, многие спешили наружу, хотя и боязливо; но Зимобор, мчавшийся со всех ног, опередил остальных.

– А-а-а! – завопил кто-то совсем близко впереди, и это был голос Дивины – искаженный, немного хриплый от ужаса. – Помогите, помогите! – задыхаясь, срываясь, звал голос, и Зимобор мчался, как ветер, в холодном ужасе от мысли, что может не успеть. – Спасите! Ой, гибель моя!

Он выскочил на поле и тут же наткнулся на толпу женщин. Увидев его, все разом ахнули, вскрикнули, замерли. Крепениха, все еще с бороной на голове, выкрикнула что-то неразборчивое и вдруг швырнула борону прямо в Зимобора. Он едва сумел уклониться, чтобы торчащие сучья не поранили ему голову, быстро огляделся, пытаясь увидеть белую свинью или другую напасть, но тут все женщины накинулись на него. У каждой вдруг оказалась в руке дубина, и все эти дубины осыпали его градом ударов.

Ничего не понимая, Зимобор уклонялся, как мог; мелькнула мысль, что на него напала стая волхид, но он же знал эти лица, искаженные мстительной яростью. В ушах звучали неразборчивые, злобные крики, и увесистые удары один за другим обрушивались на его голову, спину, бока. Перестав соображать, Зимобор выхватил у кого-то дубину и стал отмахиваться. Конечно, он справился бы с толпой обезумевших женщин, но сейчас старался никого не задеть, ибо еще не понял, волхиды ли это. Волхиды умеют прикинуться хоть родной матерью, в этом он уже убедился; но, вяз червленый, какие же это волхиды?! Вот Крепениха, с морщинками возле светлых глаз на коричневой коже и рыжим платком на голове; а это бабка Перепечиха со двора, что напротив Елагиного, и Гладышиха, злая, ворчливая и любопытная бабка, которая часто приходила к ним, и тетка Сполошиха, обычно добродушная, первая разносчица новостей, и тетка Кучерявиха, у которой на каждый случай жизни есть опыт и совет, – они были живые, настоящие. Это не могли быть волхиды! Но и удары они наносили самые настоящие – суетливо, бестолково, теснясь, наваливаясь всей кучей и только мешая друг другу, попадая чаще друг по другу, чем по нему. С неистовыми визгами, криками, яростными и гневными воплями, коричневые от загара и красные от горячки боя, женщины замахивались и промахивались, толкались, падали, снова лезли, осыпая его малопонятной бранью и обрывками каких-то заклятий. Летели во все стороны оторванные цветы, зеленые ошметки венков, а то и отодранные с уборов кольца-заушницы.

И вдруг в толпе мелькнуло что-то знакомое; стройная фигура в белой рубашке, как молния, прорезала суетливо машущую кулаками и палками толпу, в глаза Зимобору бросилось румяное от возбуждения и гневное лицо, блестящие голубые глаза, выбившиеся из косы пряди волос… Дивина расталкивала бабок и теток, кричала что-то, прокладывая себе путь через мятущуюся толпу коромыслом, которым когда-то так славно усмирила Горденю. Ее не слышали и не слушали, но Зимобор приутих, боясь ее задеть, и град ударов, падавший на его голову и плечи, стал ощутимо гуще. Вот какая-то костлявая баба, которую Дивина пыталась оттеснить, ударила ее, и Зимобор подался к ним, намереваясь прибить бабу на месте; а Дивина с тем же гневным лицом вдруг взмахнула над головой чем-то зеленым. Пучок травы задел Зимобора по лицу, он отмахнулся, но вдруг обнаружил, что все шарахнулись от него в сторону и только сзади, откуда толпе не было видно девушку, его еще пытались стукнуть.

– Разойдись! – хрипло и гневно крикнула Дивина, и Зимобор остался один.

Душистые травы, упавшие ему на лицо, мешали смотреть, но рука Дивины прочно прижимала пучок травы к его лбу и не давала сбросить.

– А ну, разойдись! – так же гневно повторила она, оглядывая женщин, словно они были ее злейшие враги. – Мой он, себе беру, раз уж вы иначе не понимаете.

– Что ты делаешь, в уме ли ты? – закричала на нее какая-то из женщин. – Кого берешь, он же оборотень! Он нас погубил!

– Какой же он оборотень, сами поглядите! – Дивина показала на пояс Зимобора. – Где же видано, чтобы нечисть с серебром и железом ходила? Чуть не загубили человека!

– Оборотень он! – подхватила бабка Гладышиха, сверля парня злобным взглядом из-под коричневых морщинистых век. – Позвали его, он и выскочил! А ты… – она перевела взгляд на Дивину, – дура ты, девка! Заморочил тебя оборотень, а ты его в мужья берешь! И себя погубишь, и нас!

– Мое дело, кого хочу, того и беру! – с вызовом ответила Дивина.

– Мало нас погубили… Мало у нас деточек перемерло… – неразборчиво загомонили женщины, но не решались сдвинуться с места и только сжимали палки.

– Да как же ты… – больше с состраданием, чем с гневом, начала было Крепениха.

– А вот так! – сумрачно перебила ее Дивина. – Мой он, и никто его тронуть не смей! Горе ты мое! – чуть не плача, обратилась она наконец к самому Зимобору. – Говорила же я тебе: сиди дома! Говорила, ну?

Зимобор поднял руку и сдвинул на лоб мешающие смотреть травы. Это оказался венок Дивины, тот самый, что она сплела сегодня утром у него на глазах.

– Говорила, – с усилием подтвердил Зимобор. В голове гудело: похоже, его неоднократно приложили дубиной по лбу.

– Не трогай! Пусть все видят…

– Что – видят? – Он не понимал совершенно ничего, и те обрывки слов, которые до него долетали, только сбивали с толку. – Что это все означает?

– А то! Зачем тебя, горе мое, из дому понесло? Кто тебя звал?

– Да ты же и звала! – Зимобор смотрел на Дивину, чувствуя себя последним дураком. – Ты звала. «Помогите!» кричала.

– Не кричала я ничего такого, – устало вздохнула Дивина, да Зимобор и сам уже понял, в чем было дело. – Заморочили тебя, а я вот теперь…

– Что – теперь? Что вы на меня накинулись-то, матери мои?

– А за то, – с горьким вздохом ответила Дивина среди молчащих женщин. – Кто оборотень, тот нам навстречу должен был выйти. Кривушу мы звали проклятую. А вышел ты…

– Да я же не Кривуша!

– Да она ведь кем хочешь обернуться может, хоть белой свиньей, хоть князем Столпомером! И тобой – проще простого!

– Чужой человек, я завсегда говорю… – опять начала бабка Гладышиха.

– Говоришь ты, бабка, говоришь! А я знаю, что он не волхидник, – враждебно глядя на старуху, сказала Дивина. – Его самого Кривуша морочила.