Две невесты Петра II - Софья Бородицкая

   — Тогда что же? — допытывалась княжна у брата.

   — Скоро всё сама узнаешь, — так же значительно ответил князь Иван.

Выйдя из комнаты, он оставил сестру в волнении и предчувствии чего-то нехорошего, что изменит всю её жизнь.

Ждать неожиданных известий ей пришлось недолго.

Весна 1729 года выдалась ранней, тёплой, быстрой. Огромные снежные сугробы, вперемешку с конским навозом окаймлявшие проезжую часть улиц, быстро убывали под лучами солнца, наполняя талой водой выбоины и ухабы на разбитых дорогах, делая их совершенно непроезжими.

Однажды поздней ночью, возвращаясь домой, князь Иван попал в одну из таких ям. Сам он едва выбрался из неё, но любимого коня, сломавшего в той яме ногу, пришлось пристрелить. Узнав об этом, Пётр Алексеевич ужаснулся не тому, что его друг Иван чуть не утонул в яме, а тому, что тот собственноручно пристрелил коня.

Этот ли случай помог, или что другое, ко молодой государь решил рано уехать из Москвы, где опасность попасть в такую же яму ожидала каждого на разбитых московских дорогах.

Уже 1 марта царская охота с огромным количеством борзых и гончих собак, лошадей, экипажей, придворных потянулась из Москвы. В Горенках, имении князя Алексея Григорьевича, ещё лежал на полях снег: скованный сильным ночным морозом, он был крепок и надёжен.

Государю отвели лучшие покои в доме, а всё семейство Алексея Григорьевича расположилось в другой половине дома, где разместились три его дочери, сыновья и он сам с женой — княгиней Прасковьей Юрьевной. Шум и суета в доме стояли невообразимые, но государя стесняли стены дома, он тянулся в поле, в походный лагерь, который был разбит невдалеке, вёрст за пять от имения Алексея Григорьевича, на большой лесной поляне, уже освободившейся от снега.

Княжна Катерина обрадовалась было тому, что все отъехали и жизнь в доме понемногу входила в обычное русло. Но что-то странное творилось в доме. Что? Княжна не могла бы ответить. Князь Иван, не очень любивший охоту, остался в Москве. Казалось, что привязанность государя к своему фавориту начала ослабевать. Он уже подолгу обходился без князя Ивана, не требуя его постоянного присутствия при себе. Цесаревна Елизавета в этот раз тоже не принимала участия в охоте: она отправилась в сопровождении Александра Бутурлина и нескольких девушек-служанок на богомолье.

На сей раз постоянную свиту государя составляло всё семейство Долгоруких, не исключая и жены Алексея Григорьевича — Прасковьи Юрьевны. Более всего неудовольствия высказывала отцу княжна Катерина, не любившая не только охоту, но и огромную шумную толпу, которая сопровождала государя.

Однажды вечером, чувствуя себя разбитой от предыдущей длительной охоты, она решила поговорить с отцом и отказаться от очередной охоты. Однако ей не пришлось объясняться с ним. Один, казалось, незначительный случай прояснил ей многое. Тёплым апрельским днём семья Долгоруких находилась дома, готовясь к новой охоте. У крыльца дома остановился лёгкий щегольской экипаж, в котором княжна Катерина узнала коляску своего жениха. Она уже бросилась было ему навстречу, как неожиданно появившийся перед нею отец удержал её словами:

   — Не спеши, дочка, не спеши.

   — Но почему? — удивилась княжна.

   — Потому что неприлично девице виснуть на молодом человеке.

   — Как это виснуть? — удивлённо повторила Катерина. — Ведь этот молодой человек, как вы, батюшка, его назвали, мой жених.

   — Был жених, — твёрдо и коротко ответил князь Алексей.

   — Как это — был? — бледнея и чуть слышно спросила княжна.

Князь молча наблюдал в окно за тем, как граф Мелиссимо после недолгого разговора с дворецким велел повернуть экипаж и отъехал от крыльца.

Княжна Катерина бросилась к дверям, но отец резко и больно схватил её за руку:

   — Постой, не торопись.

   — Пустите, пустите! — почти закричала княжна, вырываясь из рук отца и выбегая на крыльцо, но быстрая коляска уже скрылась за деревьями зеленеющего сада.

   — Вы, княжна, разве дома? — удивлённо спросил дворецкий, увидев её на крыльце.

   — Конечно, дома, — почти грубо ответила она. — Что ты сказал ему?

   — То, что велел ваш батюшка: вас нет дома и не будет, вы с государем на охоте.

Расстроенная княжна вернулась в дом, где ожидал её отец.

   — Это вы, батюшка, велели сказать, что меня нет дома?

   — Я велел, — так же решительно ответил тот.

   — Зачем?

   — Затем, что у меня для тебя другой жених на примете.

Взбешённая княжна не могла вымолвить ни слова, молча, почти с ненавистью глядя на отца.

   — Другой? — наконец еле выдавила она из себя. — А меня вы спросили, нужен ли мне другой жених?

   — Ас каких это пор я должен у тебя твоей воли спрашивать? Здесь я один распоряжаюсь: как велю, так тому и быть.

Увидев решительное, жёсткое выражение на лице отца, княжна едва выдохнула:

   — И кто же тот, другой жених вами для меня присмотрен?

   — А ты не очень-то разговаривай. Набралась там, в заграницах разных, воли и дерзишь отцу, перечишь ему.

   — Я же перед вами, батюшка, — смиряясь, проговорила княжна, — смирно стою, но могу же я знать, кого вы мне в женихи сулите?

   — Вот так-то лучше, — смягчаясь, ответил князь. — Я давно, дочка, хотел с тобой о том поговорить, да всё минуты нужной не было. Теперь вот самый раз тебе обо всём поведать.

Из разговора с отцом княжна Катерина узнала, что в женихи ей прочат молодого государя. Узнав эту новость, она чуть не лишилась чувств, но отец, не обратив внимания на эти «женские капризы», как он выразился, сказал ей, что это ещё лишь его большое желание, а всё остальное она должна сделать сама.

   — Что сделать? — едва понимая, о чём идёт речь, спросила княжна.

   — Как что? — удивился князь Алексей. — Государя к себе расположить.

   — Расположить? Но я ведь люблю другого.

   — Чтоб я больше ни о твоей любви, ни о том, другом, ни о какой иной глупости ни слова от тебя не слышал, — строго сказал князь, вновь крепко беря дочь за руку. — И запомни твёрдо: я никаких глупостей от тебя не потерплю. Знай, что я тебя с этой твоей любовью, ежели что, сам в монастырь отвезу.

Как ни была свободолюбива и решительна княжна Катерина, но угроза отца подействовала на неё.

   — Да, вот ещё что. Всё хотел тебя спросить, — продолжал отец, — ты со своей любовью далеко ли зашла с красавчиком этим?

   — Да что вы такое говорите?! — задохнувшись от возмущения, едва вымолвила княжна, вырываясь из крепких рук отца.

   — А то и говорю, что вы там, по заграницам, совсем стыда девичьего не знаете.

Княжна молчала, по её пылающим от унижения щекам катились слёзы.

   — Реветь-то после будешь, как узнаю, ежели что не так.

Княжна молча глотала слёзы.

   — Запомни, — погрозил ей князь Алексей толстым коротким пальцем, — ты должна дите только от государя родить! Поняла? Запомни это твёрдо! Тут дело идёт о короне, а не о твоей дурацкой любви, — решительно закончил он свой разговор с дочерью и, не обращая на неё больше никакого внимания, вышел вон, оставив её одну с терзающей душу новостью.

Оглушённая известием, строгим тоном отца в разговоре с ней, княжна Катерина, едва не теряя сознание, добралась до своих покоев и кинулась на постель. Закрыла глаза и вновь, как там, внизу, явственно услышала голос отца, без конца повторявший одно и то же: «Тут дело идёт о короне, а не о твоей дурацкой любви». В её мозгу застряло лишь одно слово — «корона». Оно стучало в висках, отдавалось болью в сердце, от него немели руки и ноги, не хотелось ни видеть никого, ни слышать. Княжна зарылась лицом в подушку, обхватила голову руками, зажала уши, но это слово было где-то внутри. Словно длинная заноза, оно причиняло страдание, как только она пыталась забыть о нём.

Корона, корона! Она рывком села на постели, огляделась. Кругом было темно, тёплая летняя ночь плотно прилегала к окну, отгораживая её от всего мира. Ни один звук не долетал до неё. И лишь одно слово звенело вокруг — «корона», «корона», «корона». Застонав, она закрыла глаза и снова зарылась лицом в подушку. Запоздалые слёзы вдруг хлынули из глаз. Они текли и текли, княжна не в силах была остановить их. Да что ей корона? Зачем ей этот нелюбимый царь-мальчик? Что она будет делать с ним? А её любовь, её красавец жених? При мысли о нём княжна вновь поднялась с измятой, мокрой от слёз подушки. Какое-то возбуждение охватило её. Надо было немедленно что-то предпринимать, что-то решать, пока эта самая корона не сдавила ей голову. Но что делать? Что? Она металась по комнате. Бежать! Бежать не медля! Бежать к нему, он спасёт её и от этого царственного мальчика, и от сурового отца, он защитит её!

Вдруг она остановилась, прислушалась и в ночной тишине явно различила стук конских копыт, затихший у крыльца.