Дочь Клеопатры - Мишель Моран

— И все это ради казни? — воскликнул Александр.

— Помощники бунтаря могут попытаться освободить его, — пояснил Юба. — Или облегчить смерть.

— Думаешь, так и будет? — с жаром спросила Юлия, окидывая глазами Форум.

— Я бы не стал надеяться, — отрезал нумидиец.

Зрителей не подпускали ни к деревянному кресту, ни к юноше, которого предстояло к нему привязать. Юба поднялся вместе с нами по сенатской лестнице, и караульные тут же расчистили место для важных зрителей. У меня неприятно сжался желудок.

— Это он? — прошептал Александр.

Солдаты прогнали приговоренного по улицам под бичами, превратив его голую спину в кровавое месиво. Даже не прикрывая глаза от солнца, я видела, что злополучный раб и ростом, и статью напоминает лучника из театра.

— Не знаю. Наверное. — Я повернулась к Юлии; та успела купить лепешку и теперь довольно жевала ее. — Как ты можешь смотреть на это и есть?

— Подумаешь, казнь. У ворот Эсквилина их часто проводят, а вот у Форума на моей памяти — первый раз.

— Редкое угощение, — вставил Юба.

— Интересно знать почему, — заметила девушка.

— Может быть, потому, что Форум построен для заключения сделок, а вовсе не для людских страданий! — рявкнул нумидиец.

— Да, похоже, ты прав. — Юлия запихала в рот последний кусочек и обернулась ко мне. — Боги мои, посмотри на эту толпу. И все из-за одного раба.

Ей даже в голову не пришло, что мы тоже часть «этой толпы», явившейся наблюдать за тем, как преступника веревками привязывают к кресту за кисти и лодыжки; как он визжит от боли, поднимаясь к небу. Я спрятала лицо на плече Александра.

— В чем дело? — осведомился Юба. — По-моему, тебе хотелось посмотреть.

— Я только желала узнать, он это или нет!

— И?

Не в силах вымолвить больше ни слова, я молча кивнула. И потом, он бы все равно меня не услышал. Форум оглох от воплей приговоренного. Как только воздвигли крест, тело провисло на грубой деревянной перекладине.

В конце концов даже Юлии стало не по себе.

— Идем, — повелела она. — Я больше не желаю на это смотреть.

Марцелл согласился.

Не похоже было, чтобы Красный Орел собирался явиться на казнь. Вряд ли кухонного раба ожидала быстрая смерть.

— Представь, если б этот юноша покушался на нашего папу, — заметил вполголоса Александр на обратной дороге, — мы бы сами желали ему погибели.

Да, но Октавиан — не наш папа. И всю дорогу я размышляла о том, не напрасно ли закричала тогда в театре.

На Палатине уже и не толковали о Красном Орле. Правда, Цезарь обратился к Сенату, потребовав для себя личную охрану. Сенат согласился и выделил ему группу отборных солдат, которых Октавиан величал своей преторианской стражей. Недели шли за неделями, на городских дверях по утрам больше не появлялись воззвания, и все начали думать, что Красный Орел решил затаиться.

— Почему он молчит? — спросила Юлия по дороге на Римские игры.

Улицы так и кишели зрителями, которые с цирковыми подстилками в руках торопились посмотреть начало игр, и мы опасно раскачивались, покуда носильщики уворачивались от столкновений.

— Может, ожидает, пока не забудется история с покушением? — предположила я, крепко держась за деревянные боковины.

Вдруг мы остановились, и Юлию занесло вперед.

— Осторожнее! — крикнула она и, рывком раздвинув тонкие занавески, выбранила ни в чем не повинных носильщиков. Потом задернула штору и повернулась ко мне. — Знаешь, вот уже три года подряд Красный Орел объявляется на играх.

— Лично? — ахнула я.

— Нет. Он приходит ночью и вешает воззвания на дверях Большого цирка. В прошлый раз, — тут собеседница перешла на шепот, — он освободил гладиаторов, которых готовили для борьбы на арене.

— Так ты полагаешь, рабству наступит конец?

Юлия в ужасе округлила глаза.

— Нет, конечно. Зато представить только: нашелся такой отважный мужчина, который не побоялся выпустить гладиаторов из клеток! — Она вздохнула и зашептала со страстью: — Спартак был тоже храбрец, но этот Красный Орел… Он может оказаться кем угодно. Даже рабом.

Мне снова вспомнилась таинственная встреча Галлии с Веррием. С тех пор я не единожды пробовала завести с ней речь о Красном Орле, но бывшая царевна всякий раз отмахивалась от разговора.

— Смотри не влюбись в мятежника, это опасно! — предупредила я.

Дочь Цезаря рассмеялась.

— Многие женщины питают пристрастие к гладиаторам, а среди них немало преступников…

С этими словами она подняла занавеску и указала на торговцев с лотками, стоявших при дороге.

— Посмотри, чем они торгуют.

— Лакомствами?

— Да нет! — Юлия скорчила гримаску. — Приглядись внимательнее.

— Это же…

Я закрыла рот ладонью.

Юлия громко хихикнула. На лотках были статуэтки гладиаторов с торчащими пенисами.

— Всем известно, что дамам по вкусу смельчаки. — Опустив занавеску, дочь Цезаря доверительным тоном сообщила: — Даже Горация как-то была с одним…

Я подалась вперед.

— И Поллион не узнал?

— Муж отобрал у нее с полдюжины крепких рабынь. Бедняжка заслуживает немного счастья.

— Ну а если попадется?

— Это был единственный раз. И потом, он ее все равно не оставит.

— С чего ты взяла?

— Поллион проболтался папе: он любит только девочек лет четырнадцати.

— И что же он думает? Что Горация не повзрослеет?

— Разумеется, повзрослеет. Но при этом останется крошкой, как ты.

Я содрогнулась, представив, как мерзкий старик вроде Поллиона бросит меня на кушетку и вдобавок прижмется голым животом, как тот пьяница с Палатина. Никогда больше не допущу подобного. Уж лучше последовать за мамой в могилу. Похоже, Юлия прочла на моем лице отвращение, потому что прибавила:

— Горация обещала вскрыть себе вены, лишь бы не выходить за Поллиона.

Снаружи кто-то пронзительно завизжал, и моя спутница поспешила вновь открыть занавеску. На храмовой лестнице пожилой мужчина бил кнутом двух мальчишек. Те ползали по ступеням, беспомощно прикрывая ладонями головы от ударов.

— Почему они не сбегут? — воскликнула я.

— Это рабы. — Юлия наклонилась вперед, чтобы лучше видеть. — Точно, рабы из дома Фабия!

— Ты их знаешь?

Девушка бросила взгляд через плечо.

— Хозяин слишком известен в Риме.

Ужасные вопли мальчишек разрывали мне сердце, и я зажала уши руками.

— Что же они могли натворить?

— В доме Фабия? Говорят, для этого достаточно отвергнуть его приставания.

— К мальчикам?!

— И к девочкам. И к вдовам. И к почтенным матронам. Гадость, — обронила моя соседка и отпустила край занавески.