1 АВГУСТА 1914 - НИКОЛАЙ ЯКОВЛЕВ

Милюков перечислял деяние за деянием правительства, заключая каждый раз под рев Думы: «А это что — измена или глупость?» В связи со слухами о сепаратном мире оратор процитировал по-немецки газету «Нойе фрайе Цайтунг», где упоминалась императрица, и продолжал по-русски бичевать окружавшую ее камарилью – Распутина, Питирима, Штюрмера. Газета эта писала (25 июля 1916 года): «Как бы ни обрусел старик Штюрмер, все же довольно странно, что иностранной политикой в войне, которая вышла из панславистских идей, будет руководить немец». Он де является для срединных империй «оружием, которое можно употреблять по желанию».

Милюков выразил твердую уверенность в том, что курс на сепаратный мир взят. «Когда мы обвиняли Сухомлинова, мы ведь тоже не имели тех данных, которые следствие открыло. Мы имели то, что имеем теперь: инстинктивный голос всей страны и ее субъективную уверенность». «В общем, – заключил Милюков, – Кабинет, не заслуживающий доверия Государственной Думы, должен уйти!».

Слово «измена» с молниеносной быстротой разнеслось по стране. В Петрограде за прочтение речи платили 3 рубля, ее моментально размножили, продавая по рублю, переписчики часто вставляли кое-что от себя, чтобы было «горячее». «Впечатление получилось, — писал впоследствии Милюков, — как будто прорван был наполненный гноем пузырь и выставлено на показ коренное зло, известное всем, но ожидавшее публичного обличения». В предисловии к отдельному изданию речи при Временном правительстве (конечно, не без ведома оратора) объяснялось: «С высоты думской трибуны было названо впервые имя царицы и предъявлено царскому правительству тяжкое обвинение в национальной измене. Испытанный вождь оппозиции П.Н. Милюков, тщательно подготовил материал для всенародного разоблачения закулисной работы партии царицы Александры и Штюрмера и перед лицом всего мира разорвал завесу, скрывавшую немецкую лабораторию сепаратного мира».

В обоснованность обвинений верили — связи Милюкова с иностранными посольствами были хорошо известны, он недавно вернулся из поездки с думской делегацией по союзным и нейтральным странам Европы. Естественно, полагали, что там Милюков почерпнул свою информацию, тем более что в речи он заметил: «Из уст британского посла сэра Джорджа Бьюкенена я выслушал тяжеловесное обвинение против известного круга лиц в желании подготовить путь к сепаратному миру». Милюков действительно набрался соответствующих сведений за рубежом. В Швейцарии, по его же словам, он встретился «со старой русской эмиграцией. В этой среде все были уверены, что русское правительство сносится с Германией через своих специальных агентов. На меня посыпался целый букет фактов – достоверных, сомнительных и неправдоподобных: рассортировать их было не легко… Во всем этом в связи с данными, собранными мною в России, было, повторяю, нелегко разобраться. Часть материала из Швейцарии я все же использовал для своей речи 1 ноября».

Милюков связал слухи о сепаратном мире с А.Д. Протопоповым, назначенным в сентябре управляющим Министерства внутренних дел. Дума в это время сосредоточила огонь, помимо Штюрмера, и на Протопопове, разъяренная тем, что он, выйдя из ее среды (октябрист Протопопов был товарищем председателя Думы, председателем Совета съездов металлообрабатывающей промышленности), «предал», перекинулся к распутинцам.Так оно и было — вероятно, психически неуравновешенный Протопопов, помогавший Распутину, уверовал в свою счастливую звезду и возомнил себя «спасителем» самодержавия.

Думцы еще в конце октября пригласили Протопопова, чтобы разъяснить, что нехорошо предавать. Он явился к сюртукам и фракам, облаченный в мундир шефа отдельного корпуса жандармов. Милюков и иные протирали глаза — ужели это тот Протопопов, который совсем недавно говорил о кабинете Штюрмера — «он остался позади жизни, как бы тормозом народному импульсу, каторгой духа и мозга». Почти министр чувствовал себя уверенно – гадатель Шарль Пирэн объяснил, что Юпитер, прошедший над Сатурном, благоприятствует ему, а Распутин внушал: «Что скажет Протопопов, то пусть и будет, а вы его еще раз кашей покормите». Попытались допросить Протопопова – зачем взялся ревностно служить трону, он отрезал:

— Ты —граф, ты богат, у тебя деньги куры не клюют, тебе нечего искать и не к чему стремиться, а я в юности давал уроки по полтиннику за час, и для меня пост министра внутренних дел — то положение, в котором ты не нуждаешься.

Разговора не получилось, Протопопов гордо ушел, преисполненный решимости защищать мундир и царя, а Милюков в своей речи до отказа использовал случайную встречу Протопопова с германским банкиром Варбургом в Стокгольме во время той же поездки думской делегации в Европу.

Помимо нападок в Думе-за речью Милюкова последовали не менее ожесточенные выступления Шульгина и других—члены императорского дома высказали решительное недовольство царю сложившимся положением. Рев Думы при упоминании имени Штюрмера подействовал на нервы царицы. Она советует Николаю II дать Штюрмеру отпуск, ибо он «играет роль красной тряпки в этом доме умалишенных». Царь согласился: «Все эти дни я только и думал о старике Шт. Он, как ты верно заметила является красной тряпкой не только для Думы, но и для всей страны, увы».

Штюрмер попытался оборониться, подав на Милюкова в суд, а Николаю II представив три всеподданнейших доклада. Напрасно. 9 ноября вызванный в Могилев Штюрмер выслушал царскую волю — в отставку. Премьером стал министр путей сообщения А.Ф.Трепов. Он попытался укрепить положение правительства, сделав уступки правому крылу оппозиции. Но в Думе уже связали себе руки: минимальное требование – отставка Протопопова. Маневр не удался — императрица горой встала за Протопопова, креатуру Распутина.

Она пишет царю: «Помни, что дело не в Протоп. или х.у. z. Это вопрос о монархии и твоем престиже, которые не должны быть поколеблены во время сессии Думы. Не думай, что на этом одном кончится: они по одному удалят всех тех, кто тебе предан, а затем и нас самих… Снова повторяю, что тут дело не в Протоп., а в том, чтоб ты был тверд и не уступал — царь правит, а не Дума». Источник вдохновения царица не скрыла она вразумляет супруга: «Ах, милый, я так горячо молю Бога, чтобы Он просветил тебя, что в Нем наше спасение: не будь Его здесь, не знаю, что бы было с нами. Он спасает нас своими молитвами, мудрыми советами. Он — наша опора и помощь». Тот, о котором упоминали с большой буквы, Распутин, телеграфирует в Ставку: «Ваш корабль, и никто не имеет власти на него сести» и т.д. Протопопов был утвержден министром внутренних дел.

Описанные мотивы, конечно, не могли быть широко известны, в продолжавшемся возвышении Протопопова усматривали одно – Россия на пороге сепаратного мира. Версия, сфабрикованная Милюковым, получила, казалось, новое подтверждение. Буржуазия положительно упивалась своими успехами в борьбе против «темных сил».

Если русская буржуазия превратила слухи о сепаратном мире в острое оружие борьбы против царизма, то В.И. Ленин подходит к этому вопросу, взволновавшему Россию, как ученый, тщательно взвешивая факты. В январе 1917 года выходит ленинская работа «Пацифизм буржуазный и пацифизм социалистический». Отмечая несомненно сильное истощение обеих империалистических коалиций, Ленин отметил, что наступил или наступает поворот от империалистической войны к империалистическому миру Ленин не исключал, что между Германией и Россией могли вестись какие-то переговоры, но «смена Штюрмера Треповым, публичное заявление царизма, что «право» России на Константинополь признано всеми союзниками, создание Германией особого государства польского – эти признаки указывают как будто на то, что переговоры о сепаратном мире кончились неудачей»[8] . 31 января 1917 года В.И. Ленин публикует статью «Поворот в мировой политике», в которой еще и еще оговаривает, что о существе дел «знать нельзя», но есть объективный фактор, который препятствует царизму подписать такой мир — царь может рассудить: «революция растет, и я не ручаюсь за армию, с генералами которой переписывается Гучков, а офицеры которой теперь больше из бывших гимназистов» [9] .

В.И. Ленин, говоря о повороте к империалистическому миру, исходил из общих тенденций, проявившихся в войне, отнюдь не выводя его из не поддающихся проверке слухов о сепаратном мире между Германией и Россией. Советский исследователь B.C. Дякин в 1967 г. отмечает: «Итак, нам представляется, что если в научный оборот не будут введены новые достоверные факты, нет оснований утверждать, будто царское правительство или придворная камарилья, помимо правительства, принимали реальные шаги для заключения сепаратного мира… Практически царизм, настолько мы можем судить на основании имеющихся фактов, не встал на путь сепаратного выхода из войны».