Гранд - Януш Леон Вишневский

Несколько недель назад было заседание кафедры, на котором должны были выбирать рецензентов для докторской диссертации его аспирантки. Он, как руководитель, обязан был присутствовать. Его отсутствие было бы расценено как непростительное пренебрежение. К тому же эта девушка написала действительно великолепную диссертацию. Она посвятила ей четыре года своей жизни. Именно на ее исследованиях основывалась его первая публикация в Nature. У него уже было две положительные рецензии, редакция ждала третью. Публикация в Nature – это исполнение мечты. Поэтому он должен сделать все, чтобы выразить ей свою благодарность…

Он пришел. Сделал все, чтобы выглядеть и вести себя нормально. Нафаршированный L-дофой, отрегулированный бета-блокаторами, успокоенный увеличенной дозой валиума. С улыбкой, часами репетируемой перед зеркалом. Когда началась дискуссия, ему надо было встать перед всеми. До болезни он устроил бы из этого настоящее шоу. Перед болезнью – да. А сейчас он был кем-то совсем другим, хотя и пытался притворяться, что остается все тем же. Уверенным в себе, блистательным, великолепным оратором, знающим ответы на все каверзные вопросы и легко развеивающим все возникающие сомнения, саркастично снисходительным к оппонентам, уничтожающим врагов одной тонкой шуткой… Он долго и упорно работал над тем, чтобы именно так его воспринимали. Самый молодой в истории профессор, объект восхищения и поклонения молодых и бедных ассистентов и аспирантов, бескомпромиссный «бунтовщик без причины», который постоянно отказывался выдвигать свою кандидатуру на должность проректора, потому что «у него в науке есть более важные вещи, чем издавать или подписывать какие-нибудь идиотские приказы». Так было. Когда-то. Он пришел в этот мир, имея уникальный мозг. Такое не всем дается. Да что далеко ходить: его двоюродному брату, например, тому самому, чей костюм он донашивал, досталась исключительная печень. Тех гекалитров спирта, которые он через себя пропускал, хватило бы на то, чтобы убить минимум десяток алкоголиков. А брат до сих пор жив.

Йоахиму и правда с этим мозгом повезло. Всего, что у него есть, он достиг благодаря своему мозгу. И в том что теперь он все теряет из-за его закидонов, есть ирония – это либо шутка природы, либо месть за излишнюю гордость.

В тот момент, когда он должен был встать со стула и обратиться ко всем с речью, он «затряс кальсонами», как когда-то выразился его сын. Именно так сын и сказал. «Отец, ты трясешь кальсонами, как какой-то сопливый щенок. Ты просто болен. С людьми это случается. У тебя Паркинсон, а ты притворяешься, что у тебя понос, потому что ты наелся бигоса и запил кефиром. В конце концов, возьми себя за яйца. Встань перед зеркалом и признайся себе во всем. Потому что мы и так все знаем. И мы не будем любить тебя меньше по той причине, что у тебя трясутся руки».

Йоахим встал. Медленно взошел на трибуну. Он чувствовал страх, нервное, незнакомое до сих пор напряжение. Ноги у него тряслись, словно на него падучая напала. Руки ходили ходуном, он со всей силы прижимал их к деревянной поверхности кафедры. Проблеяв что-то в качестве приветствия, он замолк, испугавшись того, что услышал.

Выходя из зала, он натыкался на стены, словно слепой.

Через два дня ему позвонила секретарша ректора и соединила его с «Самим». Йоахим узнал, что он вел себя непозволительно и скандально, что инцидент уже дошел стараниями журналистов до министерства, что он нанес удар по доброму имени института и опозорил почетное звание преподавателя, что проблемы с алкоголем могут возникнуть у каждого и что он обязан взять академический отпуск для поправления здоровья, который ректор ему с удовольствием подпишет. Всю эту тираду Йоахим выслушал молча. Из уст чванного ничтожества, бездарности, псевдоученого, два года находящегося под судом за плагиат. Заседания суда все время переносились, но все и так знали, что диссертация ректора – чистой воды плагиат.

В тот день Йоахим заперся вечером на чердаке и, слушая Бетховена, размышлял о смерти. Совершенно спокойно, без пафоса. Он не думал о своем сердце, о дыхании, о зрении или осязании. Это нарушило бы восприятие. Он просто считал – как бухгалтер. С холодной головой. Все плюсы и минусы. Шансов на излечение у него нет, будет только хуже. Не существовало на свете книги на эту тему, статьи, заметки, которую бы он не прочел, – по-английски ли, по-польски или по-русски она была написана. Поэтому, он знал, качество его жизни вскоре понизится до такого уровня, на какой он никогда не хотел бы опускаться. Он постепенно теряет память, новое заучивает с большим трудом, а тем, что уже знает и помнит, не может делиться с другими из-за своего невнятного бормотания. Передвижение требует от него все больших усилий. Иногда даже поход за газетой превращается для него в целое приключение. Он выходит исключительно вечерами, чтобы соседи не видели, как он, сгорбившись, идет, склонившись вперед под опасным углом или из-за трясучки должен останавливаться каждые десять метров.

Из удовольствий и пороков только вино, пожалуй, еще ему доступно, но все реже. Это удовольствие скорее рассудочное, потому что вкусовые ощущения у него давно пропали. Он не курит, потому что никогда не курил, либидо его испарилось, по сексу он не скучает – секс ему не нужен. Единственное, что у него осталось, – это стремление знать, «что будет дальше». Сильнее всего его пугает мысль, что он не сможет читать утренние газеты. Он не знал названия этой зависимости, но попал в нее.

Паркинсон избавляет от разнообразных зависимостей. Это вытекает из сущности этой болезни. Можно даже сказать, как бы кощунственно и жестоко это ни звучало, что Паркинсон – это лучшее, что может случиться с алкоголиками и больными раком горла заядлыми курильщиками.

С точки зрения биохимии – он знал это как биолог еще до болезни – Паркинсон – это недостаток дофамина. Дофамин – это нейромедиатор, то есть средство переноса сигналов между нейронами. Если говорить проще. Еще проще об этом пишут бульварные газетенки типа газеты «Факт», которые называют дофамин «гормоном счастья», что, разумеется, полная чушь, потому что прежде всего дофамин – это не гормон. У тех, кто страдает болезнью Паркинсона, в мозгу слишком мало дофамина. За это удивительное по своей простоте открытие в двухтысячном году получил Нобелевскую премию шведский профессор Арвид Карлссон. В каком-то смысле болезнь Паркинсона уникальна – не многие болезни могут похвастаться тем, что у них есть объяснение, удостоенное Нобелевской премии. Великолепный оратор, остроумный и харизматичный, Карлссон за полчаса умудрился объяснить самые запутанные загадки биохимии человеческого мозга и сделал это так, как будто диктовал собственной бабушке рецепты из кулинарной книги для химиков. Надо смешать то-то и то-то и добавить того-то, чтобы получить еще третье, совершенно другое. Это было за два года до получения им Нобелевской премии. Йоахим тогда даже не подозревал, что спустя годы этот вопрос коснется его непосредственно и между ними возникнет такая извращенная связь.

Карлссон описал последствия нехватки дофамина. Он связал этот дефицит с моторикой, а точнее – с ее полным отсутствием у пациентов в последней стадии болезни. Раньше дофамин связывали главным образом с зависимостями. В мозгу, в районе миндалевидного тела, находится несколько миллиардов нейронов, которые ученые называют «системой вознаграждения». Дофамин «приклеивается» к рецепторам нейронов, вызывая чувство удовольствия. Приятное расслабление после бокала вина берет свое начало именно здесь. И оно, это ощущение, остается на будущее. Так же, как наслаждение во время секса, успокоение при курении, возбуждение и эйфория при приеме кокаина или вдыхании дыма марихуаны. Под влиянием героина, алкоголя, кокаина, амфетамина или любви и желания нейроны продуцируют дофамин в «системе вознаграждения», накачивая его целое море. Особи, склонные к зависимостям (а до сих пор неизвестно точно, почему некоторые склонны к зависимостям в большей степени, а некоторые не склонны совсем), хотят переживать этот дофаминовый взрыв снова и снова – как можно чаще. Записанные в «системе вознаграждения» ощущения удовольствия, наслаждения, успокоения или эйфории вызывают острую тоску по ним, желание переживать их снова, раз за разом. Поэтому дофамин напрямую связывают со счастьем. Если речь идет о любви и любовь эта отдается одному и тому же лицу – это романтично, прекрасно и достойно похвалы, если же речь идет о героине – уже нет. Когда по какой-нибудь причине фабрика по производству дофамина вдруг дает сбой, а именно это происходит при паркинсонизме, весь этот механизм рушится. В последней стадии болезни фабрика эта напоминает уже только руины атомной электростанции в Чернобыле. И тогда человек умирает…

Он вернулся к размышлениям о своем возможном уходе.