Русские мужики рассказывают - Марк Поповский

Поповский Марк

Русские мужики рассказывают

МАРК ПОПОВСКИЙ

РУССКИЕ МУЖИКИ РАССКАЗЫВАЮТ...

Последователи Л. Н. Толстого в Советском Союзе

1918-1977

Документальный рассказ о крестьянах-толстовцах в СССР

по материалам вывезенного на Запад крестьянского архива

Большая часть этой книги была написана в стенах Института Джорджа Кеннана (Kennan Institute For Advanced Russian Studies), входящего в состав Интернационального Центра имени Вудро Вильсона (The Wilson Center) в Вашингтоне, США. Выражаю глубокую благодарность бывшему секретарю Кеннан-Института доктору Фредерику Старру (S.Frederick Starr), нынеш-нему секретарю Института доктору Абботу Глисону (A. Gleason), директору Вильсон-Центра доктору Джеймсу Биллингтону (J.H.Billington), a также всем сотрудникам этих исследователь-ских учреждений, которые своим вниманием и заботой способствовали моей работе.

Нью-Йорк, август 1981 г.

Марк Поповский

ОТ ИЗДАТЕЛЬСТВА

Книга, которую Вы держите в руках, - уникальна по своей судьбе. События советского периода России описывали многие: министры царские и министры Временного правительства, русские белые эмигранты и беглые советские чиновники, диссиденты и бывшие кагебешники. Но мир ни разу не слышал голоса главной жертвы режима - российского крестьянина. Что думал, знал, понимал мужик в пору Гражданской войны, в те времена, когда ему дали землю и в ту пору, когда эту землю у него отняли; о чем размышлял он в годы коллективизации, раскулачивания, индустриализации. До сих пор мы не имели свидетельств о крестьянах, которые отказывались служить в Красной армии, о том, что у себя в деревнях они создавали подчас собственные, негосударственные школы. Мы мало знали до сих пор и о том, как вели себя деревенские жители в тюрьмах и лагерях. Теперь такое свидетельство получено. Писатель и публицист Марк Поповский разыскал и вывез на Запад архив крестьян-толстовцев, последователей философского учения Л.Н.Толстого. Архив состоит более чем из 3000 листов писем, дневников, автобиографических и биографических рукописей, воспоминаний и судебных документов, охватывающих период с 1918 по 1977 год. На основе этого архива писатель создал книгу "РУССКИЕ МУЖИКИ РАССКАЗЫВАЮТ". Перед нами документальное подтверждение того, что крестьяне Советского Союза не только голодали, тяжело работали, выполняли хлебо- и мясопоставки и голосовали за советскую власть в своих клубах и домах культуры, но также молились, спорили с властями, боролись за свободу, учили своих детей порядочности и серьезно размышляли о сущности того, что происходит в стране.

Почему же не апостолы, не пламенные ученики, а лишь рассеянные по свету сектанты остались после Толстого?..

Леонид Леонов, писатель-академик,

Герой социалистического труда.

"Слово о Толстом". Москва, 1960 г.

Богословское творчество Толстого не создало сколько-нибудь прочного движения в мире... Положительных, цельных, творческих последователей и учеников у Толстого в этой сфере совсем нет. Русский народ не откликнулся на толстовство ни как на социальное явление, ни как на религиозный факт.

Архиепископ Иоанн (Шаховской).

"К истории русской интеллигенции". Нью-Йорк, 1975 г.

Толстовство, религиозно-утопическое течение в России конца 19 - начала 20 веков... В русской общественной жизни толстовство не оставило заметного следа. Будучи выражением "примитивной крестьянской демократии" (Ленин, полное собр. соч., издание 5, том 20, стр.20), порождением эпохи реакции и спада революционного движения, толстовство в период нового общественного подъема начала 20-го века изжило себя.

Большая советская энциклопедия.

Третье издание, том 26, 1977 год.

Статья "Толстовство".

ОТ АВТОРА

Я никогда не был литературоведом, знатоком творчества или биографии Льва Толстого. Мои собственные литературные интересы никак не соприкасались с той сферой, что была близка и дорога Толстому. Совсем наоборот. Три десятка лет я писал о людях и проблемах науки. Что может быть дальше от мира Толстого, чем биографии ученых? И тем не менее я приступаю ныне к работе, которая освящена идеями великого писателя и мыслителя. И это не случайно. Я вижу глубинную связь между тем, что я делал как литератор и историк до сих пор, и тем предприятием, за которое берусь.

Почти пятнадцать лет, начиная с 1964 года, втайне от советских властей я писал сочинения, не предназначенные для печати. Это были всё те же биографические и публицистические книги, с той, однако, разницей, что автор решил говорить о своих героях всю известную ему правду. В отличие от произведений, опубликованных за моей подписью в Советском Союзе, эти новые книги не были изуродованы ни внешней, ни внутренней цензурой. В этой своей потаенной литературной жизни я смог, наконец, исполнить свой долг писателя и историка. Для меня самого эти мои детища дороги прежде всего потому, что в них я впервые позволил себе искренне взглянуть на нравственную сторону жизни моих героев. Открылась возможность разобраться в причинах как благородных, так и недостойных поступков советских ученых; задуматься над тем, что подчас толкает исследователя на путь предательства и самопредательства.

В одной из своих новых книг о выдающемся биологе академике Николае Вавилове я смог рассказать, например, что он был не только творцом замечательных научных идей, великим путешественником и основателем Сельскохозяйственной Академии в Москве, но и, в какой-то момент, советским разведчиком в Афганистане. Я предпринял попытку исследовать причины многократных нравственных падений великого биолога, вычертить ту кривую, которая в конечном счете низвела его с вершин мирового признания и успеха в ту яму на Саратовском кладбище, куда в годы Второй мировой войны тюремщики сбрасывали трупы умерших от голода заключенных. В другой, опять-таки написанной не для печати работе, посвященной знаменитому советскому хирургу и одновременно деятелю церкви архиепископу Луке Войно-Ясенецкому, мне вновь пришлось разгадывать нравственную загадку, в результате которой многажды арестованный и трижды сосланный в Сибирь ученый-епископ после 12 лет репрессий впал в соблазн сталинизма. Во время последней войны он верно служил Сталину не только своим огромным авторитетом, но и пером публициста.

Размышление над трагическими судьбами этих лучших людей России открыло мне главную беду эпохи, начавшейся осенью 1917 года. Октябрьский переворот, Гражданская война, коллективизация, индустриализация, террор 30-х и 40-х годов - главным следствием имели массовую деморализацию советского общества. Этический кариес особенно явственно обозначился на личностях крупных, творческих, там, где как будто можно было бы ожидать мощного нравственного иммунитета. Такого иммунитета у большей части советского общества не оказалось. Перед историком нового времени это обстоятельство естественно возводит вопрос: возможно ли вообще устоять перед мощью партийно-государственного давления, которому подвергается советский гражданин? А если можно, то какие именно качества позволяют личности сохранить человеческое достоинство в обстановке массового государственного аморализма? Я попытался ответить на это в своей книге, ныне вышедшей на Западе под названием "Управляемая наука". Хотя речь в ней идет только о миллионе советских деятелей науки, суть проблемы касается целиком всего многомиллионного советского общества и сводится к формуле: "Как остаться человеком, сидя в клетке с обезьянами?" Свои книги, написанные не для печати, я давал читать большому кругу московских, ленинградских и киевских интеллигентов. Люди тайно передавали эти рукописи своим друзьям. Круг людей, знавших о моих исследованиях, постоянно возрастал. В современной России такая известность всегда чревата для автора серьезными опасностями. Доносительство - одна из наиболее распространенных этических болезней на моей родине. И действительно, среди моих доверенных читателей нашелся предатель. КГБ приняло против автора злокозненных рукописей меры, которые закончились для меня эмиграцией.

Но вместе с тем, расширившийся круг читателей принес мне в конце 70-х годов и нечаянную радость. Однажды друзья сообщили мне, что рукописи мои заинтересовали толстовцев, последователей философских взглядов Льва Николаевича Толстого. Я удивился: откуда взялись толстовцы на шестидесятом году советской власти? Однако вскоре я смог убедиться, что толстовцы личности вполне реальные и даже довольно активные. Незадолго перед новым 1977-м годом мне передали от них два документа. В первом крестьянин Дмитрий Егорович Моргачев, живший в Киргизии, просил Генеральную Прокуратуру СССР о реабилитации, так как, по его словам, он осужден несправедливо и незаконно. Ответной бумагой Прокуратура извещала гражданина Моргачева Д. Е., что в действиях его состава преступления не обнаружено и поэтому дело номер 13/3-137804-40 будет прекращено. Обычная вроде бы переписка, обычные формулировки. За два с лишним десятилетия, прошедших после смерти Сталина, миллионы людей подавали в Прокуратуру такие письма и получали такие ответы. И тем не менее письмо из Киргизии нисколько не походило на другие такого же рода прошения. Вчерашние жертвы террора обычно пользуются безучастным, стертым языком канцелярских протоколов. Ужас перед всесилием власти все еще сдавливает им гортани. Так же невнятно, как бы цедя свой ответ сквозь зубы, отписываются и прокуроры. Реабилитационные документы составлены так, что не ясно, кто же в конце концов виноват. Человеку, просидевшему многие годы в каторжном лагере, потерявшему здоровье и силы, советские прокуроры сообщают, что, как удалось выяснить, он - не преступник, и власти отныне к нему претензий не имеют. Заявление Дмитрия Моргачева резко отличается от писем такого рода. Он не просит о снисхождении, а решительно требует признания государственной вины перед ним и его пострадавшими товарищами. Вот этот документ с сохранением стиля и пунктуации подлинника.