Вождь и призрак - Колин Форбс

— А, Гартман! — Гитлер явно потешался над Борманом. — Помнится, в Бергхофе вы намеревались возложить поимку Линдсея исключительно на гестапо и СС. А я настоял, чтобы включили и Гартмана. Разве нет?

— Да, это было ваше решение, мой фюрер. И оно опять подтвердило, что вы никогда не ошибаетесь, — подобострастно закивал Борман.

Йодль чуть не поперхнулся, откусив особенно большой кусок свинины, которую он смаковал за обедом. Самоуничижение рейхслейтера всегда его потрясало. Йодль был один из немногих, кто мог противостоять Гитлеру. Перед войной он как-то накричал на фюрера, открыто выразив ему свое несогласие.

— Не понимаю, как ваш желудок переваривает мясо… — сказал Гитлер. — То ли дело вегетарианская диета…

Он чуть было не принялся читать Йодлю длинную лекцию, но вовремя сдержался и вновь обратился к Борману:

— Значит, Линдсей и его сообщники не отправились в Швейцарию? А вы были так уверены, Борман… Хотя тот факт, что они бросили свои чемоданы на Западном вокзале, мог бы вас насторожить! Они явно намеревались сменить амплуа. А как Гартман считает, куда они теперь направляются?

— Мне стало известно об одном английском парашютисте, который пытается установить контакт с югославскими партизанами…

— А что это за человек? — спросил Йодль.

Кейтель хранил молчание, он был, очевидно, поглощен едой и созерцанием вида, открывавшегося из окна. Весенний день обещал быть погожим и теплым.

— Значит, Югославия… — задумчиво повторил Гитлер. — Интересно, они понимают, что их там ждет? Ведь они попадают в преддверие ада…

К половине третьего утра поезд «Америка» уже прибыл к маленькой железнодорожной станции Волчье Логово. Гитлер и его приближенные уютно расположились каждый в своих апартаментах, в секретной Зоне А. За исключением одного человека…

Темная одинокая фигура пробиралась по мрачному сосновому бору к лесному завалу. Проворные руки быстро раскидали ветки, под которыми скрывался радиоприемник. Зашифрованное послание состояло из двух частей. В первой сообщалось о расстановке немецких войск, определенной фюрером на полуночном совещании.

Во второй части, зашифрованной особым способом, докладывалось о донесении Гартмана, касавшегося вероятного местонахождения подполковника авиации Линдсея и его дальнейшего маршрута. Отстучав последние позывные, человек уложил все на место и зажег маленький, тусклый фонарик. Дятел возобновил свой контакт с Люси.

Въезжая в Кремль, вы оказываетесь в городе внутри города. Это похоже на расписные деревянные матрешки: каждая следующая представляет собой уменьшенную копию предыдущей. Проехав по большой площади, на которой красуются старинные дома и церкви, вы слышите, как за вами захлопываются тяжелые ворота, отрезающие вас от внешнего мира. Кажется, что вы совершили путешествие во времени и вернулись на несколько веков назад.

Первого мая в пять часов утра Лаврентий Берия, ехавший на заднем сиденье черной машины — советские потребители роскошных автомобилей признавали только такой цвет, — пребывал в ужасном расположении духа. Глядя невидящим взором на кремлевские палаты, он пытался угадать, что стряслось, почему Сталин вызвал его в столь неподходящий час? Берия в последнее время совсем не высыпался.

Генералиссимус, свежевыбритый, в полной военной форме, отличавшейся большой простотой, ждал начальника НКВД в своем кабинете, расположенном в современном здании. Сталин жестом велел Берии сесть, а сам оставался стоять. Так был незаметен его низкий рост, да и посетители чувствовали себя психологически неуютно.

— Ох, уж этот проклятый англичанин, подполковник авиации Линдсей! — Голос Сталина звучал резко, в жестах сквозила злоба.

Несколько минут он шагал взад и вперед по полутемной комнате. Ему редко доводилось видеть великого грузина в таком волнении.

— Он удирает в Югославию!

Сталин употребил слово «удирает», желая уязвить Линдсея.

— Неужели ты действительно считаешь, Берия, — продолжал он, — что человек может удрать из Берхтесгадена, не заручившись хотя бы молчаливым согласием фюрера?

— А вы установили наличие заговора? — осторожно предположил Берия и выжидательно умолк. Он привык служить эхом мыслей Сталина, особенно когда вождь был чем-то расстроен. Атмосфера в кабинете была накалена, в воздухе витали запахи, ассоциирующиеся в представлении людей Запада с Россией: запах пота, противного советского мыла и хлорки.

— Я получил еще одно донесение. В нем говорится не только о том, что англичанин направляется в Югославию, но и — слушай внимательно, товарищ! — что он попытается выйти на связь со шпионами, заброшенными в Югославию нашими так называемыми союзниками. Ты, конечно, понимаешь, чем это грозит?

— Может быть, вы меня просветите? — попросил Берия.

— Это все козни капиталистов! — Лицо Сталина вдруг побагровело. — Наверняка Линдсей — посланник Черчилля и послан с мирными предложениями. Он снюхался с Гитлером и везет ответ от него в Лондон! А Гитлер пытается это от меня скрыть, вот почему он послал Линдсея окольным путем! Гитлер скрывает свои истинные намерения даже от ближайших помощников. Представляешь, какие у них там интриги, какая атмосфера подозрительности? Все друг друга ненавидят…

Берия прекрасно это себе представлял, однако предусмотрительно промолчал. Точно в таких же выражениях можно было описать обстановку, сложившуюся в Кремле.

— Но, может, все не так уж неразрешимо? — отважился спросить Берия.

— Да, я уже предпринял кое-какие шаги, направленные против нашего дорогого подполковника, — сообщил ему Сталин.

Второго мая в Лондоне шел дождь, в чем, впрочем, не было ничего удивительного. Он упорно моросил, и человек, оказавшийся на улице, рисковал в пять минут промокнуть до нитки. Тим Уэлби как раз очутился в тот вечер на улице.

Одетый в обычный тускло-коричневый дождевик, он сидел на мрачной станции подземки Черинг-Кросс и читал газету. На улице было еще и холодно, так что Уэлби дрожал. Он взглянул на часы. Десять часов вечера. Ровно! Еще три минуты, и надо возвращаться домой.

— От Казака поступил срочный сигнал…

Слова были произнесены шепотом. Савицкий словно Возник из пустоты. Внезапно очутившись в полуметре от Уэлби, он стряхнул на англичанина дождевые капли со своего зонта. Затем повернулся к Уэлби и громко извинился.

— Ничего. Я все равно промок, — с издевкой ответил Уэлби. И добавил, понизив голос: — Идите, тут шныряет полицейский патруль…

— Наш подполковник направляется в Югославию. Насколько мы понимаем, он надеется связаться там с агентами союзников…

— Он действует в одиночку? — Уэлби не сумел скрыть удивления.

Он к этому времени уже составил довольно полное представление о Линдсее. Уэлби доподлинно знал, что англичанин бегло говорит по-немецки, однако о сербохорватском никто не упоминал! Нет, непохоже это на правду…

— А у вас точные сведения? — спросил он Савицкого.

— У меня всегда точные сведения, — с некоторым раздражением ответил русский. — И он действует не один. Линдсей связался с группой агентов, сотрудничающих с союзниками. Агенты помогли ему выбраться из Германии.

— А от меня что вам нужно?! — резко спросил Уэлби. — Я отвечаю за Иберийский полуостров. Если бы он ехал в Швейцарию, а потом в Испанию, я бы еще мог что-нибудь сделать…

— Он не должен добраться до полковника Брауна! Если понадобится, вы лично его перехватите. Так приказали НА САМОМ ВЕРХУ! Ладно, я пойду…

— Да, я бы на вашем месте тоже пошел, — с горечью ответил Уэлби.

Господи, они, что, считают его профессиональным убийцей?

Оказавшись не по своей воле на юге Австрии, подполковник авиации Линдсей даже не подозревал, сколько вражеских группировок охотятся за ним. Немецкую сторону представляли полковник Ягер и его помощник Шмидт, гестаповцы под предводительством Грубера и его более умного коллеги Вилли Майзеля, а также абвер в лице майора Гартмана.

Сталин тоже постоянно следил за передвижениями англичанина. И делал все возможное, чтобы поскорее ликвидировать подполковника авиации.

Ну, и, наконец, было вроде бы самое надежное место — Лондон, рай, куда отчаянно пытался прорваться Линдсей. Но в Лондоне его поджидал Тим Уэлби, которому было приказано проследить за тем, чтобы подполковник авиации не успел доложить начальству о своем визите к фюреру.

В тот момент, о котором идет речь, все главные действующие лица Великой Игры жили в состоянии хронической тревоги. Сталин страшно переживал, подозревая, что союзники заключают с немцами сепаратный мирный договор. Роже Массона мучили ночные кошмары, поскольку он не мог избавиться от страха, что, узнав о деятельности Люси, Гитлер вторгнется в Швейцарию. Ресслер беспокоился, подозревая, что он потерял доверие своих швейцарских покровителей.