Дело академика Вавилова - Марк Поповский

Один из моих собеседников, доктор наук, переживший ленинградскую блокаду, находит много общего между положением в институте осенью 1940 года и тем, что ему довелось пережить зимой сорок второго. Оставленная в окруженном Ленинграде вировская коллекция семян привлекла тогда тысячи голодных крыс. По ночам грызуны стаями врывались в лаборатории, сбрасывали со стеллажей металлические коробки с ценнейшими образцами и пожирали без разбора плоды, семена, орехи - все, что с таким трудом было собрано вавиловскими экспедициями. Ослабевшие от голода сотрудники вооружались металлическими прутьями и выходили на защиту коллекций. Сначала крысы боялись человека, шарахались от электрических фонарей. Но чем дальше шла бесконечная блокадная зима, тем наглее становились животные. В конце концов крысы - рассказывает ученый - превратились в опасных хищников, они начали бросаться на людей...

И все-таки человек всегда остается человеком. В сорок втором остатки вавиловской гвардии отбили у крыс уникальную коллекцию, в сороковом, подавив в себе страх перед беззаконием, встали на защиту директора института. В конце августа сотрудница ВИРа Нина Александровна Базилевская с группой коллег (Н. В. Ковалев, М. А. Розанова, Е. А. Столетова) составили письмо в ЦК ВКП (б), Совнарком и НКВД. Вировцы писали, что много лет знают Николая Ивановича, абсолютно убеждены в его верности Советской власти и Коммунистической партии и потому просят освободить Вавилова - крупного ученого и организатора советской науки. Подписались девять человек. Однако когда Ковалев показал письмо своему родственнику - сотруднику НКВД, тот предупредил: если жалоба пойдет в таком виде, арестуют всех девятерых, пусть подпишется кто-нибудь один. Риск взяла на себя доктор Базилевская, у остальных были маленькие дети. Вскоре Нину Александровну вызвали в Смольный. В обкоме партии она снова пыталась говорить о невиновности Вавилова. Сказала даже, что если Николая Ивановича вышлют, то большая часть ВИРа поедет за ним в ссылку, хоть в Сибирь, хоть на Камчатку. "Чепуха, ответил работник обкома, - у нас ошибок при аресте не бывает. Работайте спокойно и не отвлекайте руководителей по пустякам". Три дня спустя Базилевскую уволили из института 7.

Но поиск справедливости продолжался. Профессор Евгения Николаевна Синская обратилась за поддержкой к вице-президенту Академии наук физиологу Л. А. Орбели. Прямой и честный Орбели попытался что-то предпринять, куда-то писал, но через несколько дней сообщил, что помочь Вавилову нельзя, во всяком случае, его, Орбели, влияния недостаточно. Все хлопоты велись в тайне. Тайком отправился в Москву, в надежде получить аудиенцию в Кремле, ближайший друг Николая Ивановича профессор Леонид Ипатьевич Говоров. Тайком сотрудница отдела кормовых культур ВИРа Мария Александровна Шебалина ездила к младшему брату Николая Ивановича Сергею. Старый работник института, председатель профсоюзной организации ВИРа Шебалина привезла Сергею Ивановичу специально подготовленную справку - несколько десятков страниц (втайне перепечатанных машинистками ВИРа), где со всей возможной полнотой приводилась та материальная выгода, которую страна получила от экспедиций, опытов, исследований академика Николая Вавилова. Через четверть века, рассказывая мне этот эпизод, Мария Александровна объяснила: "Нам казалось, что гонители Николая Ивановича ужаснутся, когда увидят, какой огромный урон нанесет государству его арест". Академик Сергей Иванович Вавилов, директор Государственного оптического института, очевидно, не разделял наивных надежд вировцев. Он принял Шебалину на Васильевском острове в старинном доме, где все квартиры издавна занимали члены Российской Академии наук. "Это было в последних числах августа, - вспоминает Мария Александровна. Сергей Иванович сидел в кабинете за большим письменным столом, я напротив. Хорошо помню его глухой, тускло звучавший голос, какие-то пустые, усталые глаза. Он не стал даже читать справку, которую мы так старательно сочиняли. Отрешенно поглаживая свои седеющие виски, сказал: "Недоразумения тут нет никакого. Брат арестован по распоряжению или во всяком случае с ведома первого лица государства. И едва ли мы сможем что-нибудь сделать..." 8

Сергей Иванович был, очевидно, прав. Все попытки спасти директора ВИРа разбивались о невидимую, но вполне реальную стену. Трагическая судьба ученого очень скоро стала запретной темой. Жернова государственной машины безжалостно перемалывали всякого, кто пытался даже просто напоминать об этой репрессии. Были арестованы, как я уже говорил, профессора Ковалев и Говоров, Базилевскую, Синскую и Шебалину изгнали из института.

Но среди сотрудников ВИРа все еще тлела вера, нет, не в справедливость, но в то, что можно назвать мудростью государственной власти. Те, кто стоят у власти, могут быть жестоки и несправедливы. Допустим. Но какой им смысл наносить урон собственной стране, разорять сельское хозяйство? Очевидно, члены Центрального Комитета партии попросту не знают, что разгром ВИРа, арест Вавилова ведут к разгрому отечественной сельскохозяйственной науки, а в дальнейшем к снижению урожаев, кризису земледелия. Надо сообщить ЦК партии правду о безобразиях, творимых Лысенко и органами госбезопасности. Если это удастся - ВИР и Вавилов будут спасены. Так или примерно так думали в 1940 году лучшие люди ВИРа. Роль вестницы снова взяла на себя Базилевская.

Стихией Нины Александровны в науке были цветы, цветоводство. Но этот деликатный объект Базилевская сделала столь серьезным предметом исследования, так хорошо знала всю мировую литературу, посвященную цветам, в частности макам, что Николай Иванович звал ее не иначе как "королева опийного мака". Характер у этой "цветочницы" был, однако, весьма решительный. Во время предвоенных дискуссий Нина Александровна не раз обрушивалась на недругов института. В 1937 году на дне рождения Николая Ивановича Базилевская подняла тост, который для многих потом послужил чем-то вроде символа веры: "Да воскреснет ВИР и да расточатся враги его!" Тост этот, как и многое другое в том же роде, лысенковцы припомнили ей осенью сорокового года.

Покидая Ленинград (здесь никто не принимал ее на работу), Нина Александровна зашла к Сергею Ивановичу Вавилову и попросила помочь ей (встретиться в Москве с кем-нибудь из членов ЦК. Вавилов-младший высоких знакомств в те годы еще не имел, но пообещал устроить встречу с членом ЦК А. А. Андреевым через своего родственника, видного архитектора Веснина. Андрей Андреевич Андреев был, пожалуй, самым подходящим человеком для такого разговора, он в ЦК ведал вопросами сельского хозяйства. Но встреча как-то долго не получалась, хотя Веснин сделал все, что мог. Состоялась она только в начале 1941 года. Базилевская приготовила целую речь с объяснением лысенковского диктата, с описанием того, что происходит в ВИРе и других научных учреждениях ВАСХНИЛ. В этот февральский день 1941 года товарищ Андреев мог бы получить довольно полную и объективную информацию о судьбах отечественной биологии и сельскохозяйственной науки. Мог, но... референт предупредил просительницу, что член ЦК чрезвычайно занят и уделит ей лишь несколько минут. Беседа оказалась даже короче, чем мог представить видавший виды референт. Едва Базилевская заговорила о роковой ошибке, произошедшей с академиком Вавиловым, Андреев прервал ее фразой, которую Нина Александровна дословно пересказала мне двадцать три года спустя: "Никакой роковой ошибки быть не могло. Есть факты, которых вы не знаете". На этом аудиенция закончилась.

Осенью сорокового бурлил не только ВИР. По сведениям секретных агентов НКВД 9, арест Вавилова произвел "убийственное" впечатление на всю Академию наук СССР. В агентурных донесениях тех месяцев говорится: академики убеждены, что арест произведен по настоянию Лысенко. Академик Лузин назвал арест "очередным ужасом". За Вавиловым, сказал Лузин, не может быть никакого преступления, он - жертва клеветы и интриг. "Что они сделали! Они посадили в клетку гражданина мира!" - воскликнул академик Прянишников, когда до него дошли подробности ареста в Черновцах. Не остался равнодушным и президент АН СССР В. Л. Комаров. Он сказал академику Завидовскому, что Вавилова посадили в тюрьму, как жулика, разбойника и убийцу "за то, что он имел смелость не соглашаться с Лысенко".

Мнение В. Л. Комарова, зафиксированное столь ответственными лицами, как тайные агенты госбезопасности 10, для нас особенно интересно, ибо роль президента в судьбе Николая Ивановича была в разные годы весьма различной. Академик В. Л. Комаров (1869-1945), видный ботаник-флорист, конечно, презирал Лысенко. Ему едва ли доставила удовольствие комедия "выборов" безграмотного сталинского фаворита в действительные члены Академии в январе 1939 года. Но и слишком громкая слава Вавилова раздражала Комарова. Напрасно Николай Иванович при каждом удобном случае устно и письменно заявлял, что пальма первенства в русской ботанике принадлежит Владимиру Леонтьевичу. Комаров отлично понимал: первое лицо в этой области науки все-таки не он.