Вождь и призрак - Колин Форбс

— Где чемоданы, которые я у тебя оставляла? — резко прервала его Пако.

— В семнадцатой комнате. Твои друзья уже один забрали. Я их поместил в двадцатую. Вы двое будете в одном?

Вопрос повис в воздухе. Старик поглядел через плечо Пако на Линдсея, но тот не издал в ответ ни звука. На лице старика не было скабрезного выражения: он просто, по-деловому поинтересовался…

— Да, мы вместе, — кивнула Пако.

— Деньги вперед…

— Знаю! Учти, в плату входит, чтобы ты нас вовремя предупредил, если опять нагрянет полиция. И потом… входная дверь все еще открыта…

— Уже нет!

Старик поднял откидную доску, подковылял к двери, вставил в замочную скважину длинный ключ, повернул его и начал задвигать засовы. Линдсей насчитал четыре штуки.

Старик подмигнул англичанину.

— Эту дверь даже пушкой не прошибешь! Тисовая…

Пако дала ему внушительную пачку банкнот. Потом взяла ключ и махнула рукой Линдсею, приказывая следовать за ней. Бора и Милич шли впереди. Пако подождала, пока все четверо добрались до конца длинного коридора, и, убедившись, что рядом никого больше нет, сказала:

— Бора, мы едем с Южного вокзала в Грац. Поезд отправляется в полпятого утра, так что постарайся хоть немножко поспать. Вы добрались сюда без приключений?

— Машина сломалась: мотор старый-престарый, вот и отказал. Пришлось идти пару миль пешком. Знаешь, этот убитый солдат меня тревожит. К утру здесь будет не продохнуть от гестаповцев…

— Поэтому мы и уезжаем первым же поездом. Ложись, Бора.

Линдсей вошел вслед за Пако в узенький, голый коридорчик, который вел в семнадцатую комнату. Она оказалась просторнее, чем он думал. Сквозь незанавешенное окно просачивался тусклый свет. Линдсей подошел к окну и посмотрел на улицу. Толком ничего не было видно: только глухая стена напротив и кусочек переулка внизу. Линдсей аккуратно задернул занавески, и Пако зажгла свет — сорокаваттную лампочку без абажура.

Девушка присела на край широкой кровати.

— Ты молодец, что не проговорился про этих двух головорезов, которых мы с тобой повстречали. Наверно, это они убили солдата. Если б старик узнал, то распереживался бы. А с Борой случился бы припадок, ей-богу!..

— Ты дала старику столько денег! Я даже удивился. Ему можно доверять?

— Такова цена молчания. Мы можем доверять своим денежкам. Забавно, да? За такую сумму мы могли бы остановиться в «Сашере»…

— А почему мы туда не пошли? Здесь такая дыра…

— Линдсей, ты опять стал двоечником! Если немцы все-таки догадались, что мы приехали в Вену, то они первым делом обыщут первоклассные отели, где могла бы остановиться баронесса Вертер. И потом, там же нужно отмечаться! Кроме того, здесь до Южного вокзала рукой подать. Я устала, как собака… Пожалуйста, достань из шкафа чемодан…

Мебель в комнате была простая, правильнее даже сказать, «примитивная». Большой шкаф с плохо закрывавшейся дверцей, разбитое зеркало. Большая кровать с облезшей лакированной спинкой. Треснутый умывальник, от которого, если подойти поближе, пахло очень специфически. Линдсей поставил чемодан на постель и сел, отгородившись им от Пако.

— Теперь мы будем крестьянами, — заявила она. — Перед сном нам надо переодеться. Тогда, в случае чего, мы удерем через черный ход. Он в конце коридора…

Линдсей — он падал с ног от усталости — переоделся. Пако сама выбрала ему одежду: теплую рубаху с обтрепанным воротом, латаные-перелатаные брюки из зеленого вельвета и ветхий пиджак из грубой ткани.

Пако управилась раньше Линдсея и, когда он переоделся, уже лежала в кровати под стеганым одеялом и спала глубоким сном. Линдсей осторожно, стараясь ее не разбудить, залез в постель с другого бока и лег. Он закрыл глаза и погрузился в блаженное забытье.

Было три часа утра. В штабе СС в Вене у всех мужчин, сидевших за круглым столом, слипались глаза. У всех, кроме одного. Густав Гартман, похоже, не знал, что такое усталость, и мог вообще обходиться без сна.

Речь держал Грубер. Рядом с ним расположился его новый коллега Майзель, узколицый человек лет тридцати, с густыми черными волосами. Он славился своей проницательностью.

— Теперь англичанин и эти бандиты убили возле Южного вокзала немецкого солдата! — Грубер распалялся все больше и больше. — Они уже во второй раз совершают убийство…

— Ах, ради Бога, оставьте! — перебил его полковник Ягер. — Не надо патетики. Особенно сейчас.

Шмидт, сидевший возле него, воздел очи к небу и уронил на стол карандаш. В наступившей на мгновение тишине это прозвучало подобно пистолетному выстрелу.

— Следы ведут в другую сторону, — осмелился возразить Вилли Майзель. — У нас есть подробное описание нападавших: это два юнца, наверно — так мне кажется — дезертировавшие из армии. Подполковник авиации Линдсей и его друзья тут ни при чем.

— Спасибо вам за поддержку, — злобно буркнул Грубер. — Но я хотя бы действую, а это больше, чем все, на что можете претендовать вы…

— Ах, вот как?! И что же вы делаете? — весело осведомился Гартман.

— В данный момент гестаповцы и наши платные информанты проверяют все первоклассные отели. Эта лже-баронесса любит пожить в свое удовольствие…

— Вы молодец, — с серьезным видом похвалил Гартман. — Я уверен, что ваши люди добьются больших успехов!

— Объявляю заседание закрытым. — Ягер встал и отпихнул стул к стене. — Я хочу спать. Утром начнем все сначала.

Шмидт подлетел к Гартману и оглянулся на стол, за которым сидели голова к голове Грубер с Майзелем. В комнате он ни о чем Гартмана спрашивать не стал, а когда они вышли в коридор, поинтересовался:

— Как, по-вашему, почему Грубер твердит о Южном вокзале? Это у него какая-то навязчивая идея…

— Голова там — Майзель, — загадочно ответил Гартман. — Он подает идеи, а Грубер обеспечивает грубую силу. Это прекрасно сбалансированная гестаповская команда. Они далеко пойдут!

— Значит, вы уклоняетесь от ответа?.. — беззлобно проворчал Шмидт, шагая рядом с Гартманом по коридору.

— Южный вокзал расположен в рабочем районе… Там живет настоящая беднота. Спокойной ночи!

Шмидт смотрел вслед абверовцу, исчезавшему в конце плохо освещенной лестницы. Он подозревал, что Гартман дал ему какую-то зацепку, но от усталости голова совершенно ничего не соображала.

— Линдсей, вставай! Ах ты, лежебока! Ты уже целую вечность спишь!

Голова Линдсея была словно набита ватой. Когда Пако снова потрясла его за плечо, он открыл глаза. Ему казалось, он заснул совсем недавно. Неужели эти гонки никогда не кончатся? Господи, как бы ему хотелось добраться до Швейцарии!

— Сколько времени? — спросил он, садясь в постели и усилием воли спуская ноги на пол.

— Четыре часа. Поезд отходит через тридцать минут. Ты немножко перекуси. Я принесла сюда завтрак.

«Завтрак» оказался куском черного хлеба, который имел вкус опилок, сдобренных угольной пылью. А в кружке с отбитым краем какое-то пойло. Линдсей так и не смог разобрать, какое именно. Сев за маленький столик, он поглядел на Пако.

Она повязала голову вылинявшим платком, спрятав свои белокурые локоны. Тяжелый короткий жакет и дешевая юбка, топорщившаяся в разные стороны, дополняли новый маскарадный наряд. Эта одежда ее полнила.

Линдсей расправился с хлебом и проглотил остатки пойла. На полу стоял потрепанный, старый чемодан. Линдсей указал на него рукой.

— Мы возьмем его с собой?

— Да, ты его понесешь. Когда доедем до Граца, переоденемся. Все переговоры на вокзале предоставь мне. Я уже купила билеты. Ты готов?

— Нет!.. А вот теперь пошли.

Линдсей взял фуражку — явно из гардероба какого-то работяги — и надвинул ее на лоб. В этой одежде он чувствовал себя неуютно. И не только потому, что пришлось спать одетым. Ткань была жесткой и даже плохо сгибалась. Подхватив чемодан, Линдсей неожиданно увидел свое отражение в разбитом зеркале, вделанном в дверцу шкафа.

— Я не побрился…

— Так ты и должен быть заросшим, ты же крестьянин! Ну, как такие простые вещи не приходят тебе в голову?

— О, ради Бога, перестань ворчать!

— Так-то лучше, — усмехнулась Пако. — Ты давай не спи. Мы выберемся по пожарной лестнице. Старик сказал, за домом следит полицейский…

Ржавая пожарная лестница была кое-как прикреплена к задней стене дома. Она вела в узкий переулок, который Линдсей видел из окна их комнаты.

— Не нравится мне эта лестница…

— Шагай-шагай! — прошипела Пако.

Одна железная ступенька прогнулась под весом англичанина, но все-таки выдержала. Бора и Милич ждали их в переулке. Линдсей заметил, что Бора тоже несет обшарпанный чемодан. Все были в крестьянской одежде. Пако шла за Борой и Миличем, а Линдсей шагал последним.